Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - Андрей Колесников

– Потому что я сам левша, – сказал я.

– Ну, пишете же вы правой, – произнесла она так уверенно, что я и сам-то на секунду усомнился, что я пишу левой.

– Да нет, левой, – взял я себя в руки (в обе).

– Да? – переспросила она с таким подозрением, что я понял: ни на секунду не верит, а если поверит, то будет переучивать, и через месяц я буду все делать правой рукой. Ею я намылю веревку, ею подвину стул поближе к люстре… Все только правой.

Я еще раз сказал ей, чтобы в это она не вмешивалась. Она пожала плечами. Или передернула.

На следующий день она принесла Ване учебник по игре в шахматы. Меня первый раз почему-то буквально пронзила острая жалость к ней. А не к Ване. Но на этот раз я ничего ей не сказал. Она начала читать ему вслух правила игры. Даже Ваня смотрел на нее, кажется, с состраданием.

Через два дня я выходил из квартиры, и Маша побежала прощаться со мной. Дверь была уже открыта.

– Маша, стой! – отчаянно крикнула Виолетта Аркадьевна. Маша в испуге замерла. – Сквозняк! – крикнула гувернантка.

Прозвучало как «ложись!».

Маша испуганно прижалась ко мне, потом повернулась к ней и вдруг спокойно и отчетливо произнесла:

– Да погодите вы.

И она аккуратно и, я бы сказал, демонстративно не торопясь, поцеловала меня в щеку.

Прошли еще два дня. Сцена прощания повторилась. Маша, стоя у порога, повторяла одно и то же:

– Папа, я знаешь чего хочу?.. Я хочу… Я знаю, чего я хочу…

И я знал, чего она хочет. Она хотела, чтобы я принес ей жвачки «Хубба-бубба». Это было очевидно. И она не решалась произнести контрольное слово «Хубба-бубба», потому что остерегалась наткнуться на отказ. Она понимала, что ее шансы – 50 на 50. Ну, 70 на 30. Ну хорошо, 80 на 20. Но эти 20 процентов она все-таки учитывала.

– Папа, я знаешь чего хочу… – начала она опять, и тут Виолетта Аркадьевна перебила ее:

– Ну скажи, скажи мне, чего ты хочешь!

Маша повернулась к ней и так же неторопливо, как два дня назад, произнесла (не сказала, а именно произнесла):

– Я хочу, чтобы вы больше к нам ни-ког-да не приходили!

Она с таким наслаждением произнесла это «ни-ког-да!», что я понял: моя девочка настрадалась.

– Почему? – оторопела Виолетта Аркадьевна.

– Маша, принести тебе жвачки? – как можно быстрее спросил я.

– Спасибо, папа! – уткнулась дочь в мой живот. По виду Виолетты Аркадьевны я видел, что она тоже с удовольствием бы это сделала. Только еще бы разрыдалась.

Глубокой ночью я отвозил эту бедную женщину домой. Дорогой она рассказывала, что лет 20 тому назад у нее уже был личный водитель. Но и этот рассказ не мог убить жалости, которую я испытывал к ней. Мою жалость к ней убила одна ее фраза.

– Вы знаете, – сказала она, – Ванечка – очень добрый мальчик!

Она демонстративно хвалила Ваню. То есть она до сих пор находилась под впечатлением этого Машиного «ни-ког-да!». Отомстить она решила мне. И я не был уверен, что она не попытается отомстить Маше.

Еще через день я услышал, как Ваня поет гувернантке песню. Это была следующая песня:

К нам пришла бабуля,Розовая бабуля,С детками играет,Громко-громко лает: «Ав, ав!»

– Разве я так разговариваю, Ваня? – с болью в голосе переспрашивала Виолетта Аркадьевна.

– Да-да, – отвечал мальчик, и мне кажется, я слышал, как доверчиво он хлопает своими длинными ресницами.

Как-то няня встретила меня уже со слезами на глазах.

– Почему меня Ванечка все время грозит убить? – спросила Виолетта Аркадьевна.

– Он шутит, – пробормотал я.

– Нет, он, по-моему, серьезно. Губы ее дрожали.

Я пообещал поговорить с Ваней. Надо было, наверное, и правда поговорить. Тогда бы он, может, хотя бы реже пел ей эту песню. А так – я как-то услышал из детской комнаты отчаянное:

– Ваня, я не хочу больше слышать эту песню! Я так больше не могу! Ты что, других песен не знаешь?! – молила Виолетта Аркадьевна.

И он тут же спел ей другую. Это была песня следующего содержания:

Вот пришел я на базарИ бабульку вам продам.Налетайте, покупайте,Очень дешево отдам! Вам!

Я думал, она сама попросит ее рассчитать. Но она молчала и делала свое дело. Она пыталась готовить еду не только детям, но и нам, а я под благовидным предлогом отказывался. Я не мог заставить себя есть еду, приготовленную ее руками. Это было выше моих сил. Я не понимал, как мои дети-то питались этими сырниками.

