Письмо президенту - Михаил Берг

Я никогда не поверю, что тебе об этом никто ничего не говорил. Конечно, говорили, скажем, омбудсмен твой Володя Лукин, ты слушал, кивал головкой, делал серьезное лицо, но это примерно то же самое, что подойти к нищему попрошайке в метро и сказать, ты чего, братец, грязный здесь сидишь, совсем нет денег умыться и причесаться, это же не гигиенично? Он посмотрит на тебя как на придурка и скажет, а как же я тогда деньги буду зарабатывать, если буду чистый и аккуратный, кто мне подаст, Пушкин, что ли? Ты в таких же обстоятельствах - тебе эта война нужна как жизнь, как оправдание, как щит, оберегающий от множества упреков, как стрелка, которая с одних проблем переключает внимание на другие.

Ты знаешь, что в основе большинства культурных жестов лежит желание обеспечить собственное превосходство и скрыть механизмы эксплуатации? То есть поет вольный поэт песню о любви к родине и, кажется, выражает в ней свое искреннее, подчас действительно щемящее чувство, особенно, если родина маленькая, какая-то скалистая, и окружена со всех сторон седыми и враждебными океанскими волнами. Но даже если он делает это неосознанно, восхищаясь патриотизмом, то все равно сортирует всех своих потенциальных слушателей на тех, кто разделяет с ним это благородное чувство, и тех, кто по тем или иным причинам - не разделяет. И совершенно отчетливо ставит себя на одно из самых первых мест в списке лучших, так как он и есть тот инструмент, который позволяет отделить добро от зла, чего многие другие делать не умеют, так как не умеют говорить на языке богов, то есть писать стихи. Получается еще, что он представитель других, высших и божественных сил на земле. Но этого мало. Говоря о том, как славно погибнуть за этот чудный уголок святой земли, что для юноши и зрелого мужа нет смерти прекрасней и возвышенней, он выполняет заказ господствующей в настоящий момент социальной группы, которой принадлежит большая часть собственности в стране и которой выгодно, чтобы люди гибли, защищая их власть и их интересы. Потому что эти интересы - благодаря культуре и песням вольного поэта - легко олицетворяются с интересами всего общества. А это и есть эксплуатация. Причем это было, есть и будет всегда.

Ты наверняка видел Фаренгейт 9/11 Мура, фильм, на самом деле вполне марксистский по логике используемых доказательств. Там в частности показывается, как и где американская армия вербует добровольцев для войны в Ираке - в самых бедных районах самых захолустных городов (такие, конечно же, есть даже в богатой Америке), где одновременно живут самые бедные, безработные и - казалось бы, противоречие - самые патриотичные американцы. У них почти ничего нет, своей скудной жизнью они напоминают жителей российской провинции, но при этом - чистые душой и непримиримые, категоричные патриоты, готовые отдать своих сыновей за интересы американской нации, естественно, по версии массовой культуры, которая и делает то, что делала культура всегда - скрывает, что за интересами общества стоят интересы наиболее влиятельных групп. Почему патриотичны самые бедные и культурно обделенные? Именно потому, что у них ничего больше нет, они и используют такой глобальный критерий разделения людей на хороших и плохих, как патриотизм. Это их возвышает в собственных глазах и придает меньшее значение тому, чего у них нет и на самом деле никогда не будет. Однако это только кажется, что критерий патриотизма ничего не стоит, на самом деле без него любое состояние, любая социальная позиция оказывается подбитой ветром и легковесной, как пыль.

Но если ты успокаиваешь себя сравнением с Бушем, мол, я такой же, как и он, да и вообще все политики такие, то ты сильно ошибаешься. Между тобой и Бушем - пропасть, ибо даже если бы он делал то же самое, что и ты, все равно он посылает властные импульсы обществу, намного более разнообразному и взрослому. Там одним культурным стереотипам, например, патриотической самоотверженности противостоят другие, скажем, ценности приватной жизни. А на самом деле этих стереотипов, подкрепленных старыми и новыми культурными традициями, намного больше. Поэтому люди защищены от влияния примитивной пропаганды, да и само пропорциональное присутствие в обществе людей бедных, наивных и, конечно, инфантильных, куда менее значительно, чем в России. Кроме того, и с точки зрения репутаций и психофизиологических качеств, между тобой и Бушем - разница огромная, он куда более непосредственный, чем ты, и его наивная простоватость понятна, она может вызывать скепсис у интеллектуалов, но предсказуема и социально менее опасна.

