Антрополог на Марсе - Оливер Сакс

Приехав домой к Эми и Верджилу, мы собрались на кухне за большим сосновым столом. Едва мы расселись, в комнату вбежали собака и кошка, похожие друг на друга по размеру и по окрасу. К моему удивлению, Верджил не смог сразу определить, кто из животных кошка, а кто собака, и только взяв кошку на руки и потрогав ее, назвал ее по имени. Эми нам рассказала, что Верджил часто берет на руки кошку и внимательно изучает ее, трогая за голову, хвост и лапы. Я в этом убедился и сам на следующий день. Взяв кошку на руки, Верджил долго ее разглядывал, по всей вероятности, для того, чтобы когда снова увидит, не перепутать ее с собакой. «К сожалению, пока все впустую, — шепнула мне Эми. — Зрительная память его подводит».

Чезелден в одной из своих работ, относящейся к двадцатым годам XVIII столетия, касается этой же темы:

«Возможно, это покажется удивительным, но только мой пациент, прозрев, не мог отличить на вид собаку от кошки. Спрашивать он стеснялся и поэтому брал увиденное животное на руки. Потрогав его и внимательно рассмотрев и убедившись, что это кошка, он опускал ее на пол и говорил: „Беги, киска, теперь я тебя узнаю“. Так он поступал не только с животными, но и с незнакомыми предметами, попадавшимися ему на глаза. Но это не помогало. Увидев ту же кошку или предмет, который уже разглядывал, он не мог понять, что же видит, и начинал ознакомление заново».

На следующий день мы с Бобом подвергли Верджила небольшим испытаниям. Начали с чтения. Острота зрения Верджила равнялась показателю 20/80, и газетный текст он не одолел. Без особых усилий он видел лишь прописные буквы, но и это было неплохо. Я удивился: отчего ж тогда Верджил, увидев кошку в который раз, не может ее узнать? Почему у него возникают трудности при определении расстояния? Почему он не может запомнить, что тень — естественное явление? Ведь он прекрасно помнит значение каждой буквы и, увидев, правильно ее называет с первого взгляда. Верджил дал пояснение, сообщив, что хорошо выучил алфавит еще в школе, где учили читать как по выпуклым буквам (азбуке Брайля), так и по гравировке. Выслушав Верджила, я вспомнил наблюдение Грегори. Он пишет, что был до крайности удивлен, когда его пациент С. Б. сумел сказать, сколько времени, взглянув на настенные часы. Пациент Грегори тоже дал пояснение. Оказалось, что когда он был слеп, то постоянно пользовался часами с крышкой, но без стекла, и узнавал, сколько времени, ощупью. Из этого Грегори сделал вывод, что пациенту С. Б. удалось установить связь между осязанием и зрением. По-видимому, то же удалось и Верджилу.

Выяснив, что Верджил хорошо различает прописные буквы, мы с Бобом составили из таких букв несколько слов и предложили ему их прочесть. Однако Верджил текст не осилил, сложить из букв слова он не смог. Такой же случай описал и Вальво в своем труде. Вот что рассказывает о своих затруднениях его пациент Х. С.:

Мои первые попытки читать приносили мне одни огорчения. Я видел буквы, каждую по отдельности, но сложить из них слово не удавалось. Дело пошло на лад лишь через несколько недель после ежедневных изнурительных тренировок. Возникали и другие трудности. Я не мог сосчитать пальцы на собственной руке, хотя и знал, что их пять. Переход от одного пальца к другому не получался.

Те же затруднения испытывал и Верджил. Ему было трудно воспринять весь объект в целом. Даже, взяв кошку на руки, он не различал ее всю, а видел лишь, переводя взгляд с одного на другой, ее отдельные члены: ухо, нос, лапу, хвост. Эми нам привела и другой пример из того же ряда. Верджила удивлял вид деревьев. Только через месяц после операции он сумел осознать, что ствол и крона дерева составляют единое целое.

С такими трудностями сталкивались многие люди, а может, и все, которым вернули зрение после продолжительной слепоты. Эдуард Рельман в своей работе 1891 года, рассказывая об одной из своих пациенток, которой прооперировали глаза, отмечает, что эта женщина «никак не могла понять, как голова, уши и ноги собаки объединяются в единое целое, хотя до операции, как она сообщила, ей приходилось держать собак на руках и даже смутно их видеть, ибо полностью слепой она не была».

А вот что рассказывает Т. Г., пациент Вальво:

«Перед операцией глаз я имел совершенно другое представление о расстоянии и знал, на какой удаленности от меня находится нужный предмет или нужное место. Когда я, к примеру, спускался по лестнице, я знал, какое это время займет и на какой по счету ступеньке имеется выбоина. После операции в течение нескольких месяцев я не мог увязать зрительное определение расстояния, которое следовало пройти, со временем на преодоление этого расстояния, и каждый раз удивлялся — и тогда, когда шел до нужного места значительно дольше, чем ожидал, и в том случае, когда доходил до цели неожиданно быстро».

