Линка (СИ) - Смехова Ольга

А ему сейчас, наверно, хотелось тишины и возможности остаться наедине с собственными мыслями. Я, наверно, отдала бы возможность поворачивать голову в разные стороны только ради того, чтобы узнать, о чём же он сейчас думает, чем обеспокоен, как чувствует? Я догадывалась, о ЧЁМ он думает, что егт беспокоит и так далее — да вот только догадываться не тоже самое, что знать наверняка.

Мне хотелось его пожалеть. Хотелось, чтобы он стал крошечным-крошечным — примерно таким же, как я для него — и тогда я смогла бы прижать его к себе, спрятать в больших могучих руках от всех проблем. Не бойся, маленький писатель, я никогда тебя не оставлю!

Глупо, подумала я. Очень глупо.

Я боялась, что сейчас его сердце стукнет еще раз — и, вдруг, замолчит. А что будет, если он сейчас умрет? От горя, от тоски, печали? Я не знаю, умирают ли от этого люди, но не очень хочу это проверять. И каждый раз — стоило сердцу откликнуться на мой призыв — бейся же, бейся! — как я облегченно вздыхала. Лекса будто бы и не замечал этого, да и, мне кажется, ему сейчас на многое было плевать. Любовь всей его жизни… отвергла? Нет, просто оставила глухой праздничной ночью в одиночестве.

Девушка усердно подпевала солисту, а тот голосил на все лады о своей печальной истории любви. Любил, шубу купил, изменил, прости, был я дебил, и всё в точно таком же духе. Мне казалось, что там, наверху, кто-то решил поиздеваться над музыкой — ну и над Лексой заодно.

За окном по прежнему слышались многочисленные хлопки петард, шутих и фейерверков. То и дело сквозь занавешенное окно норовил пробить отблеск очередного взрыва. Люди радовались, люди гуляли, отдыхали, праздновали. Громкая музыка лилась откуда-то с верхнего этажа. Всем сегодня хорошо — кроме нас двоих. Словно наша комната, гостиничный номер, отделились от всего мира и только лишь для того, чтобы кануть в пучину уныния. Подбодрить Лексу, сказать ему что-нибудь приятное? Я не знала, с чего начать. Да и неубедительными ему покажутся ободрения куклы. Я не знала что делать и это-то больше всего мне не нравилось. Неизвестность, словно Юма, разевала голодную слюнявую пасть, обещая… ничего хорошего не обещая. Не было еще такой неизвестности, которая бы напрочь сквозила приятностями. Разве только что «не».

— Лекса, а… — я заговорила и вдруг все заготовленные мной слова растерялись. Разбежались стайкой напуганных зайцев, а я не знала, что говорить дальше? — А твоя девушка, она какая?

Наверно, будь у меня возможность вспыхнуть от стыда, я бы уже давно пылала синим пламенем.

Лекса вздохнул и я поняла — не ответит. Не хочет или…

— Особенная, — писатель, кажется, решил пойти наперекор моим догадкам.

— И что же в ней особенного? — недоуменно поинтересовалась я.

— Красивая. Умная, добрая…

Я промолчала, вместо очередного, вертевшегося на языке вопроса. Добрая, красивая и умная? И ч о же она тогда, такая вся из себя великолепная, не ответила на звонок? Почему не позвонила сама — ведь для этого-то и надо было всего лишь взять телефон в руки, ткнуть своим прелестным пальчиком в пару кнопок и сказать: поздравляю, успехов тебе! Всего-то лишь, всего-то лишь пара слов, одна маленькая фраза могла привести писателя в полнейший восторг, подогреть жажду жизни, наполнить посеревшую ночь новыми красками. Но нет — ей было лень потратить на эту невероятно сложную задачу пары минут. Чем же она была так занята? Может быть, спасала мир? Вот если бы я… если бы только я могла оказаться на её месте!

Мысль была столь неожиданной и столь дикой, что я поторопилась тут же выбросить её из головы. Наверху парень закончил петь про несчастную любовь тем, что, не изменяйте, мол, парни девушкам, не будьте дебилами. Да как же тут не изменять, вдруг подумала я. Если бы у меня только был шанс, если бы только была возможность — хоть на часок, хоть на минуточку, на мгновение…

Чуда в вечер обновления не произошло. Белый Лис не явился сюда собственной персоной. Чтобы взмахнуть волшебным хвостом и обратить меня в нормальную, живую девушку. Лекса как лежал, так и продолжал лежать — стараясь не шевелиться. Наверно, он сегодня не уснет — от волнения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Лекса, а если бы я была… ну, если бы я была настоящей девушкой, ты бы ходил со мной гулять? — я выдохнула этот вопрос. Он был неожиданным — даже для меня самой. Родился и тут же слетел с губ. Интересно, какого ответа я ждала?

