Стихи - Давид Самойлов

Сер. 40-х гг.

" Тебя узнают по моим стихам, "

Тебя узнают по моим стихам,Тебя полюбят за мою тоску.Я как к воде припал к твоим рукам —Который день напиться не могу!

40-е гг.

Двое[2]

В районном ресторанеОркестрик небольшой —Играют только двое,Но громко и с душой.Один сибирский малый,Мрачнейший из людей.Его гармошке вторитНа скрипке иудей.Во всю медвежью глоткуГармоника ревёт,А скрипочка визгливо —Тирли-рирлим — поёт.И музыка такаяШибает до слезы.Им смятые рублёвкиКидают в картузы’.Под музыку такуюТанцуют сгоряча.И хвалят гармониста,И хвалят скрипача…Когда последний пьяныйУходит на покой,Они садятся двоеЗа столик угловойИ выпивают молчаВо дни больших удач —Стакан сибирский пареньИ рюмочку скрипач.

Кон. 40-х гг.

И. Л. С. [3]

Как узнаёт орёл орлят,Вы узнавали нас по писку.Пускай вам снова не велятОтдаться пламенному риску!

У будней жёсткая кора.Льстецы довольствуются малым.Война окончена. ПораНа отдых старым генералам.

Но вам не удаётся так.Вы видите в клубке метанийКартины будущих атакИ планы будущих кампаний.

И в кабинете пол дробя,Руками скручивая главы,Вы вновь осмотрите себяИ убедитесь в том, что правы.

Вы правы, может быть, не в том,Что в нас бессмертны заблужденья.Но в том порука — каждый томИ ваше столпное сиденье,

Что к вам поэзия строгаЗа исключением балласта.Любая точная строкаОдной лишь истине подвластна.

1946

Сибирь

Сибирь! О, как меня к тебе влечёт,К твоим мехам, к твоим камням.Там бешеная Ангара течётС губами в пене, как шаман.

Сибирь! Перемолоть ногами тракт,Перевалить Урал.И вдруг — Байкал лежит в семи ветрах,У океана синеву украл.

Сибирь! — тысячелетняя тайга.Я с детских лет, как сказку, полюбилИртыш, Тобол, кержацкие снега,Киргизские глаза твои, Сибирь.

Когда во глубине сибирских рудКирки бросали, точно якоря,И верили, и знали — не умрутИ, наконец, взойдёт она, заря.

Когда в охотничий трубила рог пургаИ старатели пили, ругая пургу,В татарские скулы упиралась рукаИ глаза грозили тебе, Петербург.

И вот я заболел тобой,Тобой, Сибирь! Не мамонтовый клык,Не золото связало нас судьбой,А вольности осмысленный язык.

Сибирь! Ты этой вольности простор,Простор не в бубенцах, а в кандалах.Лежит Алтай, как каменный топор.Прими его, помыслив о делах!

1946 г.

" Пора бы жить нам научиться, "

Пора бы жить нам научиться,Не вечно горе горевать.Ещё, наверное, случитсяМоим друзьям повоевать.

Опять зелёные погоны.Опять военные постыИ деревянные вагоны.И деревянные кресты.

Но нет! уже не повторитсяЕщё одно Бородино,О чём в стихах не говоритсяИ нам эпохой прощено.

40-е гг.[4]

" Опять Гефест свой круглый щит куёт. "

Опять Гефест свой круглый щит куёт.Морочат нас текучие измены.Но мирные мужи уже не ждут Елены,И время Андромахи настаёт.Не женское искомое тепло,Не ласточками сложенные руки.Когда на наковальни тяжелоКладут мечи и близятся разлуки —Елена вздор! Ахейцы спят в гробах…И лишь одно останется от праха —Как с Гектором прощалась АндромахаИ горечь просыхала на губах.

1940 г.

Слово

Ты меня в ладони не уложишь,Не упрячешь в письменном столе.Ты меня, как пулю, спрятать можешьВ гладко отшлифованном стволе.Чтоб в со всех сторон зажатом телеПод угрозой острого бойкаЗнать одно лишь ощущенье цели…Только бы не дрогнула рука!

