Искупление Христофора Колумба - Орсон Кард

Обернувшись, Кристофоро увидел, что еще один пиратский корабль, сцепившись с генуэзским судном, приблизился настолько, что он может метнуть горшок с горящей смесью и в него. Но на этот раз бросок оказался неудачным – горшок плюхнулся в море. Но к этому времени юнга уже стал сам зажигать горшки и передавать их ему. В следующий раз Кристофоро удалось точно бросить два горшка на палубу дальнего корсара и еще два – на палубу ближнего, пираты которого уже собирались перепрыгивать к ним на борт.

– Синьор Спинола, – промолвил он, – простите, что я не сберег ваш груз.

Он знал, что Спинола не услышит его. Да это было и неважно – ведь сейчас речь шла не о его карьере купца, а о спасении собственной жизни.

– Боже милостивый, – взмолился он, – достоин ли я стать твоим слугой? Если ты сейчас сохранишь мне жизнь, я посвящу ее служению Тебе. Я освобожу Константинополь. Айя-София вновь услышит музыку торжественной мессы. Только сохрани мне жизнь. О, Боже!

– Это тот момент, когда он принял решение? – спросил Кемаль.

– Нет, что вы, – ответила Дико, – я просто хотела показать вам, чем я занималась. Эту сцену просматривали уже тысячу раз и назвали ее “Колумб против Колумба”, поскольку он и пират оказались тезками. Но все эти записи были сделаны во времена хроновизора, не так ли? Мы видим, как шевелятся его губы, но не было никакой надежды расслышать в хаосе битвы, что он говорит. Он говорил слишком тихо, губы его едва шевелились. И никто не обратил на это внимания, потому что, в конце концов, какое имеет значение, о чем молится человек в пылу сражения?

– Однако я полагаю, что имеет, – заметил Хасан. – Айя-София?

– Главный храм в Константинополе. Возможно, самый красивый христианский храм во всем мире, – в те времена, когда еще не было Сикстинской капеллы. И когда Колумб молил Бога сохранить ему жизнь, какой обет он давал? Совершить крестовый поход на восток. Я обнаружила это несколько дней тому назад, и это открытие не давало мне спать по ночам. Все постоянно искали истоки его путешествия на запад в более раннем периоде, во время его пребывания на Хиосе, или, возможно, в Генуе. Но сейчас он покинул Геную в последний раз. Он уже больше не вернется туда. Остается всего лишь неделя до того, как он окажется в Лиссабоне и станет ясно, что он уже решительно и бесповоротно обратил свой взор на запад. Однако здесь, в этот момент, он дает обет освободить Константинополь.

– Невероятно! – воскликнул Кемаль.

– Вот почему, – сказала Дико, – я поняла, что причиной, побудившей его отправиться на запад, было какое-то событие или эпизод, случившийся в промежуток времени между тем моментом, когда он находился на борту судна с уже горящими парусами, и его прибытием в Лиссабон, неделю спустя.

– Превосходно, – сказал Хасан, – отличная работа. Дико. Это значительно сужает диапазон поисков.

– Отец, – отозвалась Дико, – я обнаружила это уже давно. Я ведь говорила тебе, что установила момент решения, а не неделю, когда это произошло.

– Тогда покажи нам, – потребовала Тагири.

– Я боюсь, – ответила Дико.

– Но почему?

– Потому что в это невозможно поверить. Потому что… потому что, насколько я могу судить, с ним говорил сам Бог.

– Покажи нам, – попросил Кемаль. – Я всегда хотел услышать голос Бога. Все рассмеялись. Кроме Дико. Она не смеялась.

– Сейчас услышите, сказала она.

Смех прекратился.

Пираты уже перебрались к ним на судно, а вместе с ними и огонь, перескакивавший с паруса на парус. Было ясно, что даже если им как-то удастся справиться с пиратами, оба судна обречены. Матросы, не участвовавшие непосредственно в кровопролитной схватке, начали бросать за борт бочонки и деревянные крышки люков, а некоторые даже ухитрились спустить на воду шлюпку с противоположного от пиратского судна борта. Кристофоро видел, что капитан не собирается покидать свое судно. Он отважно сражался, и его меч то и дело мелькал в воздухе. А затем меч исчез из виду, а дым, клубившийся по палубе, скрыл от глаз Кристофоро и самого капитана.

Матросы прыгали в воду, пытаясь ухватиться за плавающие куски дерева. Кристофоро мельком заметил, как один матрос отталкивает другого от крышки люка; он увидел, как тот, другой, ушел под воду, так и не найдя, за что бы ухватиться. Пираты пока не добрались до самого Кристофоро, но только потому, что пытались срубить горящие мачты генуэзского судна, прежде чем огонь дойдет до палубы. На какой-то момент Кристофоро показалось, что они преуспеют в этом и спасут себя и товары ценой гибели всех генуэзцев. Мысль об этом была нетерпима. Генуэзцы погибнут в любом случае, но Кристофоро мог, по крайней мере, сделать так, чтобы и пираты погибли вместе с ними.

