Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ) - Баюн София

Леся сделала все, чтобы перестать быть как Рада. Яна бы обязательно посмеялась.

После смерти Рады Леся заходила к Яру дважды. В первый раз она приехала поздно вечером, села на диван, минуту молчала, а потом разрыдалась. Говорила, что Рада была ее подругой, и его она тоже считает другом, и что это все ужасно несправедливо. А потом не говорила ничего, только всхлипывала, уткнувшись носом в колени. Яр тогда сидел на стуле сгорбившись и молчал. Ждал, пока она уйдет, потому что не собирался никого утешать.

И она ушла. Вытерла мокрое лицо рукавом и вышла в желтый коридорный свет, через мгновение обрубив его хлопком двери.

Второй раз она приехала через неделю. Яр уже нашел силы вежливо ей улыбаться, она привезла чай с чабрецом и дешевое печенье, и все говорила, говорила какая Рада была замечательная и как любила его. Она убеждала его в этом так горячо, будто он сомневался. И он начал сомневаться. Не сразу, и не в Раде, разумеется, а в Лесе. В том, сколько она знает и сколько говорит.

Но в тот раз он ничего не добился. И через неделю, когда позвонил ей домой, снова не добился ничего, кроме искреннего сочувствия и почему-то наигранных уверений в ее любви.

И тогда Яр сделал то, чего делать не стоило. Он оставил Лесю в покое и о той истории старался не вспоминать. Никакой правды ему было от Леси не нужно, да и не могло у нее быть никакой правды. А ее домыслы он слушать не хотел.

Девчонка врала плохо. Она врала так плохо, что почти говорила правду, какой ее видела. Ей явно очень хотелось Яру что-то рассказать.

Что-то облегчит его горе, уменьшит ее вину. Но все, на что ей хватило смелости — хрипеть «Ты просто знай, что она очень, очень тебя любила».

— Заходи, — опомнилась Леся, посторонившись.

Яр молча снял мокрую куртку и повесил на пустую вешалку в прихожей. Под вешалкой лежало черное мятое пальто.

— Чай будешь? Кофе?

— Кофе.

— У меня вот, — равнодушно сообщила она, показывая синюю банку. — Говорят, один из самых дорогих сортов кофе делают из зерен, высранных каким-то хорьком. Этот, по-моему, тоже кто-то высрал, но вряд ли это был хорек.

Яр пожал плечами и сел на край серебристого кухонного уголка.

Над покрытой слоем пыли плитой нависали пустые открытые полки. Одна из полок была задернута жизнерадостной занавеской в синих цветочках.

Леся отдернула занавеску. Достала две чашки — фарфоровые, покрытые темным кофейным налетом — и осторожно поставила их на золотые блюдца.

Яр узнал чашки из сервиза матери Рады.

— О чем ты хотел поговорить? — спросила она, наклоняя банку над чашкой. — Тебе сколько ложек?

— Я что-то не вижу ложек.

— А я на глаз.

— Четыре. Я хотел поговорит о Раде.

— Ну конечно, — усмехнулась Леся. — Мне врачи рекомендовали о ней не говорить, знаешь?

— Нет.

Он хотел проявить участие и спросить, какие врачи дали ей такие рекомендации, но понял, что не может изобразить участие. Леся пугала Раду. Пугала своим восхищением, лиловыми жакетами и черными бархатными лентами в золотистых волосах. Они родились в один день, и Леся часто говорила, что хотела бы иметь такую сестру.

Лесе точно нашлось бы о чем поговорить с Яной, но Яр не считал, что сделает доброе дело, показав этой девушке дорогу к дому, где никогда не закрываются двери.

— В рехабе, — процедила Леся, не дождавшись его вопроса. — Мне запретили врачи в рехабе.

— Тогда не стоит нарушать их предписания, высыпай кофе обратно в банку, — предложил Яр.

— Мудак, — прошипела она, плеснув в чашку кипятка. — Когда она умерла, у меня никого не осталось. Я думала у меня есть еще друзья, но оказалось, это все были ее друзья.

Яр хотел сказать, что ее друзьям было бы проще, если бы она оставалась собой, даже если все это время у нее-настоящей из носа свисала цепь. Но промолчал, потому что Леся уже начала говорить. Слова, которые она копила все это время, уже выстроились в нужном порядке, и она произнесет их, даже если он уйдет прямо сейчас.

