Их было четверо - Пётр Феофилактович Гордашевский

Зеленый лист

— Приехали! — объявил Тима. — Вылезайте!

Путешественники один за другим покинули свой «лифт» и, собравшись кучкой, остановились в одной из клеток листовой мякоти.

Стенки клеток были еще прозрачнее, чем в корне и в ветке. Путешественники видели, что делается у них под ногами и над головой.

Вот причудливо ветвятся тоненькие жилки. Вот наверху стоят ряды клеток, как частокол. Вдоль стен-столбов этого «частокола», на «полу», по «потолку» располагались зеленые шары хлоропластов; они медленно плыли, увлекаемые током протоплазмы вдоль стен клеток. Над «частоколом», как кровля, расположились продолговатые, плоские клетки кожицы листа. А над ними — наружная тонкая и плотная неклеточная пленка.

— Кутикула! — сказал Ван. — Нам ее почти не видно. Потом разглядим.

Путешественников окружали клетки неправильной формы, наполненные протоплазмой и хлоропластами. Своими концами они примыкали друг к другу то так, то этак. Плотной ткани не было — во многих местах оставались свободные пространства, заполненные воздухом. Это была губчатая ткань листа.

Туда и направились наши путешественники.

Там они сняли шлемы. Наконец-то можно дышать свободно, как обычно, без специальных приспособлений, трубок, баллонов. Это было удивительно хорошо. Как это раньше они не ценили! Путешественники сидели, поджав ноги; они наслаждались свежим воздухом, светом, радовались, что не было вокруг надоевшей жидкости, что можно было не плыть, а сидеть и разговаривать друг с другом не по радио, а просто так, как на Большой земле. Так называли они теперь Джохор.

Под прозрачным «полом» они видели плоские клетки нижней кожицы листа, заметно отличавшейся от верхней.

Некоторые клетки были попарно изогнуты дугой; они соединялись между собой концами дуг, а внутри между ними оставалась продолговатая щель.

— Вот они, устьица, — сказал Ван. — Их здесь видимо-невидимо.

— А поточнее? — спросил Виктор.

— В листе нашего клена — не знаю, — развел руками Ван. — А ты, Тима, знаешь?

— Н-нет… У липы, например, в одном листе их больше миллиона.

— Вот что, друзья: не знаю, как вы, а я не прочь немножко закусить. Никогда в жизни не была так голодна, как сейчас!

— Вчера ты то же самое твердила, — напомнил Ван.

— Ну да, конечно. Здесь появляется отличный аппетит! — засмеялась Катя.

В самом деле, следовало подумать об обеде. Путешественники ничего не ели с утра. Виктор было взялся за одну из питательных трубок, но Тима его остановил:

— Подожди. Сейчас устроим чай с булочками.

Виктор недоверчиво взглянул на Тиму:

— Какой еще чай? Разыгрываешь. Предупреждаю, я голоден, как шакал.

— Потерпи. Все голодны.

Тима открыл футляр, где лежал запасной радиомаяк, фонарь и еще какие-то инструменты. Он извлек оттуда нечто сплющенное, как бумажный фонарик, который вешают на елку, потянул за ободок — и получилось ведро. Тима вынул и крышку к нему.

— Нужно сходить к ситовидному сосуду, добыть сладкого сока. Кто пойдет? — спросил Тима.

Ван вызвался с охотой.

— Отлично. А я отправлюсь в другое место.

Мальчики натянули костюмы, шлемы и пошли «на охоту», как объявил Тима.

Катя и Виктор остались одни.

Виктор возился с кинокамерой. Катя ходила из угла в угол. После утомительного плавания хотелось размять немного ноги. «Пол» клетки был мягкий, пружинистый, скользкий. Катя раза два чуть не упала.

— Уж лучше сяду, — сказала она.

Виктор ничего не ответил. Он дулся на Катю, сам не понимая толком, почему. Его раздражало то, что Катя весело болтает с Тимой, Ваном и совсем не обращает на него внимания.

Раньше было по-другому. Авторитет Виктора стоял высоко, а теперь…

Действительно, Катя, приглядываясь ко всему, что их окружало, часто задавала вопросы то Тиме, то Вану. Виктора бесполезно было спрашивать. Ведь он сам ничего не знал. Это было справедливо и потому больше всего злило. Говоря правду, он чувствовал себя совершенно беспомощным в этом странном, удивительном мире и брел словно с завязанными глазами, крепко держась за руки товарищей. В этом было что-то унизительное для его самолюбия.

— Виктор, почему у тебя такое недовольное лицо? — сказала Катя.

— Так… устал… — неохотно, сквозь зубы, бросил Виктор.

— Ты не раскаиваешься, что пошел с нами?

— Что это тебе взбрело в голову? Сделаю фильм…

— Да, ты ведь мечтал об этом.

Катя сидела на «полу», обхватив руками колени. Виктор молча перезаряжал кинокамеру, укладывая в особое отделение отснятую пленку. К ней он присоединил записную книжку Вана, заполненную до последнего листочка.

— Может, ты на меня сердишься, Виктор?

— Глупости!

— Мне показалось. Тогда улыбнись.

— Не умею по заказу.

— Нет, сердишься. Только не понимаю — почему?

Виктор ничего не ответил. Замолчала и Катя. Она обиделась.

Так сидели они в разных углах: Виктор — злой, Катя — надутая, когда вернулся оживленный Тима. У него в руках была груда хлоропластов. Он бросил их на пол и стал стаскивать шлем.

Он почувствовал в молчании, встретившем его, что-то неладное и пристально посмотрел на Катю. Перевел взгляд на Виктора.

— Что, поцапались?

— Нет, нет, что ты! — Катя поспешно кинулась собирать в кучу раскатившиеся зеленые комки. — Зачем ты их принес?

— Сейчас увидишь. Будем печь булки!

— Всё фокусы! — недовольно сказал Виктор, разглядывая хлоропласт. — Есть хочется, а ты дразнишь, не велишь почему-то глотнуть концентрат.

— А ты послушался? — засмеялся Тима. — Не ожидал, не ожидал. Думал, назло мне все проглотишь.

— Глупо… — пробормотал Виктор и снова занялся своей камерой.

Тима уселся возле собранных в кучку зеленых комьев и стал разрезать их, вынимая оттуда какие-то бесцветные лепешки и палочки.

Катя помогала ему.

— Ты хоть объясни, что это?

— Крахмал.

— А что мы будем с ним делать?

— Есть…

Катя в недоумении вытаращила глаза и открыла было рот, чтобы задать вопрос, но Тима отмахнулся, заявив, что ему сейчас некогда.

Он разложил лепешки и палочки рядом, достал лучемёт и стал облучать их синими лучами. Крахмал сморщился. Тогда Тима нажал другую кнопку, красную, и опять стал водить дулом лучемёта по рядам крахмала.

Он работал сосредоточенно. Катя и Виктор молча следили за всеми его движениями, ничего не понимая.

В это время вернулся Ван с полным ведром сладкого сока. Он осторожно поставил ведро, подошел к Тиме и заглянул через его плечо:

— Что ты делаешь, Тима?