Взяв в руки два пылающих горшка, он бросил один на палубу, неподалеку от себя, а второй метнул на корму, которая вскоре тоже была объята пламенем. Те пираты, которые еще не вопили от боли и ужаса, испустили крики ярости и вскоре разглядели Кристофоро и юнгу, стоявших на полубаке.

– Думаю, теперь и нам пора прыгать в воду, – сказал Кристофоро.

– Я не умею плавать, – ответил юнга.

– Я умею, – сказал Кристофоро. Но сначала он снял крышку люка, подтащил ее к краю фальшборта и перебросил в море. Затем, взяв мальчика за руку, прыгнул в воду, как раз в тот момент, когда пираты уже вскочили на полубак.

Мальчик действительно не умел плавать, и Кристофоро потребовалось немало усилий просто для того, чтобы затолкнуть его на крышку люка. Но стоило тому очутиться в безопасности, на плавающей крышке, как он тут же успокоился. Кристофоро тоже попытался опереться на этот импровизированный крошечный плотик, но тот опасно накренился, и мальчик перепугался, поэтому Кристофоро пришлось отказаться от своего намерения. До берега было, по меньшей мере, пять лиг – скорее, шесть. Он был хорошим пловцом, но не настолько, чтобы преодолеть такое расстояние. Чтобы доплыть до берега, ему требовалось уцепиться за какой-нибудь плавающий предмет и таким образом время от времени давать себе отдых. И если крышку люка нельзя было использовать для этой цели, следовало найти что-то другое.

– Слушай, парень! – крикнул Кристофоро. – Берег вон там! – Он указал рукой направление.

Понял ли его мальчик? Его широко раскрытые глаза, казалось, ничего не выражали, но, услышав Кристофоро, он посмотрел в его сторону.

– Греби руками, – закричал Кристофоро, – вон туда!

Но мальчик, оцепенев от ужаса, неподвижно сидел на крышке, и затем, отвернувшись от Кристофоро, уставился на горящее судно.

Слишком утомительно было плыть и одновременно пытаться разговаривать с мальчиком. Кристофоро спас ему жизнь, а теперь ему следовало подумать о спасении собственной.

Плывя в направлении пока еще невидимого берега, он наткнулся на плавающее весло. Это, конечно, не плот, но если оседлать рукоятку и лечь грудью плашмя на лопасть, то можно будет время от времени отдыхать, когда руки устанут. Скоро дым от горящих судов остался далеко позади, а до его ушей уже не доносились вопли гибнущих людей. Он не знал, то ли отплыл слишком далеко, то ли там уже никого не осталось в живых. Он ни разу не оглянулся и не видел, как охваченные огнем суда скрылись, в конце концов, под водой. Кристофоро уже забыл о них и своей торговой миссии. Он думал лишь о том, чтобы равномерно двигать руками и ногами, прокладывая себе путь через накатывающиеся волны Атлантики, к все удаляющемуся, как ему казалось, берегу.

Иногда Кристофоро казалось, что какое-то течение относит его от берега, и все его усилия тщетны. Тело ломило, руки и ноги отказывались повиноваться, и все-таки он заставлял их двигаться, пока, наконец, его упорство не было вознаграждено. Он убедился, что значительно приблизился к берегу. Это открытие вселило в Кристофоро надежду, и он продолжал плыть, хотя от невыносимой боли в суставах ему казалось, что руки и ноги вот-вот оторвутся.

Вскоре он услышал грохот разбивающихся о берег волн. Он различил силуэты скрюченных деревьев, росших на невысоких скалах. А затем волна высоко приподняла его, и он увидел берег. Проплыв еще немного, он попытался встать, но, не ощутив под ногами дна и потеряв весло, он на мгновение с головой ушел под воду. У него промелькнула мысль, как глупо было бы, одолев такое расстояние, утонуть у самого берега только потому, что ноги больше не держали его.

Кристофоро решил, что он ни за что не допустит этого, хотя искушение прекратить борьбу и просто отдыхать было велико. Вместо этого он оттолкнулся руками от дна, и, поскольку глубина в этом месте была уже небольшой, вынырнул и жадно вдохнул воздух. То вплавь, то с трудом ступая по дну, он добрался до кромки берега и пополз по мокрому песку, пока, наконец, не почувствовал под собой сухую поверхность. Но и тут он не остановился: остатки слабеющего сознания подсказали ему, что нужно забраться выше линии прилива, отмеченной высохшими сучьями и водорослями, которые виднелись далеко впереди. Он полз и полз, с трудом подтягивая ослабевшее тело, пока, наконец, не достиг заветной линии и не перебрался за нее. И тут же рухнул на песок, мгновенно потеряв сознание.