10. VI.47

Наука

Изучай природу неудачИ прозреешь, если ты незряч,И озлеешь, если ты не зол,Обрастёшь шерстями, если гол.Постигай архитектуру злаИ зубастым станешь, как пила,Изучай фармакопею бед,Атлас поражений и побед.Не решай задачи про купца,А решай задачу про глупца,Про того, кто хочет в дважды дваВтиснуть все законы естества.

50-е гг.

Из поэмы

О, кто ты, друг мой или недруг,Мой дальний отсвет, мой герой,Рождённый в сокровенных недрахУма и памяти игрой…Дожди, дожди и непогода.Дожди и осени мазня.И ты уже четыре годаЖивёшь отдельно от меня.Вот, руки затолкав в карманы,Бредёшь сквозь редкие туманы…

Москва сороковых годов.Или, точнее, сорок пятых.Повсюду ясный отпечатокДождей и ранних холодов.На Пушкинском шуршит листва,Пусты скамейки на Никитском.И в воздухе сыром и мглистомВсё видится едва-едва:Изгиб деревьев косолапых,Расплывшееся зданье ТАСС,И наплывающий внезапноИз тьмы автомобильный глаз,И фонарей лучистых венчикВнутри фарфоровых круговУже невнятен и изменчивНа расстояньи ста шагов…

Но несмотря… Но несмотря наФар перекрёстные столбы,На беловатый мрак тумана,Не молкнут шорохи толпы.Спешат, сбиваясь, силуэты,В глуши туманом стёртых черт,Как мотыльки на венчик света,На симфонический концерт.

Консерваторский вестибюль,Как будто бы из эха слеплен.Войди! Стряхни туман! Ослепни!И сразу память распакуй,Восстанови в затёртом спискеРояля бешеный оскал.И гром симфоний, где МравинскийОркестр в атаку вёл на зал.Восстанови — и опечалься.Спустись душой на чёрный лёд,Где Софроницкий между пальцевСеребряную воду льёт.

Сергей слегка ошеломлёнНад ним свершающимся счастьем.Но ряд голов и ряд колоннЕму воспоминанье застят.Вон Пастернак, похожий наАраба и его коня.Табун заядлых меломановВ давно потёртых пиджаках,С исконной пустотой в карманахИ с партитурами в руках.

А это кто там вдалеке?Ах, Сашка, смесь еврея с Блоком,О сногсшибательной строкеМечтающий с туманным оком.Они целуются.                                               — Ну как?— Живём, как будто лапутяне.— А ты?                     — Меня куда потянет:Порой на свет, порой на мрак.Её как хочешь понимай,Поэзию (хоть днём с свечами),Она у Блока, помнишь — «майжестокий с белыми ночами».

Они в партере.                               Оркестранты.Большая люстра зажжена.И вдруг вступает тишинаВ консерваторские пространства.Подходит к пульту дирижёр,Как голубей, вспугнув ладони,И тишина ещё бездоннейГлядит в светящийся простор.

И вдруг. Издалека. — ТрубаЛучом пронизывает своды.И рушатся глухие водыНеодолимо, как судьба.Консерваторские высоты,Простой, как глыба света, зал,С твоим порывом в эти годыЯ мысль о Родине связал!Ведь всё, что ни случалось с нами,Что нас спасало и вело,Ещё не ставшее словами,Быть только музыкой должно.

А дирижёр, достав со дна,Аккорд терзает властной дланью.И вот, когда уж нет дыханья —Опять вступает тишина.Она звучит дрожащим светом,Дрожаньем капли на стекле,И воздухом, слегка согретым,Переливается во мгле.

И вдруг, как всадники с клинками,Влетают в песню скрипачи.Под лебедиными рукамиИз светлой арфы бьют ключи.И в грудь колотят барабаны,Труба страстям играет сбор…В тебя впивается губамиНеописуемый простор.

С одной тобой он мог сравнитьсяТем ощущеньем, как во сне,Что вдруг прервётся, не продлитсяЛюбовь, подаренная мне.Придёт и с ней пора проститься —Уйдёт она, как звук, как дрожь…И ты расплывшиеся лицаНикак в одно не соберёшь…

1946–1947 гг.