Шведские спички - Ро­бер Са­ба­тье

Ре­бе­нок оч­нул­ся от столб­ня­ка, стал каш­лять, за­пла­кал, про­бо­вал га­сить пла­мя, но жал­кие све­де­ния, из­вле­чен­ные им из школь­ных уро­ков, ма­ло че­му по­мог­ли. Ко­гда по­сле не­сколь­ких бес­плод­ных по­пы­ток, ед­ва не за­дох­нув­ший­ся, с по­крас­нев­ши­ми гла­за­ми Оли­вье вы­бе­жал на­ко­нец из сво­его убе­жи­ща, при­врат­ни­ца и встре­во­жен­ные жиль­цы за­пол­ни­ли весь двор. Маль­чик по­про­бо­вал бы­ло сбе­жать, но ка­кой-то су­хо­ща­вый муж­чи­на с же­ст­ким, кос­ти­стым ли­цом схва­тил его за ру­ку.

— Эй, эй, ты ку­да! При­дет­ся от­ве­чать…

Оли­вье в ужа­се по­вто­рял: «Я ни­че­го не сде­лал, мсье, ни­че­го я не сде­лал!» — бес­смыс­лен­но по­ка­зы­вая на ко­ро­бок швед­ских спи­чек, ко­то­рый еще был у не­го в ру­ке. Кру­гом все кри­ча­ли: «Мань­як, под­жи­га­тель, пи­ро­ман» — но ре­бе­нок не по­ни­мал зна­че­ния этих слов, ко­то­рые важ­но-пре­зри­тель­но про­из­но­си­лись жиль­ца­ми это­го «доб­ро­по­ря­доч­но­го» до­ма, са­мо­до­воль­ны­ми, чин­ны­ми обы­ва­те­ля­ми.

По­дав­лен­ный но­вым уда­ром судь­бы, маль­чик со­всем сник. Он про­сто оце­пе­нел. Да и как бы он вы­рвал­ся из этих тис­ков, ед­ва не раз­дро­бив­ших ему ру­ку? Од­на брю­чи­на у Оли­вье по­рва­лась и сви­са­ла до са­мой сан­да­лии, он был весь в пы­ли, ще­ки из­ма­за­ны са­жей, как у тру­бо­чис­та, и да­же на свет­лых во­ло­сах ос­та­лись гряз­ные сле­ды.

Ко­гда уже кон­ча­ли ту­шить огонь, тас­кая во­ду в вед­рах из по­жар­но­го кра­на во дво­ре, сни­зу по­слы­шал­ся трез­вон при­быв­ших по­жар­ных, вы­зван­ных кем-то из жиль­цов по те­ле­фо­ну, и вско­ре пол­дю­жи­ны мо­лод­цов в ко­жа­ных са­по­гах и мед­ных кас­ках та­щи­ли ог­ром­ный шланг. Они так обиль­но за­ли­ли ко­ну­ру, что чер­ные ре­ки тек­ли к но­гам со­брав­ших­ся во дво­ре зе­вак. За­тем стар­ший по чи­ну вы­нул из кар­ма­на за­пис­ную книж­ку и всту­пил в бе­се­ду с при­врат­ни­цей. Ука­зую­щие пер­сты об­ви­ни­те­лей на­пра­ви­лись на объ­я­то­го па­ни­кой Оли­вье, ко­то­рый за­тряс­ся, слов­но зве­рек, по­пав­ший в кап­кан, вы­рвал­ся из рук дер­жав­ше­го его че­ло­ве­ка, хо­тел скрыть­ся, но лишь ту­по ты­кал­ся в стоя­щих стен­кой лю­дей и был во­дво­рен опять в центр дво­ра, где на гра­ни ис­те­ри­ки от­ча­ян­но топ­тал­ся на мес­те. А тут еще ка­кой-то по­жар­ный мок­рым по­ло­тен­цем хле­ст­нул его по ли­цу. Жен­ский го­лос вы­крик­нул из ок­на:

— Ну ос­тавь­те его в по­кое, он же со­всем ма­лыш!

В от­вет по­сле­до­ва­ло разъ­яс­не­ние, что ро­ди­те­ли обя­за­ны в та­ких слу­ча­ях от­ве­чать, что улич­ные маль­чиш­ки ста­ли про­сто опас­ны­ми… И хоть все это про­дол­жа­лось, в сущ­но­сти, не так дол­го (толь­ко ка­за­лось не­скон­чае­мым, как все­гда бы­ва­ет в тяж­кие ми­ну­ты), мог­ло бы про­дол­жать­ся еще, ес­ли б не раз­дал­ся го­лос, зна­ко­мый, с гру­бо­ва­ты­ми пе­ре­ка­та­ми:

— Ну, лю­ди до­б­рые, све­то­пре­став­ле­ние, что ли, на­сту­пи­ло?

