Люди былой империи (сборник) - Анвар Исмагилов

Буксир развернулся, оповестив по рации караван, и мы двинулись в Керченский пролив. Постояв немного в рубке, я выслушал предложение Самуилыча:

– Хочешь стариной тряхнуть?

– В каком смысле? – переспросил я.

– В прямом! Поправь судном. Я сейчас пойду, послушаю, что там на нашей частоте, а ты держи прямо вон на тот огонь. И не иди в хвост за буксиром. Лавируй. А то неизвестно, что с ним произойдёт. Только не делай резких движений, мы же первые в караване, ещё сорвёшь мне рулевую насадку.

Я плавно и осторожно держал курс, управляя тем, что называется теперь джойстиком. Помня наставления капитан-механика, правил, не виляя резко, чтобы не сорвать рулевые насадки. Морской буксир бил лёд, мы шли на самом малом. Прибежал Самуилыч, бодрый и весёлый, и предложил «пройтиться в каюту». Наступала ночь, я сдал вахту, и мы пошли к нему. Он достал гитару, я осмотрел стол, увидел истинно ростовское гостеприимство, выраженное в варёной камской картошке с духовитым маслом, зелени, помидорах, огурцах, жареных баклажанах, а главное, в лещах, и подумал, что теперь можно и расслабиться. Перед тем я достал блокнот и сделал рабочие записи, а Самуилыч любовно разбирал громадного леща, из которого вытекал пахучий жир. Шкурки он аккуратно складывал на столе, чтобы накормить после пира огромного кота по кличке Замурзай, жившего в каюте второго помощника, которого не было в природе. Кот почему-то любил машинное отделение, сидел и внимательно наблюдал за работой вахты, не обращая внимания на грохот дизелей. Кличка у кота появилась после того, как стармех начал вытирать об его шерсть замасленные руки. Стармех приговаривал:

– Замурзанный, зато блох не будет!

Конечно, у Замурзая спасжилет был не такой красивый, а самодельный, но не менее надёжный. Хотя Замурзай, как и положено корабельному коту, был зверем осторожным, и спассредство ему ни разу не понадобилось.

Хотя откуда на судне блохи? А на случай аварийной ситуации Замурзаю сшили аккуратненький спасжилет. Самое странное, что кот как будто понимал важность амуниции, даже не пытаясь шипеть, царапаться и кусаться во время примерок и тренировок по борьбе за живучесть.

Только Самуилыч вспомнил про кота, как тот явился, словно из воздуха. Он, выросший на палубе, давно научился открывать двери, вставая на задние лапы, и гулял, как у себя дома. Командир погладил кота по серо-зелёному организму и выдал ему обросшие жиром шкурки. Кот задумчиво потоптался вокруг блюдца и удалился.

– Зажрался, сволота приблудная, – задумчиво сказал Самуилыч.

Через несколько секунд кот появился снова и невозмутимо начал есть, иногда поглядывая на нас и похрюкивая. Командир гладил кота, приговаривая что-то вроде: ах ты скотина, ах ты гадина. Наглый Замурзай укусил его за палец, отскочил от Захара, полюбовался на него издалека, снова подошёл и аккуратно продолжил ужин. Могучие челюсти лязгали, хрустели кости, а кот иногда аж закрывал глаза от удовольствия, не забывая, впрочем, по бойцовской привычке поглядывать вокруг.

Самуилыч погрозил Замурзаю могучим кулаком, на что наглый кот не обратил никакого внимания, а мы начали торжественное мероприятие.

Лещ был потрясающим! Мы обгрызали плавники, жир стекал по нашим подбородкам, а ледовая стихия била в борта теплохода, и в каюте шумели радиопереговоры. Самуилыч наливал самограй (так на Дону называют самогонку), предлагал мне, но я отказывался. Работа есть работа!

Пришло время вахты, мы закончили ужин и поднялись в рубку. От толстенного леща меня клонило в сон. Морской буксир по-прежнему упорно пробивал ледовое поле, а мы плелись в кильватере. Иван Самуилыч что-то мычал себе под нос, а рулевой-моторист держал курс.

– Держи дистанцию! – вдруг заорал командир, – ты что, не видишь, мы щас въ…ся в проводку!

– Так он же сам еле прётся! – отвечал хладнокровный недавний выпускник речного училища.

– Молчать! – крикнул командир. – Если, упаси Бог, въедем ему в корму, кто будет отвечать? Ты, что ли? Я! Звони боцману, пусть поставит впередсмотрящего и на корму кого-нибудь, а я щас наберу второго из каравана, чтобы тоже держался подальше.

Он набрал официальный канал связи и всех предупредил, что видимость неважная, снегопад, нужно быть осторожными. Кроме этого канала, была ещё запасная частота, на которой капитан-механики и капитаны предупреждали друг друга о том, что видят катера самых разных инспекций, пытавшихся поймать тружеников реки и моря на скромной добыче рыбы. Самуилыч объяснял, что мы выходим из зоны сплошного льда и в Керченский пролив придём с облегчением. Морской буксир периодически гудел сиплым басом, давая знать, что мы уже на подходе к морскому проливу, где гуляют волны.

Гравюра иностранного посланника «Азовский флот Петра Великого».

Так мы доплелись до Керчи, встали на рейде. Суда постепенно разгружались, через двое суток они развернулись и пошли в Ростов, а я – на Сочи, но это уже другая история. По пути мы не раз застревали во льдах, «МБ-43» мотался вокруг и обкалывал суда ледовой проводки. Без небольших, но досадных пробоин не обошлось: всё же не река!

Хочу только сказать, что я в очередной раз увидел пахарей моря, неутомимых и умелых, идущих от Камы до Керчи, несущих бессонные вахты, отвечающих иногда судьбой и жизнью за свою трудную работу. Многих из них уже нет в живых. Остальные давно на пенсии. Вечная память ушедшим. Долгой жизни ветеранам. Честь им и хвала!

Вещий Олег на туркменском коне

Уроженцу пыльной Кушки, брату по белому солнцу пустыни Алексею Евтушенко

«Ольгович, являясь полководцем доблестной русской армии, в звании князя, в должности командира дружины…»

От пришедшего со службы отца пахло усталым вечерним потом, сгоревшим авиационным керосином, потёртой кожей коричневой портупеи с полукольцами для полевой сумки, сыроватой поверхностью потускневших латунных пуговиц, натёртых асидолом, кожаной кобурой с дежурным пистолетом «ТТ» и медными патронами в обойме.

Он повесил синий офицерский китель в шкаф, надел полосатую широкоштаннуюпижамуидомашние чувякиизверблюжьей шерсти, и после неторопливого ужина, вспомнив своё обещание, сказал нам с братом:

– Сынки, сегодня мы будем читать вслух.

– Ура! – закричали мы и кинулись собирать игрушки: деревянные мечи, щиты и стрелы; пистолет, отлитый десятилетним Тагиром из свинца и подаренный мне, шестилетке; облупленного коня, помогавшего мне в молчаливых битвах-качаниях с вероятным противником, – и понесли на веранду настольную лампу с абажуром из газеты «Советская Туркмения».