Фиалковый венец - Джефри Триз

Всадник бросил на старика внимательный взгляд и, по-видимому решив, что возраст дает тому право говорить все, что угодно, ответил с сухим смешком:

— Если человек не боится смерти, ему ничто не грозит. Я в этом не раз убеждался. Вы сбились с дороги?

— Да я и сам не знаю, — ответил дядюшка Живописец. — Мы ищем имение Конона…

— Я Конон.

Алексид с интересом взглянул на всадника. Он был моложе дядюшки Живописца, но гораздо старше Леонта. Теперь, когда он приблизился, стало видно, что его обветренное лицо изрезано глубокими морщинами. В далекие дни молодости он, вероятно, был очень хорош собой. Даже теперь его лицо хранило следы благородной красоты.

— Я Конон, — повторил он еще более резко и перебил их, едва они начали свои объяснения. — Я знаю. Архонт-басилевс прислал ко мне утром гонца. Сколько вам нужно?

— Ну… э… видишь ли…

— Вопрос скорее в том, — смело вмешался Алексид, — сколько нам могут дать.

Конон в первый раз поглядел на него внимательно. Его голос стал чуть мягче.

— А кто ты такой? Для его сына ты как будто молод. — И он вопросительно посмотрел на дядюшку Живописца.

— Нет, нет, — торопливо ответил тот, — я не был женат и, к моей большой печали, никогда не имел сына.

— Считай себя счастливцем. Твоя печаль могла бы оказаться куда горше, — мрачно заметил Конон.

Воцарилось неловкое молчание, и дядюшка Живописец, чтобы как-то прервать его, начал длинные и довольно бессвязные объяснения:

— Это мой внучатый племянник. Он помогает мне с комедией… У него очень ясная голова… и я взял его с собой потому, что на его память можно положиться, а я с годами что-то забывчив становлюсь…

— Это, пожалуй, не такая уж большая беда, как ты полагаешь, — сказал Конон, думая, как показалось Алексиду, о чем-то своем. Но потом, взяв себя в руки, он продолжал:

— Вы пришли издалека. Так отдохните у меня в доме, и мы обо всем там поговорим.

Он повернул коня, и они пошли рядом. Чтобы нарушить неприятное молчание, Алексид похвалил жеребца, и Конону это было, очевидно, приятно, хотя на его угрюмом лице не появилось даже тени улыбки.

— Чем же еще заниматься в Колоне, как не разведением лошадей? — заметил он. — Ведь, если верить легенде, впервые лошадь была объезжена именно здесь, и селение было названо в честь человека, который сделал это. Загородный дом Конона был довольно велик и стоял на южном склоне скалистого холма. Над его кровлей простирались ветви могучего орехового дерева, дальше тянулся фруктовый сад — ряды старых, корявых яблонь, а обвитая сухими виноградными лозами деревянная решетка весной, по-видимому, превращалась в красивую беседку. Но больше всего понравился Алексиду ручей, кипевший и бурливший в узкой расселине.

Конон спрыгнул с коня, бросил уздечку удивленному рабу и провел своих гостей в комнату, которая обогревалась маленький жаровней, полной раскаленных углей. Сидевшая там красивая пожилая женщина молча собрала свое рукоделие и встала, чтобы уйти, но Конон жестом остановил ее.

— Тебе незачем уходить, милая, — сказал он ласково и, повернувшись к дядюшке Живописцу, пояснил:

— Моя жена Деметрия. Мы ведем здесь простую жизнь и не соблюдаем городских обычаев. Не понимаю, почему хозяйка дома должна, словно кролик, убегать из собственной комнаты только потому, что к мужу кто-то пришел.

— Я хочу позаботиться об угощении для наших гостей, — тихим голосом сказала Деметрия и, чуть-чуть улыбнувшись, вышла, но вскоре вернулась в сопровождении служанки, которая несла вино и лепешки.

— Да ведь это же одна из моих амфор! — воскликнул дядюшка Живописец, радуясь, словно ребенок, и все стали наперебой хвалить изящные фигуры, которыми он украсил эту амфору двадцать лет назад.

— Мы ведем скромную жизнь, — сказала Деметрия, садясь. — Но мой муж любит, чтобы то немногое, чем мы пользуемся, было самым лучшим.

«Тонкая похвала», — подумал Алексид и посмотрел на двоюродного деда, который чуть не мурлыкал от удовольствия, удобно расположившись на мягкой подушке, предложенной ему из уважения к его преклонным годам. Но тут глаза Алексида встретились со спокойными серыми глазами Деметрии.

— Возьми еще лепешку, — сказала она ласково. — Сколько тебе лет? — И, услышав его ответ, вздохнула. — Неужели? Через несколько месяцев и нашему было бы столько же… — И, еще раз вздохнув, она склонилась над своим рукоделием.

