Повесть о чекисте - Виктор Михайлов

— Да, да, пожалуй, вы правы. Кстати, сегодня у меня круглая дата. Я приглашаю вас на пирушку... — Вот адрес, — он вырвал из блокнота листок. — Будут интересные люди. Приходите!

Гефт поблагодарил и вышел из кабинета. Надо было раздобыть денег. Неудобно же на «круглую дату» явиться без подарка, а шестьсот марок зарплаты давно кончились.

Он подумал и решил наведаться к баурату. Постучал в дверь, но ответа не было. Потянул ручку на себя и перешагнул порог... Загнер спал на диване, китель на нем был расстегнут, очки лежали на столе и рядом дамский носовой платок, надушенный эссенцией розового масла.

На письменном столе он увидел стопку ночных пропусков с допуском на территорию завода и порта. Было очень соблазнительно, но какой-то внутренний голос предостерег его... Почувствовав на себе взгляд, Николай повернулся к Загнеру, тот, близоруко щурясь, смотрел в его сторону, пошарил рукой по столу в поисках очков, нашел их, надел, кряхтя и позевывая, поднялся:

— А, Гефт! — сказал он доброжелательно. — На рождество поеду домой, в Мюльбах, и высплюсь. Просто мечтаю об этом. Что вас привело ко мне?

— Господин майор, я осмотрел буксир «Райнконтр», потребуется значительное количество цветных металлов...

— Нужны деньги?

— Да, две тысячи марок.

— Пишите заявление. За этот буксир вы, Гефт, отвечаете персонально. На ходовых испытаниях я буду сам. — Он наложил резолюцию на заявление. — Идите получайте. Кассир, кажется, на месте.

— Нельзя ли воспользоваться вашей машиной до часа?

— Хорошо. Скажите Беккеру.

Николай разыскал в швейцарской Беккера и передал распоряжение. Прежде всего он поехал в комиссионный магазин.

Помнится еще по студенческим годам, Вагнер собирал датский фарфор.

В комиссионном магазине Николай столкнулся с «чесучевым пиджаком». Пирог узнал его, поздоровался, как со старым знакомым, и спросил:

— Чем могу служить?

— Что-нибудь из фарфора... Желательно датского. «Три волны»...

— Обслужить пер-со-наль-но! — приказал Пирог продавщице. — Мой личный друг!

Положительно, мир тесен: из-за прилавка ему улыбалась Брунгильда.

— Давно вы здесь? — спросил, растерявшись, Гефт.

— Третий день, мой рыцарь. Захотелось красивой жизни, а здесь столько шикарных вещей!.. Вы просили две-три волны, вот, смотрите сюда, женщина выходит из волны — правда, она худышка... — Брунгильда поставила на стойку фаянсовую статуэтку купальщицы.

— Она мне не подойдет.

— Я так и знала... Хотя Глаша тоже худенькая... Кожа и кости...

— Покажите мне вон ту собачку, мопсика...

— Эту? Пожалуйста! Хотите собачку — получайте собачку. Я давно замечала, что разочарованные в женщинах покупают собак...

Это была копенгагенская собачка «три волны». Грустный вислоухий мопс сидел, опираясь на передние лапы.

Мысленно проклиная Вагнера, Гефт заплатил пятьсот марок и сунул покупку в карман.

У Николая был ключ от квартиры Семашко, и он мог прослушать двенадцатичасовую сводку.

— На Болгарскую! — приказал он, но Беккер сладко спал. С трудом разбудив его, он снова дал адрес, пошутив:

— Майор Загнер спит в кабинете, водитель в машине. Где-то вы с шефом развлекались этой ночью...

Беккер, мрачный мужчина с всегда прилипшей к нижней губе сигаретой, шутку не понял:

— Кто развлекается, а кто баранку крутит. Всю ночь хороводился с вашей Лизхен. То их свези в номера, то на пляж — они купаться хотят, то проголодались — в бодегу... За всю ночь глаз не сомкнул.

На Болгарской Гефт остановил машину, проходным двором вышел на Малороссийскую и заглянул во двор: на антенне висело белье, Анастасия Семеновна сидела здесь же на табурете и штопала носки, а Никита Константинович читал. Своим ключом Николай открыл дверь в квартиру Семашко. Он торопился: до передачи сводки оставалось семь минут. Как на зло, медленно разогревались лампы, сел аккумулятор, слышно было плохо, но все же он записал:

«...С занятием города Болхова наши войска закончили ликвидацию сильно укрепленного района противника севернее Орла.

За десять дней наступления на Орловском направлении нашими войсками взяты следующие трофеи: танков — 372, орудий разного калибра — 720, минометов — 800, пулеметов — 1400, складов разных — 128.

Взято в плен более 6000 немецких солдат и офицеров.

За это же время подбито и уничтожено танков — 776, уничтожено самолетов — более 900, орудий разного калибра — 882.

За десять дней боев противник потерял убитыми свыше 50 000 солдат и офицеров»[15].

Выключив приемник, он погасил лампу, вылез из подвала и надвинул на творило сундук. Надо было зайти к Берндту по поводу листовки к местным немцам, пора бы написать ее.

Условно постучав, Николай ждал недолго. Артур, видимо, читал, потому что на диване лежала открытая книга Анри Барбюса.

— Стаканчик вина? — предложил он.

Николай отказался:

— Тороплюсь, ждет машина. Как, Артур, с листовкой?

Покраснев, Берндт развел руками.

— Не было времени или желания?

— Ни то и ни другое...

— Что же?

— Несколько раз принимался, но совесть не позволяет... Чтобы обращаться с призывом, надо иметь моральное право, а я... Ты верно сказал: с мировой скорбью на лице сидеть в лавочке... Я часто, Николай, вспоминаю твои слова.

— Никогда не думал, что ты унылый хлюпик! — обозлился Николай. — Борись, черт возьми! Борись, Артур, если ты понимаешь всю глупость пассивного протеста. Борись всеми доступными тебе средствами! Пиши листовки! Монтируй передаточную рацию! Выходи в эфир!..

— Хорошо, Николай, обещаю, листовка будет.

— Так-то оно лучше. Вечером свяжись с Зинаидой: сел аккумулятор, надо подзарядить. Сегодня было еле-еле слышно.

— Ты записал сводку?

— Да. Читай, только быстрей.

Берндт взял листок, прочел, и складка на его лбу разгладилась, он предложил:

— Ну, по такому-то случаю ты от стаканчика не откажешься?!

— Извини, Артур, тороплюсь на завод. В другой раз. Чем дальше, тем больше будет таких случаев. Только запасай вина!..

Николай вышел от Берндта, проходным двором выбрался на Болгарскую и в тени шаровидной акации нашел машину. Беккер спал, а на кузове мелом было написано категорически: «Гитлер капут!».

Он с трудом добудился шофера, заставил его вылезти из машины и полюбоваться написанным.

Послав в адрес автора тысячу проклятий, Беккер стер тряпкой надпись, раскурил сигарету, которая тут же погасла, и сел за руль.

На заводе Николай ненадолго забежал к Рябошапченко, показал ему сводку Совинформбюро, справился о делах и пошел в медницкий цех. Мастера Гнесианова он застал за обедом. Этот худой невзрачный человек не ел, а принимал пищу. Делал он это с каким-то особым смаком, вдохновением. Откусив от куска хлеба, он брал с тарелки острием перочинного ножа и отправлял в рот розовые ломти украинского сала, густо намазанные горчицей.