Примеры этих различий можно длить до бесконечности. Скажем, то, что ты сделал с Ходорковским, никогда бы не произошло нигде, разве что в странах восточной деспотии, привыкших к детско-родительским отношениям между обществом и властью. Потому что только там столь произвольно и задним числом можно вводить правила социальной конкуренции, ибо детско-родительская культура регенерирует стереотип, согласно которому только верховная власть - мудра и все знает лучше. Там было бы возможно объявить государственным преступником бизнесмена, занимающегося спонсированием политической оппозиции. Потому как только при деспотических режимах обществу навязывается одна единственная культура, и только за одной, находящейся у власти группой зарезервировано право интерпретировать свои групповые интересы как государственные.

Мне Ходорковский - не брат и не сват, я не знаю, как он приобрел свое состояние, но в любом случае он приобрел его столь стремительно, что представления о социальной справедливости многих, из числа социально обделенных, были оскорблены. Меня вообще не волнуют чужие деньги, потому что всегда - за исключением нескольких лет в начале 1990-х - достаточно того, что есть, хотя, я, конечно, не возражал бы иметь больше. Но и того, что есть, довольно, дабы смотреть на тех, кто имеет деньги и живет только ради этого символического различия, сверху вниз. Однако я человек - социально вменяемый, то есть завишу от общества, в котором живу, и желаю для него устойчивости по самым разнообразным причинам, от чисто эгоистических и охранительных до опять же символических, ибо это общество оценивает меня, индуцирует смысл в мою деятельность точно так же, впрочем, как и в жизнь других. И я должен считаться с тем, что в обществе нет согласия по поводу возникших в начале перестройки огромных состояний, как и с фактом слишком большого имущественного неравенства. Чубайс очень грубо и неопрятно провел процедуру приватизации, и его слова, что иначе было невозможно окончательно и бесповоротно победить коммунизм, увы, не охлаждают страстей. Тем более в завистливом, бессильном и малоинициативном обществе, где доминируют инфантильные представления о целях и ценностях.

Однако это не означает, будто все, что демонстративно сделали с Ходей, допустимо, не преступно и не ошибочно. Не знаю, почему никто тебе не сказал, что в случае с унижением человека запатентованный тобой способ ухода от ответственности с использованием морали профессионального разведчика - не пойман, не вор - не работает. Не работает даже тогда, когда адресован наиболее обиженным социальным слоям. Ибо здесь опять же включается механизм русской мести, согласно которой обидчика хочется уничтожить до седьмого колена, и если первый порыв воплощается, то кровищи действительно не оберешься. Но только пыл охлаждается кровавым опытом, как психологическое равновесие требует ощутить вину и пожалеть обидчика. Конечно, Ходя сам поступил неверно, ему бы тут же громогласно объявить, что арестован он лишь потому, что решил поддерживать оппозицию против твоего авторитаризма, что задумал заставить деньги работать на политику; и это на самом деле его право, более того, социальная обязанность. И таким поведением он мог попытаться отчасти уравновесить то недоверие и озлобление, что окружает в общественном мнении любое крупное состояние типа его. Он, однако, решил выждать, желая, прежде всего, спасти свою компанию, более того очень надеялся договориться с тобой и выторговать как можно больше, все выбирал и выбирал момент и вспомнил о возможности стать в готовую для него позицию оппозиционного политика, когда о его латентной оппозиционности, уже почти забыли.

Иначе говоря, Ходорковский, вместо того чтобы перевоплотиться в колокольный звон Бухенвальда, апеллировал только к сопереживанию Запада и чувству самосохранения российского бизнес-сообщества. И, конечно, ошибся. Ведь богатые в России - это, признаюсь, еще та песня. Своей жадностью и недальновидностью они уже вызвали одну революцию в России, кстати, совершенно оправданную. Нельзя людей доводить до взрыва, эксплуатируя их детскую доверчивость к власти, воплощающей родительское начало. Пока есть еще вера, что тебя наказывают заслуженно, терпеть можно; когда же эта вера истощается, наступает взрыв, совершенно, повторю, не бессмысленный, но, безусловно, беспощадный. А так как число бедных в сегодняшней России продолжает быть огромным, не вполне ясно, каким образом можно будет избежать чего-то подобного в будущем.