Выстрел в чепчик - Людмила Милевская

— Все в порядке, — сказала я, — говори.

— Соня, скажи, пожалуйста, — краснея, спросил он, — это правда, про доллары?

— То, что ты просил у Розы сто долларов и она тебе их дала, — чистая правда, тому я свидетель.

Пупс побледнел. Мне даже показалось, что бедняга вот-вот упадет, но он устоял, лишь покачнулся и спросил:

— А как это было?

— При каких обстоятельствах, ты хочешь знать?

— Да-да.

— Я побеседовала с Розой и собиралась от вас уходить — уже прощалась в прихожей, уже взялась за ручку двери, как неожиданно влетел ты…

— Как я выглядел? — воскликнул Пупс, еще больше бледнея, хотя казалось, это уже невозможно.

Мне не хотелось его огорчать, но и лгать я не могла, а потому сказала:

— Ужасно выглядел. Небрит, пьян, в помятом плаще. Шокировал и меня, и Розу.

— И что я сказал? — уже в полнейшей прострации спросил Пупс.

— Ты, пользуясь тем, что мы с Розой онемели, не разуваясь залетел в свою комнату, но вскоре вернулся и рявкнул: «Дай сто долларов».

— Я?! — запаниковал Пупс.

— Ты, — сочувственно заверила я.

— И Роза дала?! — с непередаваемым ужасом спросил Пупс.

— Да, Роза, несмотря на мои протесты, дала сто долларов, с ними ты и скрылся.

— Кошмар! — только и вымолвил Пупс.

С этим словом он и покинул мою квартиру, а я, остолбенев, еще долго стояла в прихожей, в который раз думая: «До чего доводит пьянство».

Из-за этого Пупса я опять ночью не спала. Уже второй раз.

"Сколько это может продолжаться, — думала я, — куда смотрит Роза? Человека надо спасать. Надо тащить его к врачу, к психиатру, к наркологу, куда угодно, но только не сидеть и не смотреть, как он тонет в грехе и погрязает в недуге буквально на наших глазах.

Это жестоко".

Я решила, что пора принимать меры, и на следующий день пошла к Пупсу на работу. Я хотела посмотреть, в какой он находится обстановке, нет ли вредного влияния на него.

Без труда я отыскала его кабинет и без стука вошла.

Пупс обрадовался, выскочил из кресла и с криком «Соня!» устремился ко мне.

— Как ты сегодня чувствуешь себя? — придирчиво исследуя его мешки под глазами, спросила я.

— Очень плохо, а почему ты спрашиваешь? — удивился Пупс.

— Магнитная буря, — пояснила я.

— Да-да, я ее чувствую, — воскликнул Пупс, придвигая мне кресло и галантно помогая сесть.

Я еще раз внимательно всмотрелась в него и спросила:

— Витя, какие у тебя проблемы? Можешь говорить без утайки все. Я — могила.

Пупс с сомнением уставился на меня, но все же ответил:

— Много проблем.

— Выкладывай все. Пойму, — с напором воскликнула я.

Он замялся:

— Ну… Тут кое-что мучает меня…

— Не стесняйся, говори, — оживилась я.

Пупс набрал в легкие воздуха и уже собрался что-то сказать, но вдруг передумал.

— Да нет, не стоит, это мои проблемы, я о них не хочу говорить, тем более женщине, да еще подруге моей жены. Нет-нет, Сонечка, не обижайся, но давай о чем-нибудь другом.

— Да зачем же о другом, — возмутилась я, — когда как раз я и пришла за этим! Нет, Витя, уж давай о проблемах! Я жду!

Пупс растерялся. Против женского напора иммунитета у него так и не выработалось за долгие годы жизни с Розой.

— Это мучает меня, я боюсь, — пролепетал он.

— Что — это? Ты можешь сказать? — сгорая от любопытства, воскликнула я.

Пупс заробел, покрылся краской, уже изрядно меня пугая. Чего я пугалась, наверное, пояснять нет нужды — конечно же, того, что он откровенничать передумает.

— Ну! Ну же! Говори, — страшно волнуясь, закричала я, — Говори! Облегчи свою душу!

И он облегчил.

— Я боюсь этого больше всего, — признался Пупс, — потому что для меня это хуже смерти.

— Что — это? — воскликнула я.

— Тогда я пропал, — сильно нервничая и покрываясь капельками пота, продолжил Пупс, словно не слыша меня. — Я боюсь ее больше смерти, — как заклинание повторял он.

— Импотенции, что ли? — догадалась я, потому что ни для кого не секрет, что больше смерти любой мужчина боится только ее.

— Да нет, — раздраженно отмахнулся Пупс, — бессонницы. Бессонницы боюсь, с импотенцией уже давно смирился.

Я была разочарована: приготовилась буквально ко всему, и вдруг такая прозаическая развязка.

— Бессонницы? — растерянно промямлила я.

Однако Пупс переживал натурально.