Бу­гра про­шел ме­ж­ду дву­мя по­жар­ны­ми, встал на­про­тив Оли­вье и дру­же­ски ему кив­нул. По­том по­вто­рил сквозь зу­бы: «Ко­нец све­та, ко­нец све­та!» И, по­ло­жив ру­ку на пле­чо Оли­вье, про­дол­жил:

— Све­то­пре­став­ле­ние! Вы и его-то не за­слу­жи­ли!

Его ши­ро­кие пле­чи, боль­шие, как у мед­ве­дя, ла­пы, за­рос­шее бо­ро­дой ли­цо не­воль­но вну­ша­ли поч­те­ние.

Од­на­ко че­ло­век, ко­то­рый дер­жал Оли­вье, зло про­из­нес:

— Но в кон­це кон­цов, мсье, этот ху­ли­ган уст­ро­ил по­ря­доч­ным лю­дям по­жар, к то­му же…

— «По­ря­доч­ным лю­дям!» — за­ры­чал Бу­гра. — Да этих ва­ших «по­ря­доч­ных»… Что вы в этом по­ни­мае­те?!

И, об­ра­тив­шись к мо­ло­дым по­жар­ным, ко­то­рые под­тал­ки­ва­ли лок­тя­ми друг друж­ку, Бу­гра ука­зал на жиль­цов:

— По­смот­ри­те на них по­лу­чше: дву­лич­ные ти­пы, ли­це­ме­ры, тру­сы, ха­ри ост­рож­ные, афе­ри­сты…

— Од­на­ко, мсье…

— А что, вы за всю свою жизнь ни ра­зу не со­зор­ни­ча­ли, а?

Жиль­цы ка­ча­ли го­ло­ва­ми, ста­ра­ясь со­хра­нить сте­пен­ный вид. Они не хо­те­ли под­вер­гать се­бя на­смеш­кам это­го гру­бо­го ти­па. А не­ко­то­рые шеп­та­ли: «Еще один ком­му­нист!» Но Бу­гра, чьи гла­за так и свер­ка­ли ве­сель­ем, по­са­дил Оли­вье се­бе на пле­чи и про­дол­жал го­во­рить то на­ро­чи­то мяг­ко, то гру­бо:

— Итак, вы со­ску­чи­лись тут, да? Се­го­дня же вос­крес­ный день. И как раз раз­вле­че­ние: по­жар в чу­ла­не. По­че­му бы не по­иг­рать в суд? Да по­ди­те вы прочь, па­ла­чи!

Бу­гра по­вер­нул­ся к на­чаль­ни­ку по­жар­ной ко­ман­ды и уч­ти­во ска­зал:

— За­пи­ши­те мой ад­рес, слав­ный ка­пи­тан, ес­ли бу­дут ка­кие-то рас­хо­ды, от­правь­те мне сче­тик… — И до­ба­вил mezza voce[6]: — И я его не оп­ла­чу, чер­та с два, — но слы­шал это один Оли­вье.

Бу­гра про­дик­то­вал свой ад­рес, вос­клик­нул: «При­вет ком­па­нии!» — и по­шел со дво­ра. Оли­вье си­дел у не­го на пле­чах, с гру­стью ду­мая о слу­чив­шем­ся, но Бу­гра бод­ро спус­кал­ся по сту­пе­ням ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель и по­сви­сты­вал, как ни в чем не бы­ва­ло. На уг­лу ули­цы Баш­ле ста­рик опус­тил маль­чи­ка на зем­лю и слег­ка шлеп­нул его:

— Хва­тит! Оч­нись! Все это не так страш­но. — И до­го­во­рил уже для се­бя: — Впро­чем, на све­те ни­че­го страш­но­го нет!

Оли­вье за­был по­бла­го­да­рить его. Он оп­ро­ме­тью по­бе­жал к до­му, толь­ко у по­во­ро­та на ули­цу Ла­ба обер­нул­ся раз-дру­гой. Па­па­ша Бу­гра с труб­кой во рту хло­пал се­бя по бед­рам и хо­хо­тал во всю глот­ку.

Глава пятая

Дом но­мер 77 на ули­це Ла­ба счи­тал­ся од­ним из луч­ших. На пя­том эта­же в од­но­ком­нат­ной квар­ти­ре жи­ла да­ма с дву­мя со­бач­ка­ми. Ес­ли ей не под­во­ра­чи­ва­лось так­си на уг­лу ули­цы Баш­ле и при­хо­ди­лось ид­ти пеш­ком к сто­ян­ке на ули­це Кюс­тин, все ме­ст­ные жи­те­ли с ин­те­ре­сом обо­ра­чи­ва­лись ей вслед. Она про­яв­ля­ла к это­му лю­бо­пыт­ст­ву вы­зы­ваю­щее без­раз­ли­чие, но так как бы­ла очень хо­ро­ша со­бой и весь­ма эле­гант­на, то по­лу­чи­ла про­зви­ще Прин­цес­са.