— Пожалуй, — немного подумав, ответил Лекса, часто заморгав глазами. Он сдвинулся с места, чтобы принять позу поудобней — впервые за последние два часа! Казалось, словно чего-то подобного он и ждал от меня, а это значит, что надо продолжать.

— И ты стал бы встречаться со мной?

Он повис в собственных размышлениях, шмыгнул носом, давая понять, что не хочет говорить на эту тему. А мне хотелось обрушить на себя поток самой распоследней брани. Дура, просто глупая дура-идиотка. О чём я только думала, когда задавала подобный вопрос? И что теперь? Что дальше? Лекса вздохнул, обхватил моё туловище рукой, прижал к себе — поближе, кажется, ему уже надоело лежать вот так. Он закрыл глаза, словно позабыв обо всех своих проблемах, пришел к какому-то выводу — какому? — не знаю. Что-то решил для самого себя и решил уйти в царство снов и кошмаров. Интересно, что сегодня ему уготовил песочный человек? Я и сама почувствовала дикую усталость — будто бы весь день до этого таскала тяжеленные мешки.

***

Я — искринка. Большой, искрящийся змей, уносящийся вверх как воздушный шарик в потоках теплого воздуха. Я не лечу — парю, и всё равно пытаюсь вырваться чуточку вперед. Где-то там, на горизонте, в толще тумана непроглядной мглы греет своим теплом огромная звезда. Струится лучами, хлещет себя по бокам множеством отростков-хвостов, словно подманивает — ну где же вы, родимые, летите скорей? И мои товарки, словно им кто дал пинка, ускоряются, а я не отстаю. Когда-то давно — наверно, это было целую вечность назад, я была позади всех. Неприятное ощущения тьмы — не окружающей, а той, что в самом низу, почти на дне, которая хватает щупальцами и торопится утянуть в свою топь. Вырвалась — бешено колотится мысль в… в голове? У меня есть голова? Не знаю, наверно нет. Несусь ввысь — словно меня там кто-то ждет. Главное сейчас — обогнать всех остальных и первой добраться до звезды. Наверно тогда что-нибудь произойдет. Я не знаю, что именно, да и какая, собственно говоря, разница? Внизу — тьма, а там, куда я лечу — свет, стало быть, я делаю всё правильно. Свет приятный, не обжигающий, теплый, ласкающий. Если первым придет кто-нибудь другой, тогда, верно, мне меньше достанется этого тепла, а потому я очень тороплюсь. Огромная звезда, я вижу её, бухает, изредка бухает, словно гигантское сердце. Стукнет раз, стукнет другой — и вот уже кажется, что звезда горит ярче, светлее, теплей. Мерный грохот отзывается приятной для ушей музыкой. Стучит — прямо в ритм, а где-то в сознании кроется знание, что ритм это жизнь. Звякает цепь множеством уже собранных звеньев. Откуда бы ей здесь взяться?

Я тороплюсь, не разбирая дороги, стукнулась кончиком хвоста о абсолютно тонкую, словно некормленую, искринку. Та свилась червячком, на миг было ухнула туда, в пропасть безвременья, но тут же восстановила свой полет. Следом я чуть не врезалась в другую — вот только это была не червь и не змейка, а самый настоящий дракон. Способный посоперничать с самой звездой как размерами, так и теплом, исходящим от него. Впрочем, звезда точно гораздо больше. Я боязливо плыву в сторону, уступаю дорогу — ничего, я найду способ обогнать этого здоровяка. В конце концов. Не такой уж он и быстрый. Я спешу чувствовать — здесь и сейчас. Страх, восторг, радость, печаль, грусть — не смесь, не концентрат эмоций, а каждое чувство — по отдельности. Чувствовать — тоже жить. А я очень хочу жить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне пытаются мешать — несколько нитей идут вровень со мной, вьются змеями, пытаются нырнуть в мою сторону. Толкнуть, отшвырнуть, отбросить, сбавить мою скорость. Очередная товарка подплыла ко мне. Она, кажется, была чуточку ярче, чуточку толще, чуточку красившее, чем я. Всего понемногу, но мне тут же стало неприятно. Будто кто-то нарочно макнул меня лицом в грязную лужу.