Вальво так комментирует слова своего пациента: «Трудность, на которую жалуется Т. Г., проистекает из-за отсутствия навыка определять расстояние и ориентироваться в пространстве с помощью зрения». Действительно, люди, обладающие всеми пятью внешними чувствами, живут в мире пространства и времени, слепые живут в мире одного времени, ориентируясь в нем с помощью осязания, слуха и обоняния. Если для человека не существует пространства, то и сама мысль об этом пространстве становится отвлеченной и, пожалуй, непостижимой, даже для слепых с развитым интеллектом, включая и тех, кто ослеп сравнительно поздно. Это положение развивает Мариус фон Зенден в своем труде. Этот же вопрос затрагивает и Джон Халл в автобиографической книге «Touching the Rock», где, повествуя о себе, слепом, говорит, что живет почти исключительно в «мире времени». Вот цитата из этой книги:

«Слепые редко упоминают о местах, которые проходили, оказавшись на улице, но зато почти с точностью скажут, сколько времени потратили на ходьбу. Положение слепого в пространстве определяется временем. Для слепых люди существуют только тогда, когда они говорят. Эти люди появляются ниоткуда, а потом исчезают».

Верджил не только различал прописные буквы, но и мог их выводить на бумаге, лишь иногда ошибался (так, например, вместо буквы «А» он написал «Н», букву, сходную по написанию с «А»). Справлялся Верджил и с начертанием цифр. (Халл в своей книге пишет, что уже через пять лет, после того как ослеп, он не смог написать цифру 3, забыв, в какую сторону закругляются ее части, и только выведя эту цифру в воздухе пальцем, он вспомнил, как она пишется. Ясно, что Халлу помогла вспомнить начертание «заковыристой» цифры осязательно-моторная память.) У Верджила написание цифр затруднений не вызывало, что было несомненным достижением для пятидесятилетнего человека, который в течение сорока пяти лет был слепым.

Удивительным нам показалось и то, что Верджил после долговременной слепоты довольно хорошо различал цвета. По его словам, именно цветной мир произвел на него наиболее сильное впечатление после того, как ему с глаз сняли повязку. Верджил обращал внимание на цвета с несменяемым интересом и порой удивлялся, когда его ожидания не оправдывались. «Спагетти белые, похожи на рыболовную леску, — с удивлением произнес он за ланчем. — Я думал, они коричневые».

Свет, цвет и движение окружающих ошеломляют людей, которым вернули зрение после долговременной слепоты. «Прозрев, я пережил всплеск эмоций, — свидетельствует Х. С., пациент Вальво. — Меня словно ударили по голове. Наиболее яркое впечатление я получил, когда впервые увидел свою жену. Ошеломили меня и величественные строения Рима».

Мы с Бобом пришли к заключению, что Верджил удовлетворительно различает цвета. Ошибки случались редко. Так, желтый цвет он однажды назвал «розовым», но, правда, добавил: «Такого цвета банан». Обсудив подобного рода ошибки, мы с Бобом сначала предположили, что у Верджила наблюдается амнезия, а может, и аномия, вызванные повреждениями в мозгу в результате его болезней, но потом пришли к заключению, что ошибки эти проистекают из-за того, что Верджил, оставаясь слепым долгие годы, утратил связь между названиями цветов и их зрительным восприятием, а потеря этой ассоциации произошла не от повреждения мозга, а просто от долгого неиспользования терминов, обозначающих цвет.

В то же время сам Верджил искренне полагал, что за время длительной слепоты он не лишился зрительной памяти, в том числе и памяти на цвета. Когда мы ехали из аэропорта к нему домой, Верджил вспоминал детство, проведенное на ферме в Кентукки. «Я помню реку вблизи нашего дома, — рассказывал он, — птиц на заборе, большую белую лошадь». Правда, я так и не сумел уяснить, какого рода были эти воспоминания — образными, картинными или просто излившимися в слова.

Нас с Бобом также интересовало, как Верджил воспринимает формы предметов. Правда, со дня проведения операции прошло более месяца, и вопрос, в свое время заданный Уильямом Молино своему приятелю Джону Локку, был не столь актуален и интересен, но все же мы решили его повторить, положив перед Верджилом на столе две вырезанные из картона фигуры — круг и квадрат — и попросили его сказать, какие фигуры он видит. Верджил смог ответить, только после того как потрогал эти фигуры, подтвердив отрицательный ответ Локка на вопрос Молино.