— Бессонницы, — с жаром воскликнул он. — Потому что бессонница для бухгалтера — профессиональная смерть. У бухгалтера мозги должны быть всегда свежие, а тут до утра заснуть не могу. Все думаю, думаю…

— И о чем же ты думаешь? — поинтересовалась я.

Пупс с непередаваемым укором посмотрел на меня.

— Будто не о чем? — с обидой сказал он. — Сама видишь, какие кунштюки выделываю, фокусы творю какие. Голова кругом идет.

— Возьмись за ум, брось пить, и все прекратится, — посоветовала я.

Пупс аж подпрыгнул от негодования и закричал, явно веря самому себе:

— Да я же не пью! В рот практически уже не беру!

Так, с Соболевым сто граммов коньячку если когда накачу, а больше ни-ни.

Ха, ни-ни! Видели мы его ни-ни!

— Побойся бога, — возмутилась я. — Поверила бы тебе, когда бы не видела своими глазами. Нет, Виктор, так нельзя, так и до алкоголизма докатиться недолго.

А уж если до конца мое дружеское мнение хочешь знать — ты уже алкоголик!

— Да не алкоголик я! — синея от гнева, завопил Пупс. — Не алкоголик!

— Вот, видишь, — обрадовалась я. — Это первое тому доказательство. Все алкоголики кричат, что они не алкоголики. Симптомы налицо, о чем разговор? Ты вот что, Витя, не оправдывайся, а лучше в руки себя бери.

— Да как же брать, когда я из рук и не выпускал-то себя, — едва ли не со слезами пожаловался Пупс.

Я смилостивилась и от обличения перешла к уговорам.

— Не переживай, Витя, — ласково гладя его по спине, сказала я, — мы все с тобой и пропасть не дадим.

Согласна, в последнее время мы с Розой плохой подавали тебе пример, но это все Маруся. Теперь она на работу вышла, и пьянству бой. Держи равнение на нас.

Пупс посмотрел на меня так, как смотрят только на полоумных, и сказал:

— Точно сопьюсь, если держать начну.

Я вышла из себя.

— Ты что, действительно веришь в то, что говоришь? — закричала я.

— А ты? — в свою очередь поинтересовался Пупс. Ты же веришь, что ты не алкоголик, так почему же должен сомневаться я?

— Потому что это я откачивала тебя с Евгением, а не ты меня. Потому что я забирала твой кейс от Дани, а не ты мой. Потому что я была свидетелем тому, как ты пьяный отобрал у Розы сто долларов…

— Роза мне их сама дала, — уже весьма нагло напомнил Пупс.

Эта наглость показалась мне еще одним симптомом алкоголизма, и я закричала:

— Вот что, дорогой, не ерепенься, когда тебе верные люди помощь предлагают. Послушайся меня, и пошли к доктору. Сразу все станет на свои места.

При слове «доктор» Пупса передернуло, он затравленно поглядел на дверь.

«Сбежать хочет», — догадалась я и сразу же его предупредила:

— Даже и не думай. Обидишь этим смертельно меня, а я единственный человек, способный помочь в трудную минуту и сохранить эту помощь в тайне. Покумекай сам, кому довериться можно? Юле? Марусе?

А может быть, Тосе? Доверься, и завтра же будет знать вся Москва, что у тебя алкоголизм и белая горячка.

Однако Пупс повел себя абсолютно неблагодарно.

— Да никому я доверяться не хочу, — заявил он. — Я здоров, чего и вам желаю.

— Боже меня сохрани от такого здоровья, — обижаясь, ответила я. — Что ж, ты сам виноват, в случае чего.

Я сделала все, что могла. Прощай, но знай, наступит время, когда ты пожалеешь об этом.

— Да о чем об этом? — удивился Пупс.

Ну до чего же наглый народ мужчины, особенно если они алкоголики!

— О том, что пьешь и лечиться не хочешь, — ответила я, скромно умалчивая о том, что он жестоко меня обидел.

— Да не пью я, не пью, — уже зеленея от злости, закричал Пупс. — Как доказать это тебе?

— Как доказать? А не ты ли валялся у Ларисы под вешалкой?

Пупс сконфузился, но быстро нашелся и сказал:

— Меня отравили.

— Ну-ну, — усмехнулась я, — еще один симптом алкоголизма — бред. Ладно, считай, что я про этот разговор забыла, но боюсь, ты сам напомнишь о нем.

Как я сказала, так в дальнейшем и получилось.

Глава 18

От Пупса я вышла в ужасном настроении и, чтобы поскорей его поднять, тут же решила пройтись по магазинам. Не обошла и пяти бутиков, как нос к носу столкнулась с Юлей. Она неслась сама не своя, ничего вокруг не замечая. С трудом успела ее за руку ухватить, лишь после этого Юля затормозила.

— Это ты, Мархалева, — переводя дыхание, воскликнула она, явно собираясь умчаться.

— Куда ты несешься голову сломя? — удивляясь, спросила я.

Если бы так носилась Тамарка, Тося или Маруся, это было бы в порядке вещей, но Юля носит узкие юбки и потому двигается степенно. Однако и узкая юбка не помешала ей на этот раз.