Письма. Том III (1936) - Николай Константинович Рерих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень трогательны письма Клайд и Дорис и их двух приятельниц — славные души, такие ячейки должны быть приветствованы. Конечно, мысли Клайд о картинах должны быть проведены ею без промедления, ведь средства совершенно кончаются и без обычного источника существования как же быть? У нее находятся уже две картины. Отчего бы ей не экзерсай хе абилити[119] для начала на этих двух вещах, или в ее городе, или в одном из соседних? Но повторяю, что этот вопрос чрезвычайно спешный. Не забудьте, как приходил покупатель и он не был допущен к осмотру, о чем Зина так сердечно возмущалась. Из этого факта тоже сделайте ассет для дела. Ведь Фосдик об этом случае может сделать Мемо, мало ли кого он в свою очередь мог иметь в виду как покупателя. Необходимо довести до сведения Хисса через его приятельницу об истинном положении вещей. Ведь это нравственный долг — оградить молодого человека от темной паутины. Посылаем Стратфорду десять хороших ревью о «Твердыне Пламенной», появившихся за последнее время.
Итак, не сдавайтесь, не устрашайтесь широкими размерами дела — лишь широкий размах привлечет и широкие возможности. Размеры нелепой клеветы требуют и наших широких действий. Пришлите нам копию письма Вашего, посланного де Во, Тауб[е] и Шкл[яверу], — последний вчера писал о получении им двух телеграмм от Вас, но письма, вероятно, еще не получал. Нельзя откладывать ничего. Если в газетах были опровержения Деп[артамента], то пошлите их как клевету и опровержение Шкл[яверу], ведь там все толкуется превратно. Действительно неслыханно, чтобы накануне новой ступени бывшие сотрудники делались бы убийцами и разрушителями, — разве это не есть ярчайший пример сатанинских действий? Вооружимся всем светом для рассеивания [тьмы].
30
Н. К. Рерих — М. Лихтману*
22 февраля 1936 г. Наггар
Мой дорогой г-н Лихтман,
Настоящим посылаю Вам оригинал письма, полученного г-ном К. Стурэ, президентом Латвийского общества Рериха, Рига, от г-на Л. Л. Хорша и переправленного мне. Я также прилагаю копию подобного письма, полученного доктором Георгием Шклявером в Париже. (Пожалуйста, обратите внимание на разницу в окончании писем.) Пожалуйста, обсудите эти письма с нашими адвокатами.
Мы считаем, что эти письма не только содержат неправомерное искажение фактов, ибо пытаются создать впечатление, что г-жа Рерих и я больше не связаны с нашим Институтом, основателями и членами Правления которого мы являемся, а я к тому же состою и почетным президентом, но они также подстрекают против нас наши Общества.
Поэтому я поручаю Вам посоветоваться с юристами и осведомить их о том, чтобы они приняли соответствующие меры, так как мы знаем, что эти письма имеют хождение в ряде стран, чем вводят людей в заблуждение.
Ущерб, который наносят эти циркулярные подметные письма, не поддается оценке.
Пожалуйста, дайте мне знать, что думают по этому поводу адвокаты и какие шаги они собираются предпринять, чтобы нейтрализовать причиненный вред.
Искренне Ваш,
Основатель, член Правления и почетный президент Мастер-Института Объединенных Искусств
31
Н. К. Рерих, Е. И. Рерих — З. Г. Лихтман, Ф. Грант и М. Лихтману
24 февраля 1936 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]
№ 39
Родные З[ина], Фр[ансис] и М[орис], пошлем этою воздушною почтою сегодня же вместо завтра, ибо выпал большой снег и можно ожидать всяких почтовых задержек. Так, например, Ваша вчерашняя воздушная почта опять не дошла, и, судя по газете, она даже не прибыла в Карачи. Именно когда в каждой почте может быть столько срочного и нужного, тогда и всякие задержки произойдут. Посылаю на имя Зины официальное письмо — она поймет полезность таких официальных сношений о будущей деятельности Мастер-Института. Ведь не можем мы рассматривать самоуправство двух индивидуумов с их двумя соумышленниками как нечто, препятствующее идейной стороне Учреждения. Началось Учреждение без этих злоумышленников, и сущность просвещения не может быть нарушена никакими захватами, никакими присвоениями чужой собственности. Все подробности злоумышления крайне характерны. Ведь мы не получили никакого извещения о якобы нашем выбытии из состава Мастер-Института. Мы ведь получили лишь письмо за подписью Леви, в котором он говорит за себя и за своих двух соучастниц о прекращении всяких сношений с нами. Но какое же значение для общественного дела может иметь прекращение личных сношений трех индивидуумов? Нам неоднократно приходилось быть свидетелями, как в общественных комитетах рядом заседали лица, между собою не имевшие ничего общего. Совершенно естественно, что после присвоения чужих шер и из нас никто не может оставаться в личных отношениях с захватчиками чужой собственности. Какие же такие особые законные основы еще нужны, когда всем ясно, что принадлежавшие нам пятерым пять шер из семи оказались захваченными двумя. При этом не забудем, что шеры, самоуправно захваченные самим Леви, были им, по-видимому, переданы его жене. Значит, кроме захвата произошло еще злоупотребление чужой собственностью. Вообще, очевидно, очень многое переведено на имя жены Леви, и адвокаты должны учесть это обстоятельство.
Сегодня утром мы рассчитывали получить Вашу телеграмму в ответ на вопрос: было ли опровержение клеветы со стороны Департ[амента] и когда именно? Ведь это обстоятельство чрезвычайно нужно для сообщения его, в свою очередь, Ману, который, будучи в Дели, может встретиться с этим вопросом. Получив Вашу телеграмму о необходимости телеграфировать доверенность для вчинения исков за клевету, мы первоначально полагали, что это и есть ответ на нашу телеграмму, но потом по срокам поняли, что это нечто новое. На всякий случай прилагаем Вам копию письма американс[кого] миссионера Гонзела, живущего в Монголии, — он очень симпатичный человек, и по тону его письма
