Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна

Я прыснула и зажала ладонью рвущийся наружу смех.

— Ваш гость опять буянит? Попросите его утихомирить­ся, другие постояльцы могут выражать недовольство.

Влад изогнул бровь и задумчиво уставился в потолок. Трех­рожковая аляповатая люстра висела там несколько криво.

— Обед сервируют в столовой. Если молодой человек го­лоден, он может разделить с вами трапезу.

Звук грузных шагов хозяйки стих. Влад притянул меня к себе.

— Ты голоден, молодой человек?

— Ага, — ответила я на поцелуй. — Если ты меня не покор­мишь, попытаюсь отгрызть кусочек от тебя.

— Я принес фрукты, но в этом бардаке найти их будет за­труднительно.

— Трудности меня не пугают.

— Левее, — развалившись на постели, направлял Дракон мой азарт. — Еще левее, наклонись!

Яства валялись на полу вперемешку с одеждой и дере­вяшками, некогда служившими предметами меблировки. Не пострадала только массивная зеркальная рама, если не счи­тать того, что теперь она была уголком прислонена к другой стене. Да уж, не повезло любезнейшей госпоже Пинто с гос­тями…

— Там еще посмотри!

— Передай мне сорочку, — попросила я, наконец догадав­шись, что вызываю в Драконе воодушевление несколько дру­гого рода, не связанное с едой. — Пожалуйста.

— Какая нечеловеческая жестокость! — Взгляд Дракона патетично поднялся к потолку. — Заставлять двигаться из­можденного, истощенного, потерявшего силу мужчину…

— Тебе плохо? — встревоженно приблизилась я к страда­льцу.

— Очень, — согласился тот, ухватив меня за щиколотку и забросив на постель. — И так как виновница моего бедствен­ного положения именно ты…

Через некоторое время, спустя еще одну яростную беско­нечность, нам удалось поесть. Фрукты на серебряном блюде смотрелись очень аппетитно, и излишними церемониями ни­кто себя утруждать не хотел. Мы лежали в той же многостра­дальной постели, и я была возмутительно счастлива.

— Ты говорил что-то о покинувшей тебя силе? — откусы­вая от сочного яблока, спросила я. — Ты имел в виду стихию воды? Это потому что…

Слов для выражения обуревавших меня мыслей не хвата­ло просто трагически. Я краснела, как маков цвет. Влада моя застенчивость, кажется, забавляла.

— А ты думала, легко провести инициацию? Вот так вот, с бухты-барахты, без предшествующего поста, без благословления ректора? Недели две нити силы будут мне неподвласт­ны.

— И что теперь?

— Ждать до вечера и надеяться, что за это время ты не раз­несешь Кордобу по камешку.

Я движением пальца запустила под потолком небольшой вихрь, мгновение подумала и добавила в него аромат цвету­щих магнолий. Этого показалось мало.

— Тебе нужно быть осторожнее, птица-синица. Фили­гранное колдовство требует многих усилий, направляй мощь в изящную магию, придумай что-нибудь посложнее.

Разделенный на три струи поток заплелся косицей. Воз­дух менял свою плотность, захватывая по пути крошечные капли воды. Радуга! Если еще вот эдак повернуть, да закру­тить, а потом сразу отпустить целый пучок нитей силы… Кра­сиво! Многоцветный мерцающий купол вращался над крова­тью, как ярмарочный навес. Магия давалась мне совсем без усилий. От этой простоты становилось даже немного страш­но.

— Значит, целых две недели гордый Дракон будет рассчи­тывать только на помощь своей супруги?

— Мы проведем это время в Араде, — кивнул Влад. — По­мнишь охотничий домик? Там нас никто не потревожит. Мы разгоним слуг, велим чете Димитру ждать нас в замке…

— Я соскучилась по Дарине и Михаю, — сказала я, отби­рая у мужа простыню, которую он уже почти успел с меня стащить. — Мы с Иравари пытались связаться с ними, но бе­зуспешно.

— Я закрыл замок от любого внешнего воздействия.

— Зачем?

Он пожал плечами и не ответил. Я не стала настаивать.

— Погоди, если мы разгоним слуг… Кормить нас кто бу­дет? Я мяса хочу и хлеба, и сыра, и сметанки, и ряженки, и ма­малыги. Знаешь, Дарина так вкусно умеет ее готовить.

— Не волнуйся, маленькая обжора, — рассмеялся Дра­кон. — В моих интересах поддерживать твои силы.

В купальне нашлась последняя бутылка вина, и мы отпи­вали из нее по очереди.

— Ленинел сказал, что это еще твои студенческие запасы?

