Округ Форд. Рассказы - Джон Гришэм

— У меня создалось ощущение, что вы хотите развода, — осторожно начала доктор Хуанита, а сама так и сверлила взглядом Мака.

— Я хочу, потому что Лайза этого хочет. Хочет лучшей жизни, новый большой дом, успешного мужа. Я слишком мал и ничтожен для нее.

— Вы с Лайзой когда-нибудь смеялись вместе?

— Ну, разве когда смотрели что-то смешное по телевизору. Я смеюсь, она смеется, девочки тоже хохочут.

— Ну а в плане секса?

— Видите ли, нам обоим по сорок два, и в среднем мы занимается этим раз в месяц, что прискорбно, поскольку сам процесс длится максимум минут пять. Ни страсти, ни романтики, просто удовлетворение чисто физиологических потребностей. Тихо, методично, точно надо отметиться — и все. У меня такое впечатление, что она может обойтись и без этого.

Доктор Хуанита вела какие-то записи — в точности так же поступал и Мак при работе с клиентом, когда тот упорно молчал, а хоть что-то записать было надо.

— Вы много пьете? — спросила она.

— Меньше, чем утверждает Лайза. Она из семьи, в которой совсем не пьют, так что три бокала пива вечером кажутся ей чем-то из ряда вон выходящим.

— Но ведь вы действительно пьете слишком много.

— В тот вечер я возвращался домой, весь день шел снег, вот я и поскользнулся на льду, расшиб голову. А теперь весь Клэнтон только и гудит о том, как я нажрался, притащился домой пьяным в дым, упал, разбил голову и от этого окончательно съехал с катушек. Она вербует себе союзников, неужели не понимаете, доктор? Всем говорит, какой я мерзавец, хочет, чтобы окружающие приняли ее сторону, когда дело дойдет до бракоразводного процесса. План битвы уже существует. Развод неизбежен.

— Так вы сдаетесь?

— Да, сдаюсь. Полностью и бесповоротно.

Это воскресенье, второе воскресенье месяца, — день, который Мак ненавидел особенно сильно. Ибо согласно давно заведенной традиции каждое второе воскресенье каждого месяца после совместного похода на церковную службу семья Баннинг непременно собиралась в родительском доме на ленч. Не принимались никакие отказы, ни под каким предлогом, ну разве что кого-то из родных не было в этот момент в городе. И даже в этом случае отсутствие воспринималось крайне отрицательно, а его причина порождала слухи и сплетни за столом — разумеется, в отсутствие детей.

Мак с шишкой и синяком на лбу, обретшим еще более радужную расцветку, не мог противиться искушению сказать этим субъектам последнее громкое «прощай». В церковь он не пошел, с утра решил не принимать душ и не бриться, натянул старые потертые джинсы и грязный свитер и для пущего эффекта снял широкую повязку со лба. Пусть все Баннинги забудут о еде, когда увидят эти безобразные швы. Мак явился с опозданием всего на несколько минут, однако сумел омрачить радостную суету и обмен любезностями при встрече родных. Лайза игнорировала его полностью — впрочем, она делала это почти всегда. Девочки шушукались на застекленной террасе с кузинами — последние, разумеется, слышали о скандале и хотели узнать подробности.

И вот, уже усаживаясь за стол, Лайза протиснулась мимо него и прошипела:

— Почему бы тебе не уйти прямо сейчас?

На что Мак весело ответил:

— Да потому, что я просто умираю с голоду, а подгоревших пирогов не пробовал вот уже месяц.

Все присутствующие, их было шестнадцать, вслед за отцом Лайзы, в белой рубашке и галстуке, вознесли благодарственную молитву Всевышнему и сразу принялись за еду. Трапеза началась. Как всегда, прошло секунд тридцать, и отец Лайзы принялся обсуждать цены на цемент. Женщины же занялись сплетнями. Двое племянников Мака, сидевших напротив, глаз не сводили с его шрамов и не могли есть. И вот наконец нетерпение бабушки, матери Лайзы, достигло предела, и она не сдержалась. На фоне общей приглушенной болтовни голос ее прозвучал громко и мощно:

— Бедняжка Мак. Голова твоя выглядит просто ужасно! Наверное, было очень больно?

Мак ожидал подобного выпада и тут же выпалил в ответ:

— Вообще ничего не чувствую. Сижу на таблетках. Они замечательные.

— А что, собственно, случилось? — Этот вопрос поступил от шурина, врача.

Единственный из всех сидевших за столом он имел доступ к больничной карточке Мака. Вне всякого сомнения, шурин зазубрил все данные оттуда, перемолвился словом-другим с терапевтом, медсестрами и санитарами и знал о состоянии Мака больше, чем он сам. Поскольку в планы Мака входило раз и навсегда покончить с юридической практикой, он теперь жалел лишь о том, что в свое время не прищучил шурина, не подал на него в суд за преступную небрежность при лечении пациентов. Ну ничего, кто-нибудь непременно подаст.

