Футбол оптом и в розницу - Марк Рафалов

Наконец поступила команда «Заводи!» и наша вновь образованная колонна двинулась к железнодорожному участку, специально оборудованному под погрузку тяжелых танков ИС-3 на платформы.

Осень стояла необычно теплая, мы были одеты, обуты, снабжены всем необходимым для длительного пути. Однако в дороге погода стала меняться, и мы начали ощущать тревогу. Ведь все были одеты в летнюю одежду, а самое главное — танки были заправлены летним маслом и летним топливом. Тут же по вагонам начались разговоры, что едем мы, по всей видимости, на Кавказ.

Внимательный читатель еще, наверное, не забыл, что все годы службы в армии я не расставался с захваченным из дома атласом мира. Начинался он с подробных карт всех республик и областей СССР. Наблюдая за мелькавшими мимо окон поезда названиями городов и крупных населенных пунктов, я все время следил по карте за направлением нашего движения.

Надежды на поездку в сторону Кавказа скоро испарились, как дым от паровоза. Еще через день-два мы начали покорять просторы Сибири. В пилотках и при отсутствии теплого белья было очень неуютно.

Приободрились мы, лишь когда стали огибать величественный и необыкновенно красивый Байкал. А мороз крепчал. По дороге начали выдавать кое-какое обмундирование. Но оно уже не в силах было упасти от 56-градусного мороза, которым встретили нас Чита, Карымское, Оловянная, Борзя и 77-й разъезд.

С трудом разгрузили танки с платформ. Согреться было нечем, и в ход пошло летнее горючее — газойль, которого было по полтонны в каждой машине. Со стороны наше стойбище напоминало племя дикарей, танцующих вокруг мамонтов.

При полной неразберихе началась перезаправка машин на зимние сорта масел и топлива.

Нас тоже приодели: выдали шерстяное теплое белье, стеганые ватные брюки, телогрейки, меховые тулупы, вязаные подшлемники, меховые рукавицы и валенки.

Предстоял марш-бросок на несколько десятков километров по ночной забайкальской степи. Мороз все время держался на полусотенной отметке. Трансмиссия машин была прикрыта специальными утепленными матами. Поэтому огромный поток воздуха, пожираемого мощнейшим двигателем в 500 лошадиных сил, проходил через люк механика-водителя, продувая его до костей, и только затем шел в мотор.

Несмотря на теплую одежду, сидеть у рычагов перед открытым люком больше 10—15 минут было невыносимо. Мы вынуждены были вести танк, меняясь с младшим лейтенантом Василием Бирюковым. Так поступали и на других машинах. Тем не менее практически все механики-водители получили сильнейшие обморожения рук, ног, лица и так далее. Я очень сильно обморозил себе щеки и нос. Темные пятна были видны у меня на лице в течение нескольких лет.

Наша дивизия расположилась на 77-м разъезде, и там медленно, но верно стала налаживаться нормальная армейская жизнь. Ну а летом (правда, очень коротким) продолжался мой любимый футбол, который не только укреплял тело, но и облегчал ожидания, связанные с демобилизацией.

Итак, самая кровавая и беспощадная в истории человечества война завершилась. Поздней осенью 1947 года я вернулся в любимую Москву.

О подробностях мытарств, которые мне довелось испытать, добиваясь демобилизации, я еще расскажу.

А пока, едва успев вместе с мамой и Юлей порадоваться своему возвращению под родной кров, мне предстояло решить главную задачу — трудоустройство!

Надо заметить, что эта проблема в те годы решалась довольно просто. В Москве были образованы специальные комиссии, которые определяли на работу возвращавшихся после службы в армии солдат и офицеров. К последней категории военнослужащих относились особенно внимательно. Листала мой незатейливый послужной список, посматривая на анкету, какая-то бойкая и уже немолодая женщина, которой, как мне казалось, очень бы подошла комиссарская кожаная куртка времен Гражданской войны и маузер на боку. Знакомясь с подробностями моей биографии, она удовлетворенно бормотала: «Так, так, боевой офицер, морской пехотинец, танкист, два ранения, член партии, имеет боевые награды, окончил среднюю школу и танковое училище с отличием. Молодец! — почти радостно констатировала она. — Какие у тебя планы?» — переходя, как это тогда было принято у коммунистов, на «ты», твердым голосом спросила моя собеседница.