– Папа, мне неприятно видеть ее и неприятно ее слышать, – сказала мне наконец Маша.

– И мне, и мне! – обрадованно закричал Ваня. Хорошо, что у них хватило ума сказать это не ей. Это сказал ей я. Другими словами, конечно.

– За что? – спросила она.

Я молчал.

– За что?! – переспросила она.

Так переспрашивают близкого друга, с которым вместе вырос, потом 20 лет не виделся, потом как-то встретил его, босого, на улице и через два дня поделился с ним своим бизнесом, а еще через год он лишил тебя опциона. Так переспрашивают предателя.

Я молчал. Я знал, что во всем виноват я.

А почему я-то во всем виноват?

Ну, не Маша же с Ваней.

«И два сиреневых пистолета!»

Дети готовы к встрече Нового года. Они во всеоружии. Составлен список подарков. Он получился большим. Можно даже сказать, что он чудовищно, неправдоподобно большой. Вот как это вышло.

Маше очень нужна ванночка для куклы, бэби-берна Кати. Катя – очень умная девочка. Она практически все понимает не хуже Маши с Ваней, а что-то – совсем как я. Имеет все, что есть у Маши, Вани и у меня: квартира, в которой есть кухня, туалет, стол, стулья… Все для бэби-берна, все во имя бэби-берна. У нее нет только ванночки. Маша давно хочет приобрести для Кати эту ванночку. Но вот странное дело: ванночки для бэби-бернов гораздо меньше, чем сами бэби-берны. Катя при всем желании не смогла бы лежать в такой ванночке. Она и сидеть-то могла бы, только скрючившись в три погибели.

Поэтому у Маши вся надежда на Деда Мороза. У него, по идее, должны быть ванночки любого размера. Но Алена не хочет, чтобы Маша просила у Деда Мороза эту ванночку. В нее же придется наливать воду, и дело обязательно закончится тем, что мы, разумеется, зальем соседей. Поэтому Алена убеждает Машу, что Катя может прожить и без ванночки. Разговор получается трудным. Аргументов у Алены все время не хватает. То есть Алена говорит:

– Зачем Кате ванночка?

– Как зачем? – удивляется Маша. – Катя же должна быть чистой. Ты же купаешься, мама.

– Да, – неуверенно говорит Алена. – Но давай лучше купим шкафчик для бэби-берна. У Кати же нет шкафчика.

– Да, точно, нет! – ликует Маша. – Но я и в магазине шкафчика не видела. Как ты думаешь, Дед Мороз может достать?

– Я думаю, да, – вспоминая, видела ли она сама хоть раз этот шкафчик, говорит Алена. – Это же все-таки Дед Мороз.

– Договорились, – говорит Маша. – А ванночку принесет Дед Мороз? Ванночка очень нужна.

– Маша, ты же знаешь, что это за ванночка. Кате будет холодно сидеть в ней. Это не ванночка. Это горшок какой-то.

– Ну ладно, – озабоченно говорит Маша, – я уточню в письме Деду Морозу, чтобы он прислал большую ванночку. Мама, не забудь напомнить.

– Так шкафчик-то берем? – теряет терпение Алена.

– Конечно, – говорит Маша. – А как же! Мама, если будет шкафчик, то нужны плечики. Ты это понимаешь?

– Хорошо.

Алена уже совершенно не рада тому, как складывается этот разговор, потому что догадывается о продолжении. Но она все еще думает, что ванночки в нашей квартире может и не быть, надо только очень постараться.

– Мама, мы купим одежду для плечиков? – спрашивает Маша.

– Купим, – говорит Алена убитым голосом. – Но больше ничего не купим.

– А замок? – вступает в разговор Ваня.

Он смотрит на меня. Предупреждая пронзительный взгляд Алены, я успеваю ответить, что купим. Тогда Алена решает, видимо, довести всю эту ситуацию до полного абсурда.

– Дети, а вам какой замок нужен: с принцем и принцессой или где живет среднестатистическая семья с папой, мамой и детьми? Или лучше оба?

Это уже похоже на истерику, но дети не успевают ответить. Стиральная машина вдруг начинает сигнализировать о том, что она сделала свое дело.

– Ваня, выключи, пожалуйста, машинку, – говорит Алена.

Она его приучает следить за домом. Он и в самом деле умеет выключать стиральную машинку. Это мне не нравится, потому что он в результате научился и включать ее. Но сейчас Алена просит Ваню выключить машинку еще и для того, конечно, чтобы отвлечь его от мыслей про замки, на которые сама, впрочем, и навела. Этот замок Маше подарила одна ее подружка. Замок произвел на моих детей сильное впечатление. Но оказалось, что и на подружку тоже. Как-то, приехав к нам в гости, она увидела свой замок на самом почетном месте (в центре двухместной палатки в детской комнате, рядом с постелью Кати) и недвусмысленно попросила вернуть ей замок. Мои дети безропотно согласились. Я удивился даже. Я не предполагал тогда, что в этих головах созрел адский план по замене одного замка на другой. А теперь у них появился шанс вообще удвоить этот результат.