— Да я напился, — с гордостью ответил Мак. — Домой пришел поздно, поскользнулся на льду, упал и расшиб голову.

Спины Баннингов мгновенно выпрямились. Все обратились в слух.

А Мак меж тем продолжал:

— Только не говорите мне, ребята, будто не слышали об этом в мельчайших подробностях. Лайза свидетель. Она всем успела рассказать.

— Мак, прошу тебя. — Лайза уронила вилку.

«Ребята» так и замерли, все до одного. Лишь Мак с непринужденным видом отпилил кусок резинового цыпленка, сунул в рот и стал энергично жевать.

— Просишь? О чем это? — пробормотал он с набитым ртом. — Ведь ты сделала все, чтоб каждый, кто сидит за этим столом, узнал именно твою версию случившегося. — Он продолжал жевать, говорить и тыкать вилкой в сторону своей супруги, расположившейся на противоположном конце стола рядом с отцом. — Ну и еще ты, наверное, рассказала им о нашем визите к психоаналитику, консультанту по разводам, да?

— О Боже! — так и ахнула Лайза.

— И о том, что я ночевал в конторе. Ведь все теперь знают об этом? — добавил Мак. — «Не смей больше приходить домой, потому как еще раз можешь поскользнуться, упасть и все такое прочее. Или же в пьяном виде избить девочек. Как знать?» Верно, Лайза?

— Довольно, Мак, — властным голосом приказал отец.

— Да, сэр, слушаюсь, сэр. Черт, цыпленок практически сырой. Кто его готовил?

Тут вмешалась теща. Спина прямая как палка. Бровь дугой.

— Я готовила, Мак. Еще претензии к еде будут?

— Да целые тонны претензий! Впрочем, черт с ней, с едой.

— Выбирай выражения, Мак, — сказал отец.

— Теперь вы понимаете, что я имела в виду, — поспешила воспользоваться моментом Лайза. — Он совершенно опустился.

Все мрачно закивали. Хелен, младшая дочь, тихо заплакала.

— Тебе нравится это повторять, верно?! — завопил Мак со своего конца стола. — То же самое ты говорила консультанту. Ты всем и каждому твердишь именно это. «Мак разбил свою чертову башку и потерял остатки разума». Вот дерьмо!

— Я не намерен терпеть подобные выражения за столом, — строго произнес отец. — Прошу тебя уйти.

— Пардон. Буду просто счастлив уйти. — Мак поднялся и резко отодвинул стул. — И еще. Думаю, вы будете рады узнать, что я больше никогда не вернусь. То-то будет праздник для всего семейства!

За столом сгустилось молчание. Мак вышел из комнаты. Последнее, что он слышал, — это голос Лайзы:

— Мне жутко неудобно…

В понедельник Мак пересек площадь и вошел в большое здание юридической конторы Гарри Рекса Уоннера, своего друга, который, вне всякого сомнения, слыл самым зловредным адвокатом по разводам округа Форд. Гарри Рекс, громогласный и дородный скандалист, вечно жующий вонючие черные сигары, орал на секретарш, рявкал на клерков в суде, жестко контролировал списки всех судебных дел, унижал судей и наводил страх и ужас на каждую разводящуюся пару вне зависимости от того, чьи интересы защищал. Его контора походила на свалку: в приемной громоздились коробки с делами и мусорные корзины, переполненные бумагами, на стеллажах скопились горы старых журналов, под потолком плавали густые клубы синего табачного дыма, толстый слой пыли покрывал мебель и книжные полки, а у входной двери в кабинет терпеливо ждали самые разнообразные клиенты, о которых он забыл напрочь. Это место напоминало зоопарк. Никаких часов приема не существовало. Откуда-то непременно доносились чьи-то отчаянные крики. Непрерывно звонили телефоны. К копировальной машине стояла очередь. Ну и так далее… Мак много раз бывал здесь по делу и прежде, и ему нравился весь этот хаос.

— Слышал, ты у нас пошел в разнос, парень, — начал Гарри Рекс, когда они встретились у двери в его кабинет. Просторная, без окон, комната была расположена в глубине здания, подальше от томившихся в ожидании клиентов. И здесь тоже было полно книжных полок, ящиков с картотеками, разного бумажного хлама, увеличенных снимков, а стены украшали фотографии меньшего формата, довольно потрепанные. Почти на каждом красовался Гарри Рекс с ружьем в руках — стоит и, улыбаясь, смотрит на поверженное им животное. Мак не помнил, когда заходил сюда последний раз, но был уверен: с тех пор ничего не изменилось.