Первый шпион Америки - Владислав Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы надеялись его перевербовать? — удивился Ксенофон Дмитриевич.
— Безусловно! У него как немецкого шпиона был только один шанс избежать расстрела — это начать работать на нас. Ну вот, мы и пришли: Мил путинский переулок, дом четыре. Вон мои два окна на втором этаже, — Синицын показал на темно-серый пятиэтажный дом в глубине переулка, с тихим двориком, в котором росло несколько лип. — Еще два окна выходят во двор. Одно из окон, выходящих в переулок, светится. Комната дочери, она, видимо, уроки делает. Шторы, когда все нормально, висят веером. Если входить нельзя, жена их распустит, и они будут висеть прямо ровными полосами. Это легко запомнить. Прежде чем войти в дом, надо обязательно взглянуть на то, как висят шторы. Это вам надо запомнить. Но приходить сюца, как я уже сказал, только в случае крайней нужды.
Ксенофон Дмитриевич потер уши, к вечеру еще пощипывал легкий морозец. Лужи мгновенно затянуло тонким ледком, хотя час назад, когда они шли по Цветному бульвару, они вовсю играли на солнце и, шумя, бежали ручьи. Синицын поднял воротник шинели, с грустью посмотрел на Каламатиано.
— Эх, Ксенофон Дмитриевич, Ксенофон Дмитриевич, вы еще не знаете, во что ввязались и в какое пакостное время! — вздохнул он. — Это мне, старому вояке, деваться уже некуда, а на вашем месте я бы уехал обратно в Америку и переждал эти смутные годы. Что ваших американских хозяев интересует здесь в первую очередь?
— Нам нужны планы фронтов: где немцы, где Добровольческая армия Алексеева — Корнилова на юге. Сколько сил у Красной Армии. Желательна подробная карта южных районов с диспозицией сил, — проговорил Ксенофон Дмитриевич.
— Как вы думаете, англичане решатся вкупе с союзниками на интервенцию?
— Не знаю.
Синицын пристально посмотрел на своего спутника, точно проверяя, искренне он говорит или нет.
— Я правда не знаю…
— Охотно верю. Ситуация не простая. Мы у себя в штабе до сих пор не знаем точного числа английского десанта в Мурманске. Одни называют тысячу двести солдат, Троцкий — двенадцать тысяч, а ваш друг капитан Садуль — тридцать пять тысяч. Я это к тому, что подробную расстановку сил и численное соотношение ныне знает лишь Господь Бог. Я смогу назвать лишь приблизительные цифры с той и другой стороны. Поэтому заранее надо будет предупредить своих, что количественные характеристики будут постоянно уточняться и с первого раза их принимать за основные показатели не стоит.
Каламатиано, услышав фамилию Жака Садуля, насторожился.
— А Садуль, он… — Ксенофон Дмитриевич недоговорил.
— Да-да, вы не ослышались, Ксенофон Дмитриевич. Он практически работает на нас, но делает это добровольно, он никакой не агент, но приходит к Троцкому и все, что знает, аккуратно докладывает. Учитывая, что он профессиональный военный, имеет звание капитана, понятно, что ему известен род таких действий и он делает это специально, решив помогать нам. У нас в разведке даже бьются над тем, почему он это делает, нет ли тут какой-нибудь хитрой игры.
— А почему возникли эти подозрения?
— Видишь ли, Садуль член французской военной миссии, а она вся нашпигована профессиональными разведчиками, начиная с генерала Лаверня, полковника Анри Вертсмона и капитана Пьера Лорана. Трос последних здесь шуруют с такой зверской силой, что на месте Троцкого я бы уже давно их арестовал и выслал. Садуль же ведет себя осторожно. Он без стеснения ходит обедать к Троцкому, как и Джордж Хилл, которого ты знаешь. Кроме того, Садуль личный агент Альбера Тома, министра вооружений Франции. Должность, как сам понимаешь, непростая, и ем «у нужна своя разведка. Садуль почти каждый день отправляет ему донесения. Он юрист по образованию, успел повоевать на Западном фронте, имеет журналистские навыки. Для специального агента база, как говорится, неплохая.
Синицын выдержал паузу, достал папиросу, закурил. Чтобы не замерзнуть, они медленно прогуливались по пустынному Милютинскому переулку. «Один Синицын может поставлять примерно треть всей военной и секретной информации. Но других надо будет тоже иметь, чтобы проверять ее, иначе меня легко станут использовать как канал для снабжения дезинформацией. Ефим Львович и глазом не моргнет, сдаст меня и Бюро в любую секунду, если будут платить больше. К счастью, пока некому. К немцам, кто мог бы заплатить, он не пойдет, а у англичан и французов здесь в Москве все уже налажено. Подполковник прав, Томас Вудро Вильсон поздно спохватился…»
— Я читал донесения Садуля, в частности, его характеристики Локкарта и Робинса. Он пишет, к примеру, что Робинс жутко хитер и слишком дипломатичен, а Локкарт чрезмерно наивен и буржуазен, и Троцкий обоим не очень доверяет. У Садуля есть свои курьеры, которые регулярно переправляют его донесения через Финляндию. Поэтому с ним надо быть поосторожнее.
— А про меня он что-нибудь пишет? — спросил Каламатиано.
— А как же. Он пишет обо всех, кто попадает в поле его зрения. О тебе же он запросил информацию у Тома. Ты вообще для всех здесь новая фигура, хотя твоя давняя дружба с Ликки и Рейли, на которых у нас все ссылаются, всегда была слишком подозрительна. Поэтому все разведки сейчас отрабатывают эту версию: Рейли — Ликки — Каламатиано. А Рейли связан сразу с тремя разведками: русской, немецкой и английской. Теперь через тебя его приписывают и к американской. Вообще в шпионском мире ты теперь самая популярная фигура, всем нужна информация о тебе. Я не удивлюсь, если вскоре обратятся и ко мне за сведениями о тебе.
Синицын негромко рассмеялся, а Ксенофон Дмитриевич подозрительно оглянулся по сторонам, точно за ними уже следили, но переулок был пуст. Правда, какой-то военный стоял у подъезда рядом с домом Ефима Львовича.
— Это не филер, не бойся. Бывший прапорщик Костюшко, — не оборачиваясь, сообщил подполковник. — Он занимается снабжением у Мурадова. Неплохой мужик, его тоже можно привлечь. Правда, стал много закладывать в последнее время, это опасно. Видимо, подворовывает, деньги нужны… Вот такой этот Садуль. А с виду, наверное, тихий. Говорит мало, больше слушает. Заглядывает в рот Робинсу и Локкарту, настраивая их в пользу Советской власти. Верно?
Каламатиано кивнул.
— Я ему уже говорил,
