Мария в Заповеднике - Александр Пиллаев

Вдруг Магнус вспомнил, что ни разу еще не поцеловал девственницу в губы, лицо или шею, но решил, что здесь не его вина, что ему поневоле пришлось в темноте начать с тех мест, которыми обратилась к нему в первую очередь сама девушка: может быть, так ей было менее страшно – зажмурившись и без движения, без объятий и поцелуев, ожидать то, что должно было рано или поздно с ней произойти. Магнус еще только укрепился в этой своей догадке, когда обнаружил руки девственницы, в сладком ужасе закрывающими лицо. Магнус коснулся губами пальчиков и немедленно сразу же – нежных косточек кисти. Он почувствовал, что скоро ему станет плохо от воздержания, и он решил действовать, уж коли ему это было теперь позволено. Магнус осторожно взял ее ноги и нежно раздвинул, стараясь не нагрубить и не вспугнуть – но ноги все же испуганно едва не соединились обратно: каждое движение выдавало в ней чистое, не тронутое существо. Магнус подумал совестливо: ведь для кого-то же она была предназначена? Что же это я делаю?! И ничто уже не могло его удержать над разверзшейся под ним в кромешной тьме ласкою...

Нельзя сказать, чтобы Магнус рухнул туда, как в пустоту, – скорее, при падении своем, он ударился о выступы скал: ему не без труда довелось преодолевать стойкое сопротивление... Он даже немного обиделся на Марию, что она как бы оставила его одного штурмовать девичью крепость, ничем не помогала ему. Магнус, казалось, бился над обездвиженным телом, которое только и оставило себе за труд, что глубоко дышать всей грудью, на даже не пискнуло от боли или хотя бы сожаления в минуту своей исторической потери. И только лишь Магнус преодолел священное сопротивление и погрузился со страстью в завоеванное тепло, как он уже ничего с собой поделать не смог и, от долгого нетерпения, излился в любовницу с таким изобилием, что невольно опять вспомнил о возможном потомстве, сразу усомнившись в справедливости слов Марии, будто бы в первый раз не зачинают, – он и сам не мог понять почему, но какое-то необъяснимое раздражение на Марию росло у него в груди...

– Дорогая моя, – тем не менее, прошептал он, лобызнул еще раз любовницу в сосок, приподнялся и встал, наконец, перед невидимым ложем.

...Ни звука не доносилось из этой кромешной тьмы – до боли в глазах всматривался он туда, где только что согрешил, но черный угол отвечал ему гробовым молчанием.

– Мария, – тихо позвал Магнус.

Слава богу, там почудилось какое-то шевеление и даже послышался то ли легкий стон, то ли это был просто глубокий вздох, но сразу опять все пришло в неподвижность и таинственную черноту подземелья.

– Как ты себя чувствуешь? – опять спросил Магнус.

Ответа как не было, так и нет. Конечно, Магнус мог бы склониться над своей возлюбленной и, коснувшись ее отдыхающего, по всей видимости, такого близкого ему сейчас тела, найти, что она его прекрасно слышит, но не в силах пока еще отвечать, вследствие только что пережитых ею глубоких переживаний и, наверное, не совсем приятных, «в первый раз», ощущений, – но Магнус вдруг почувствовал, наоборот, какой-то неясный страх перед этим молчащим черным углом грота, словно бы оттуда начала исходить и нарастала некая жутковатая угроза нечистого происхождения.

Магнус округлил глаза свои до возможного, вглядываясь в жуткое Нечто, – именно так он назвал бы, наверное, то неровное движение, которое все отчетливей мерещилось ему в черноте. Оттуда начала исходить холодная рябь ужаса, грозившая перерасти в настоящие волны и захлестнуть его с головой; ему, с нараставшим страхом в душе, все больше казалось, что «Нечто» копит сейчас на него там небывалую угрозу и скоро будет готово броситься из темноты, и здесь же, на месте, пожрет его, или разорвет на части, или просто погонит из своего жилища с позором, Магнусу явно начинало казаться, что он непрошеным гостем забрался в чужой страшный склеп, в котором сидит неслыханный зверь. И вот зверь почуял чужой дух, затаился и готовится к решительному прыжку на Магнуса, осмелившегося нарушить древний покой. Магнус никак не мог предположить, что в своем возрасте еще может поддаваться столь архаической панике, ведь главный техник Станции Пер приписывал ему самому даже сатанинство в человеческом облике после катастрофы в Союзе в Южном Полушарии, намекая, наверное, что у него хорошо получается мутить воду...