Серебристый диктофон в его нагрудном кармане едва слышно шуршал, но она, казалось, не замечала.

Она села на табурет, обхватив чашку истончившимися до прозрачности пальцами. Клетчатые рукава сползли к локтям, и Яр увидел белые венки, браслетами обхватывающие ее руки от запястий до локтей — пять на левой, и шесть на правой.

Вокруг шестого, самого свежего, еще не спал отек, и венок словно плескался в растворенной в воде крови.

— Если это не прекратится — мне не хватит рук, — сказала Леся, слегка покачиваясь на табурете. Кофе опасно заплескался в ее чашке. — Прости. Ты узнал правду, да?

— Да, — ответил Яр, и едва успел подхватить выпавшую из ее пальцев чашку.

— И что ты… что? — хрипло спросила она.

Ее лицо исказило мучительное облегчение. Яр держал мокрую чашку и чувствовал, как по ладони стекают горячие кофейные капли.

— Это ничего не изменило, — туманно ответил он.

У Рады было мало подруг. Она была общительной и милой, поэтому у нее всегда была компания для прогулки по парку, похода в кафе или кино. Но до Яра самые близкие отношения у нее складывались с роялем.

Их отношений с Лесей он никогда до конца не понимал. Только знал, что Рада редко отказывалась с ней встречаться и дарила ей книги, хотя Леся ее и пугала.

А еще знал, что в первые дни после смерти Рады не мог отделаться от мысли о том, что убийца мог выбрать другую девушку. Это была подлая мысль, но Яр ее не гнал, а потом не стыдился.

— Расскажи мне. Это… теперь это важно, — тихо сказал он.

— Почему? — она попыталась забрать чашку, но потом обхватила себя руками, унимая дрожь собственными объятиями.

— Я ищу того, кто ее убил.

— Он не убивал, — прошептала Леся. — Нет-нет, не может быть, Ярик, там все не так было…

— Ну расскажи мне, как, — Яр начинал раздражаться. Поить щуплого мальчишку-милиционера было глупо, он это делал, чтобы делать хоть что-то, и отчетливо это понимал, но разговаривать с девчонкой, которая так и не могла набраться смелости и вывалить ему наконец-то подозрения о своей мертвой подруге, было еще глупее.

— Это было помутнение, — вдруг мечтательно вздохнула Леся, и тут же осеклась. — Рада встречалась с мужчиной. Раз в две недели, часа в два, он забирал ее от торгового центра у Площади Славы.

— Почему оттуда?

— Там всегда толкучка, — прошептала она, крепче обхватывая себя руками. Леся побледнела так, что стали видны веснушки, а на кончике носа дрожала капля пота. — Там всегда много машин и людей. Таксисты, родственники, друзья… все кого-то забирают и куда-то едут…

— И Рада садилась к этому человеку в машину, — подсказал Яр.

Леся кивнула.

— И они ехали куда?

— Я не знаю… правда не знаю, Яр… кажется, в какой-то дом…

— Что был за мужчина?

— Я должна была сказать… и в милицию пойти, — всхлипнула Леся, вытирая нос рукавом. — Мужчина был страшный. Высокий, худой, глаза водянистые… посмотрел на меня как-то… я будто к месту примерзла…

— Он? — Яр достал фотографию отца Рады и сунул Лесе под нос. — Садилась в белый «Лаурель»?

Неожиданно Леся мотнула головой.

— Мужчина… не знаю, может и этот, а машина другая была. Или не этот? Я правда не узнаю, прости меня…

— Какая была машина? — ровно спросил он.

— Разные машины… кажется… черная, зеленая, белая…

— Какой марки? Большие, маленькие?

— Яр, я не знаю! — горестно взвыла она. — Почему ты меня спрашиваешь о таком, я правда понятия не имею, ничего в машинах вообще не понимаю! У одной «елочка» в салоне висела, у другой — четки! Мужик был один, машины — разные!

Елочка. И четки. Вот это было замечательно, такая ценная информация. Осталось найти черную, зеленую или белую машину с елочкой — и маньяк у него в руках.

— Что еще знаешь? Все рассказывай. Чем она занималась в торговом центре пока его ждала, что говорила про этого мужчину, как вообще объясняла?