Железная хватка - Чарльз Портис

Заблудиться мы не сильно боялись, потому что у Кочета с собой был компас, и если только мы не собьемся с юго-западного направления, рано или поздно выйдем к путям железной дороги «М. К. и Т.». Просто неудобно, когда не можешь по нормальной тропе ехать, да еще в снегу — вдруг лошадь на какой-нибудь выбоине оступится.

Около полудня мы остановились у ручья на под­ветренном склоне горы, лошадей напоить. Там вет­ра и снега было поменьше, хоть как-то легче. По-моему, то были горы Сан-Буа. Я раздала всем ос­татки сыра, а Кочет поделился тянучками. Так и пообедали. А пока разминали ноги, услышали ниже по течению какое-то хлопанье, и Лабёф пошел в лес посмотреть, в чем дeло. А там на дереве индюки умостились, и одного он застрелил из своего кара­бина. Разнесло птичку будь здоров. Курица это бы­ла, фунтов в семь. Лабёф ее выпотрошил, голову отрезал и привязал к седлу.

Кочет признал теперь, что до темна мы к лавке Макалестера не доберемся и нам лучше всего будет двинуться на запад к «землянке» — ее неподалеку от Техасской дороги выкопал какой-то скваттер. Там никто не живет, сказал Кочет, и будет нам укрытие на ночь. А назавтра двинемся на юг по Техасской дороге — она широкая, наезженная, там все время стада гоняют и ездят грузовые фургоны. На таком большаке лошадь не покалечишь.

Отдохнув, мы растянулись цепочкой и отправи­лись дальше. Кочет торил тропу. Мальшу-Черны­шу мои понуканья не требовались, сам шел, поэто­му я намотала поводья на луку седла, а сама руки поглубже в многочисленные рукава засунула, греть. Мы спугнули стадо оленей — они кору с молодых деревцев обдирали, и Лабёф опять за ружьем потянулся да выстрелить не успел, стало сбежало, пока он путался в ремне.

Снег то и дело прекращался, но мы все равно двигались только шагом. К «землянке» приехали уже хорошо затемно. Луна подсвечивала нам сквозь тучи время от времени.

Землянка эта стояла в узком углу распадка или лощины. Я такого жилья раньше никогда не видела. Маленькое, футов десять на двадцать всего, и поло­вина в глинистый откос утоплена, как пещера. То, что снаружи оставалось, сложено было из кольев и дерна, а крыша тоже дерновая, ее посередине коньковый брус держал. Рядом плетенный из ветвей на­вес над входом в пещерку, для скотины. Леса-то вокруг и на крепкую хижину довольно, хоть древесина и твердая. Я думаю, человек этот сильно торопился жилье себе построить, а инструмента справного не было под рукой. В глубине домишки из дерновой крыши торчала «кособокая» труба из палок и гли­ны. Я сразу подумала: такое водоплавающая птица какая-нибудь построит себе, а то ласточка или же стриж, хотя у этих пернатых каменщиков (коим не­ведом ватерпас) все ж дело искуснее выходит.

Искры и дым из трубы удивили нас немало. И свет пробивался в щели вокруг двери — низкой и грубо сработанной, висевшей на кожаных петлях. Окна в домике не было.

Остановились мы в кедровой рощице. Кочет спе­шился и велел нам обождать. Сам же взял свой ма­газинный винчестер и пошел к двери. Топал он при этом очень, сапоги по насту хрустели, которым уже покрылся снег на земле.

Не успел двадцати футов до землянки дойти, дверь приотворилась. На свету показалась мужская физиономия и рука с револьвером. Кочет остановился. Физиономия осведомилась:

— Это кто там?

Кочет ответил:

— Мы ищем убежища. Нас трое. Физиономия в дверях сказала:

— Нету вам тут места. — Дверь закрылась, а че­рез минуту и свет внутри погас.

Кочет повернулся к нам и махнул, Лабёф слез с лошади и пошел к нему. Я тоже было двинулась, но Лабёф велел мне остаться под прикрытием рощицы и держать лошадей.

Кочет снял свою оленью куртку и отдал техас­цу, чтоб тот взобрался наверх по глинистому отко­су и накрыл трубу. После чего сам отошел шагов на пять в сторону и припал на одно колено с ру­жьем наизготовку. Куртка хорошо дым не пропускала — вскоре он заклубился из дверных щелей. Изнутри послышались голоса, потом зашипела во­да, которой поливали очаг с огнем и углями.

Дверь распахнулась, и ужасно громыхнули два выстрела из дробовика. Я чуть ли не до смерти испугалась. Дробь по листьям над головой застучала. На этот залп Кочет ответил несколькими выстрела­ми из своей винтовки. Внутри кто-то вскрикнул от боли, дверь опять захлопнули.

— Я федеральный офицер! — громко сказал Ко­чет. — Кто там у вас? Отвечайте и побыстрее!

— Методист да сукин сын! — дерзко ответили ему. — Проезжай!

— Никак Эмметт Куинси? - спрашивает Кочет.

— Не знаем мы никакого Эмметта Куинси!

— Куинси, я тебя узнал! Слушай меня! Это Ко­чет Когбёрн! Со мной Коламбус Поттер и еще пять исполнителей! И у нас с собой ведерко керосина! И через минуту мы вас с обоих концов подпалим! Задирайте-ка руки хорошенько, кладите на головы и выходите — и вам ничего не будет! А только ке­росин в трубу польется, мы перебьем все, что в дверях покажется!

— Вас только трое!

— Валяй, посчитай хорошенько! Хочешь жизнь свою поставить? А вас там сколько?

— Мун ходить не может! Его ранило!

— Так вытаскивай! И лампу зажги!

— А у тебя на меня что есть?

— Ничего у меня на тебя нету! Шевелись давай, мальчонка! Сколько вас?

— Только мы с Муном! Скажи своим офице­рам, чтоб потише с ружьями! Мы выходим!

Внутри опять затеплился свет. Дверь отодвину­ли, в щель выкинули дробовик и два револьвера. Вышли двое, один хромал и держался за другого. Кочет с Лабёфом уложили их ничком в снег и обы­скали, нет ли еще оружия. У того, которого звали Куинси, в одном сапоге был охотничий нож, а в другом — двухзарядный шулерский пистолетик. Он сказал, что начисто про них забыл, но Кочет его все равно пнул.

Я с лошадьми вышла из рощицы, и Лабёф отвел их в загон под навесом. Кочет стволом винтовки загнал тех двоих обратно в землянку. Молодые пар­ни, лет по двадцать. Тот, кого Муном звали, блед­ный, весь перепуганный, на вид — так не опасней толстого кутенка. Его ранило в бедро, вся штанина в крови. А у Куинси лицо было длинное, худое, глаза узкие, вид вообще не нашенский. Больше все­го похож на тех словаков, которые сюда несколько лет назад понаехали бочарную клепку строгать. Те, что остались, превратились в добрых граждан. Лю­ди из тамошних краев обычно католики, если вооб­ще кто бывают. Свечки любят, четки.

Кочет дал Муку синий платок перевязать ногу, а потом сковал обоих вместе стальными наручни­ками и усадил рядком на скамью. Мебели в землянке было — лишь низкий стол из кряжей на колышках вместо ножек да по скамье с боков. Я в дверях пакляным мешком помахала, чтоб вытяну­ло дым. В огонь они выплеснули кофе из котелка, но угли еще остались и палки по краям, поэтому я все опять до пламени разворошила.