Оли­вье втай­не вос­хи­щал­ся ею: по его по­ня­ти­ям эта да­ма, имя ко­то­рой бы­ло Мад­лен (но все на­зы­ва­ли ее про­сто Ма­до), со­от­вет­ст­во­ва­ла пред­став­ле­ни­ям о на­стоя­щей прин­цес­се. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ли ее мод­ные пла­тья, плот­но при­ле­гаю­щие к бед­рам и но­гам, рас­ши­ряю­щие­ся скла­доч­ка­ми толь­ко ни­же ко­лен, и по­ход­ка у нее (из-за вы­со­чен­ных каб­лу­ков) бы­ла мел­кая-мел­кая, так что од­на нож­ка про­вор­но сле­до­ва­ла за дру­гой, буд­то она шла по про­чер­чен­ной на тро­туа­ре ли­нии. Но не­смот­ря на не­ко­то­рую ско­ван­ность дви­же­ний, Ма­до лов­ко управ­ля­лась с дву­мя со­бач­ка­ми — бе­лым ко­бель­ком Ри­ком и чер­ной суч­кой Рак, удер­жи­вая их на двой­ном ко­жа­ном по­вод­ке.

Жен­щи­на бы­ла тон­кой и гиб­кой, как лиа­на, го­лов­ка ее ка­за­лась яр­ким цвет­ком на изящ­ном сте­бель­ке. Свет­лые, то­на пла­ти­ны ло­ко­ны, бро­ви, под­ве­ден­ные тон­чай­шим ка­ран­да­шом, го­лу­бые гла­за, ок­ру­жен­ные лег­кой дым­ча­той те­нью и при­ят­но от­те­нен­ные за­гну­ты­ми рес­ни­ца­ми, глад­кая блед­ная ко­жа, пра­виль­ный но­сик, яр­кий ма­ли­но­вый, как ла­ки­ро­ван­ный, рот, и ко все­му это­му сия­нию при­бав­лял­ся не­ве­ро­ят­ный блеск де­ше­вых юве­лир­ных ук­ра­ше­ний фир­мы Бур­ма, ко­то­рые ре­бен­ку ка­за­лись не­опи­суе­мой рос­ко­шью.

Жи­те­ли ули­цы не­до­люб­ли­ва­ли Прин­цес­су за то, что ни­че­го о ней тол­ком не зна­ли. Это и бы­ло ос­но­ва­ни­ем для не­доб­ро­же­ла­тель­ных слу­хов. «Она ку­тит во­всю!» — го­во­ри­ла с мно­го­зна­чи­тель­ным ви­дом Аль­бер­ти­на. «Че­го там, не де­ше­вая ку­роч­ка!» — иг­ри­во до­бав­лял Гас­ту­не. «На­вер­ня­ка у ко­го-то на со­дер­жа­нии, вот толь­ко не вид­но, что­бы к ней хо­ди­ли!» — удив­ля­лась ма­дам Па­па. Все эти сплет­ни и осо­бен­но тон, ко­то­рым по­доб­ные из­мыш­ле­ния вы­ска­зы­ва­лись, раз­дра­жа­ли Оли­вье, но он не знал, как их пре­сечь. В Ма­до бы­ло не­что, род­нив­шее ее с его ма­те­рью, ка­кая-то не­изъ­яс­ни­мая пре­лесть, тон­кое изя­ще­ст­во, ко­то­рым бы­ло от­ме­че­но ка­ж­дое ее дви­же­ние. Ко­гда она встре­ча­лась маль­чи­ку на ле­ст­ни­це, Оли­вье роб­ко гля­дел ей вслед, а ко­гда она про­хо­ди­ла, дол­го вды­хал за­пах ее ду­хов. Кто из муж­чин на ули­це не смот­рел меч­та­тель­но на ее строй­ные но­ги в шел­ко­вых чул­ках, на ее гиб­кую фи­гур­ку, не вос­хи­щал­ся све­же­стью ее рук, кра­си­вым ртом и той не­при­ну­ж­ден­но­стью по­ве­де­ния, что под­стре­ка­ет к мыс­лям о дос­ти­жи­мо­сти не­воз­мож­но­го. В сущ­но­сти, мно­гие по­ни­ма­ли, что она во­все не та­кая, как о ней бол­та­ют, но ведь ка­ж­до­му хо­те­лось чем-то отом­стить за ее не­при­ступ­ность.