«Намерен поступать в заочный машиностроительный институт, а пока хотел бы устроиться куда-либо на работу», — бодро ответил я. Открыв какую-то папку, энергичная коммунистка почти радостно предложила: «В Министерство тяжелого машиностроения хочешь? — И, не дождавшись моего ответа, продолжила: — Поезжай на Садово-Кудринскую улицу, в дом 11, там в Управлении руководящих кадров тебе все объяснят. Предъявишь им вот эту открытку». И моя благодетельница вручила мне открытку с заранее заготовленным текстом. В нее она вписала мою фамилию.

Так я стал инженером-диспетчером Минтяжмаша с окладом 1200 рублей, рабочей карточкой и еще какими-то льготами, подробности о которых уже выветрились из моей памяти.

Разумеется, тогда, в 47-м, я никак не мог предположить, что вся моя трудовая жизнь (стаж более 50 лет!) будет связана с системой Минтяжмаша.

Работа в центральном аппарате на Садово-Кудринской улице, рядом с Московским планетарием, меня вполне устраивала. Особенно казалось удачным, что у диспетчеров была сменная работа. Мы дежурили сутки в отдельном благоустроенном кабинете с несколькими городскими телефонами и почти ежечасно вели переговоры с поставщиками оборудования и материалов. К утру следующего рабочего дня готовили подробный письменный рапорт и после его отпечатки передавали руководству главка и министерства по принадлежности. Закончив смену, мы уходили домой и двое суток могли отдыхать. Это, наверное, было для меня основным удобством, ибо сразу же после оформления на работу я без всяких проблем поступил на заочное отделение МЭИ — Московского энергетического института. Нас, бывших фронтовиков, принимали тогда в вузы без конкурса. Достаточно было получить «тройки» по всем предметам. Но я был честолюбив и умудрился набрать 23 балла из 25 возможных: три «пятерки» и две «четверки».

Словом, жизнь, казалось, складывалась в высшей степени удачно. Мне было всего 23 года, я вернулся с войны живым, два полученных в боях ранения меня почти не беспокоили. У меня была вполне достойная работа, учеба и хорошие перспективы.

Я даже еще пытался играть в футбол за различные рабочие коллективы, но ранение в ногу все же давало о себе знать, и через два-три года я вынужден был уйти из команды. Правда, без спорта я не остался. Мой старый школьный товарищ, с которым мы сидели несколько лет за одной партой, Гена Митрофанов, окончив мединститут, работал в спортивном обществе «Медик». Он-то, зная о моих способностях к спринтерскому бегу, пригласил меня к себе. Два-три сезона я выступал за «Медик», а затем руководитель общества «Авангард», к которому был приписан Минтяжмаш, настоял на моем переходе в это общество «в соответствии с местом постоянной работы». Так было написано в решении легкоатлетической секции Мосгорспорткомитета. Выступая за «Авангард», я даже входил в сборную команду общества и довольно успешно участвовал во всесоюзных чемпионатах по легкой атлетике. В те годы я еще увлекался шахматами, посещал турниры и сеансы одновременной игры. На моем «лицевом счету» было несколько почетных ничьих с известными советскими мастерами: Романовским, Дуз-Хотимирским и даже с гроссмейстером Василием Смысловым. Я получил первый разряд и в достаточно представительных соревнованиях на первенство Москвы играл за «Авангард» на второй доске. На первой выступал наш капитан, кандидат в мастера Дубинский. В 1952 году я стал чемпионом Минтяжмаша, за что получил ценный приз шахматные часы, которые, прослужив более полувека, исправно работают и сегодня.