— Я был очень домовитым юношей, — усмехнулся Влад. — Превыше прочих благ ценящим удобное ложе, чистую по­стель и хорошее вино.

Мне хотелось узнать про женщин, которые были здесь до меня, но я бы скорее умерла, чем показала, что меня это инте­ресует.

— Как же ты откроешь портал? — спросила я вместо это­го. — Или это предстоит сделать мне?

— Если бы это было так просто, Элория давно бы пала. Их полная изоляция является лучшей защитой и залогом побед. На мне запретная метка, местные порталы мне не подчиня­ются. На тебе вовсе никакого знака нет, студентам этого не положено. Так что воспользуемся порталом, любезно предо­ставленным правой рукой ректора, господином Кляйнерманном. Он возьмет на себя ответственность и временно бло­кирует смертельную магию.

Про запретную метку я читала в студенческом уставе и в одном древнем фолианте, в котором также почерпнула све­дения про тревожных птиц и обязательную лечебную магию. Метка эта была невидимой и неосязаемой до того момента, когда владелец ее по скудоумию или недомыслию не пытал­ся пройти элорийским порталом. Тогда она появлялась на теле, вспыхивала и сжигала нарушителя на месте. Только вот что нужно было натворить, какую каверзу, чтоб заслужить столь строгое наказание, мне даже в голову не приходило. Имена носителей метки (а было их, судя по слухам, не более двух десятков) вписывались в черную «Книгу запретов» и оставались в ней навсегда.

— И за что же мэтр Пеньяте тебя так облагодетельство­вал?

— Зигфрид тебе не рассказывал?

— Я его спрашивала. А он вместо ответа к скоморохам меня отвел. Как раз бродячий театр в Кордобе представление давал, не кукольный, обычный. У них даже актерки ни одной не было, только мужики.

— Что за представление было?

— «Про голого короля» называлось, только нам досмот­реть его не позволили. Стража лицедеев арестовала, а зрите­ли сами разошлись. Я еще тогда подумала, что нашему авгу­стейшему величеству неприятно, когда его голым представ­ляют.

— Скорее ректор своей досады показать не хотел, — возра­зил Влад. — Надо же, столько лет прошло, а пьесу до сих пор ставят… Не смотри на меня так. Это наша пьеса — моя и Зиг­фрида. Два юных вертопраха острым пером сатиры решили весь мир облагодетельствовать.

Я слушала внимательно. Дракон, обычно с неохотой что-то о себе рассказывающий, говорил сейчас свободно и с удовольствием.

— Для начала мне хотелось бы, чтоб ты поняла: история, которую я собираюсь поведать тебе, абсолютно детская. Я был молодым, непримиримым и считал, что искреннего желания достаточно для великих свершений. Учеба давалась мне легко, я даже подумывал сдать экзамены экстерном, что­бы стать самым молодым выпускником за всю историю Квадрилиума. Свободного времени тоже хватало, и развле­чения, предлагаемые Кордобой богатым мальчишкам, не оставались без моего внимания. — Влад мечтательно вздох­нул. — Дуэли, интрижки, гульба, театры и состязания поэ­тов… Мы хлебали жизнь большой ложкой и считали это пра­вильным. До момента появления нового ректора. Был он пришлый, в университете до своего назначения не препода­вал. И прислали его на замену милейшему мэтру Грабовски, пожилому магу земли, который чем-то насолил всесильным адептам первого круга — грандам четырех домов.

Я придвинулась поближе и положила голову на плечо своего супруга; от задумчивой грусти рассказчика мне самой стало не по себе.

— Первым делом Пеньяте переписал университетский устав, запретив свободное перемещение за стенами Квадри­лиума, а также посиделки, состязания. Исключил из распи­сания уроки поэзии и всемирной истории. У нас изъяли все книги, могущие отвлечь от учебников, предметы для рисова­ния и музыкальные инструменты. Обыски в наших комнатах устраивались по два раза в день, — усмехнулся Влад, крепко обнимая меня за плечи. — Наследники самых аристократи­ческих семей континента должны были в нижнем белье сто­ять в коридоре, пока университетская стража перетряхивала их пожитки. Ректор покровительствовал наушничеству и до­носительству, выделял любимчиков, мстил несогласным и в очень короткое время восстановил против себя всех студен­тов. О боги, как же я ненавидел его! Так могут ненавидеть то­лько в юности.

— И ты придумал ославить мерзавца на весь свет?

— Эту идею он невольно предложил мне сам. Я тогда гото­вил трудоемкую работу для занятий практической магией. Плащ-невидимку. Не смейся, это было очень эффектное сти­хийное колдовство. Единственной проблемой использова­ния было то, что одеяние следовало носить на голое тело.