— Наши гости пришли поговорить со мной о празднике. — Голос Конона вдруг снова стал резким. — А теперь, почтенный старец, не скажешь ли ты, сколько вам от меня нужно денег? Последние годы я не интересовался театральными представлениями, но я готов дать столько, сколько требуется. — Спасибо. Ты очень добр, — ответил дядюшка Живописец и с тревогой повернулся к Алексиду. — Э… я поручил моему внучатому племяннику записать главные расходы.

— Вот список, — сказал Алексид, вынимая свиток из складок хитона. — Двадцать четыре человека хора, причем корифей получает двойную плату. Один флейтист. Ну, а главным актерам платит архонт. Нам повезло с жеребьевкой: все три актера очень хорошие — Дион и…

— Боюсь, что их имена мне ничего не скажут, — быстро перебил его Конон. — Не помню, когда я в последний раз был в театре.

— Шесть лет! — внезапно сказала его жена. — Ты ведь знаешь, прошло шесть лет…

— Читай свой список дальше! — приказал Конон, и лицо его совсем помрачнело.

Алексид послушно продолжал:

— Нужны будут еще и костюмы для актеров. Я полагаю… то есть мой дедушка полагает, что их следует сделать попестрее. Поярче. Нужны будут хитоны, плащи, чулки, котурны, маски, накладные животы для толстяков… И еще особый костюм для самого Овода, а потом у нас есть «корова» с двумя людьми внутри…

— Как вы это сделаете?

— Ну, ведь есть ремесленники, которые изготовляют актерские маски и все остальное.

— Больше ничего не потребуется?

— Это главные. Потом, конечно, могут быть какие-нибудь непредвиденные расходы.

— Да-да, он записал все, что я ему говорил, — вмешался дядюшка Живописец, решив, что слишком долго оставался в тени.

— Сколько же на это потребуется денег?

Алексид назвал цифру, бросив на Конона неуверенный взгляд. К его большому облегчению, тот сказал:

— Это немного. Не ограничивайте себя понапрасну. Пусть все будет сделано как следует.

— Ты очень щедр, — сказал дядюшка Живописец.

— Я ведь не смогу взять свои деньги в могилу, не так ли? Для чего же мне их беречь? — проворчал Конон. — Я велю моему управляющему, чтобы он выдал вам, сколько нужно. А если понадобится еще, дайте мне знать.

Они встали, и Конон, положив руку на плечо Алексида, сказал дядюшке Живописцу:

— Ты, наверно, будешь очень занят, а от Афин сюда путь не близкий. Можешь вместо себя посылать внука. Я буду рад его видеть.

— Спасибо, — с немалым облегчением ответил дядюшка Живописец. — Так, конечно, будет удобнее.

Солнце уже садилось, когда Конон вышел проводить их и указал тропку, по которой можно было пройти прямо через поля, сильно сократив дорогу. Небо на западе пылало багрянцем, и на этом фоне ели, кипарисы и далекие горы казались совсем черными.

— А он неплохой человек, если к нему присмотреться, — сказал Алексид, когда они отошли так далеко, что Конон уже не мог их услышать.

— Я все стараюсь вспомнить, что я такое о нем слышал в давние времена, когда он еще был молод, — пробормотал дядюшка Живописец. — Да-да, вот и его жена тоже… Наверно, это тот самый…

— Какой «тот самый»?

— Помнится, один Конон удивил всех, женившись не на молоденькой девушке, а на своей ровеснице — им обоим было уже под тридцать. Они любили друг друга, а не были сосватаны родителями, как это обычно делается.

— У них были дети?

— Не могу тебе сказать. Во всяком случае, долгое время детей у них не было — я знаю это потому, что они очень сильно горевали из-за своей бездетности. А что было дальше, сказать не могу.

— Наверно, все-таки у них был ребенок, — заметил Алексид. — Судя по их разговору.

— Не знаю, не знаю, — отозвался дядюшка Живописец со стоном, так как его старые ноги уже сильно разболелись от таких непривычных трудов. Однако, когда они приблизились к большой дороге, Алексид получил ответ на свой вопрос. Под темными елями поблескивал в сумерках белый мрамор скромной гробницы. Он сумел разобрать надпись на ней:

Путник, замедли свой шаг.Я, Ликомед, здесь покоюсь,Конона сын, осенен зеленью темной ветвей.Девять я сладостных лет пробежал по холмам и по долам,Ныне же кончен мой бег, ноги недвижны мои.

— Теперь я припоминаю, — тихо сказал дядюшка Живописец, — он умер от лихорадки. Да, да, так оно и было. Очень его жалко.

Алексид долгое время шел молча. Теперь он понял, почему Конон шесть лет не был в театре.

…Репетиции начались через несколько дней — как только актеры получили списки своих ролей и был нанят хор из двадцати четырех человек. И тут-то Алексид убедился, что именно хор доставит ему больше всего хлопот. Актеры были достаточно опытны, и он не сомневался, что они сумеют декламировать с должной выразительностью и сами придумают много смешных штук. Актеров выло всего трое на семь действующих лиц — младший играл сразу четыре второстепенные роли, — так что можно было не заботиться о том, как размещать из на сцене. Алексиду оставалось только представить из самим себе и надеяться на лучшее.