Магнуса стало трясти мелкой дрожью, и, вглядываясь в черноту, он теперь только выжидал удобного случая, чтобы броситься отсюда вон. Он хотел еще раз позвать Марию, но понял, что это было бы безумием с его стороны, потому что только безумец мог бы предположить, что там была Мария, а не угроза и опасность некой твари из древнего заброшенного логова, которая теперь там вся сжалась, будто пружина, готовясь к молниеносному прыжку к горлу Магнуса.

Как бы ни был теперь помутнен мозг его, он все же еще помедлил, соображая, в каком направлении отсюда может быть выход. Магнусу представилось почему-то, что он забрался на ложе с противоположной стороны, значит, следовало бежать теперь прямо, перепрыгивая это ужасное место по воздуху. Но Магнус сразу отверг столь опрометчивое решение, потому что Тварь в таком случае запросто поймает его своей когтистой лапой, и он уже никогда не увидит белого света. Он подумал еще, что можно было бы тихо, на цыпочках обойти опасное Существо стороной, но кто мог поручиться, что слух у этой сатаны достаточно плох и что она не услышит его передвижений. Таким образом, выход для Магнуса оставался только один... Это был даже не выход, а скорее только отчаяние, и когда он уже перестал владеть собой совершенно, он просто, как был, кинулся вон, без памяти, бежать прочь в обратном направлении, даже если бы ему и пришлось при этом расшибить себе лоб в темноте о стену!

Магнус врезался в какую-то хрупкую загородь, в мгновение ока проломал ее своим телом и оказался неожиданно для самого себя на лунном свету. Но даже и этот слабый, мертвенный блеск ослепил его и вынудил мчаться еще много метров, все так же не разбирая дороги, зажмурив глаза, – настолько была кромешной тьма, из которой он только что счастливо выбрался. Он отметил про себя, что ломает на пути какие-то трухлявые стволы и сооружения, килограммами собирает себе на костюм эту мерзкую, липкую паутину развалин, но страшное видение только подстегивали его целенаправленное движение все дальше, никуда не сворачивая с прямого пути, прочь от той Твари, что гналась, безусловно, теперь за ним вслед, выскочив из проклятого своего грота, и лаяла... Может быть, перепуганные ночные птицы опять носились вокруг него с криками – он этого уже не слышал...

Магнус добрался до Резиденции в лохмотьях, изорванных в клочья. Он успел проскочить незамеченным к себе в апартамент, отдышался и стал ждать той участи, которую, безусловно, уже приготовил ему Кривоногий: время было далеко за полночь...

ГЛАВА XIII

Не успели в Домике укутать раненого Дермота в специальный стерилизующий комбинезон (Пер сказал: «в смирительную рубашку, чтоб знал...»), как вошла к ним неожиданно Мария. Она была очень некстати: вряд ли у Калиграфка догадывались, кто у них там побывал, а Дермот, конечно, хотя и посвежел от врачебных манипуляций Пера, выглядел все же подозрительно для посторонних. Он с видимым усилием двигался, и красовался ссадинами на лице настолько красноречивыми по форме и качеству, что потребовалась бы большая смелость решиться объяснить их происхождение племяннице Калиграфка, например, падением Дермота со стремянки.

Но Мария вошла и, вместо приветствия, уставилась внимательно именно на Дермота.

– Если вы, Дермот, – наконец произнесла она, – решили тоже принять участие завтра в маскараде фингалов и синяков, то я вас вынуждена огорчить: такого шествия в Священном Обряде не предусмотрено. Это вас, наверное, ввели в заблуждение люди моего дядюшки Калиграфка – многие там тоже вырядились в костюмы раненых инвалидов. Правда, ваш костюм я бы не похвалила, – добавила она, – они там, в Сарае, выглядят натуральней.

– Наш Дермот всегда отличался скромностью в гостях, – ответил за него Пер.

– И он так же был скромен в Союзе в Южном Полушарии? – быстро спросила Мария. – Или это, может быть, наш тихоня Художник Магнус устроил там катастрофу, как вы об этом имели неосторожность говорить вслух в гостиной Резиденции? – добавила она, наскучась наконец внешностью Дермота и обратив взор свой на Пера.

Йоцхак и Уэлш уже знали о магнитофонной записи, они сошлись с Пером в том мнении, что либо Мария ничего не поняла, либо ведет какую-то свою игру, вернув им пленку, точнее – Магнусу.

– Вы, мальчики, что-то здесь затеяли, а сыплетесь на каждом шагу, – сказала Мария. – Честное слово, скоро мне уже недостанет терпения вас покрывать...

– Шантажистка... – вдруг откликнулся Йоцхак из своего угла.