Поступь хаоса - Патрик Несс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Людям не до истории, когда они пытаются выжить! — выплевываю я, чуть не задыхаясь от обиды.
— А вот и неправда, именно в такие времена история важней всего, — говорит вернувшаяся к столу Хильди. — А если ссоритесь вы только потому, что устали, значит, устали вы до полусмерти. За мной!
Мы с Виолой злобно пялимся друг на друга, но послушно встаем и идем за Хильди в большую общую комнату.
— Тодд! — лает Манчи, не отрываясь от бараньей косточки, которой угостил его Тэм.
— Гостевые комнаты у нас приспособлены под другие цели, — говорит Хильди. — Такшто обойдетесь этими софочками.
Мы помогаем ей застелить постели: Виола все еще дуется, а мой Шум насквозь красный.
— Ну а теперь, — говорит Хильди, когда мы заканчиваем, — извинитесь друг перед другом.
— Что? — переспрашивает Виола. — С какой стати?
— Это вапще не ваше дело! — бормочу я.
— Нельзя засыпать с обидой в сердце, — подбоченившись, объясняет Хильди. Такое ощущение, что она не сдвинется с места, пока мы не извинимся. И будет громко хохотать, если кто-то попытается ее сдвинуть.
Мы с Виолой молчим.
— Он спас тебе жизнь или нет? — спрашивает Хильди Виолу.
Та опускает глаза и соглашается.
— Вот именно, спас! — говорю я.
— А она спасла твою, так? На мосту.
Ой!
— Вот именно, «ой», — говорит Хильди. — Неужели вы не понимаете, как много это значит?
Мы молчим.
Хильди вздыхает.
— Ладно. Двух таких взрослых щенят вполне можно оставить извиняться наедине. — Она уходит, даже не попрощавшись.
Я отворачиваюсь от Виолы, а она от меня. Разуваюсь и залезаю под одеяло (Хильдины софочки оказались всего-навсего диванами). Виола делает то же самое. Манчи запрыгивает на мой диван и укладывается в ногах.
Тишину нарушает только мой Шум да потрескивание огня в камине — зачем он нужен непонятно, на улице и так жарища. Сонце только-только начинает садиться, но подушки и простыни такие мягкие, а в комнате так тепло, что глаза сами слипаются.
— Тодд? — окликает меня Виола со своего дивана.
Я тут же просыпаюсь.
— А?
Секунду она молчит — может, раздумывает, как лучше извиниться?
— В твоей книжке написано, что нам делать в Фарбранче?
Мой Шум немного краснеет.
— Тебе-то какое дело, что написано в моей книжке? Она моя, и писали ее для меня.
— Ты помнишь, как первый раз показал мне карту? В лесу? — спрашивает Виола. — И сказал, что нам надо добраться до этого поселения? Помнишь, что было написано под ним?
— Конечно.
— Что?
Вроде она спрашивает без всяких подковырок, но ведь это именно подковырка, так?
— Спи давай, — говорю я.
— Там было написано «Фарбранч», — говорит Виола. — Это название места, куда мы вроде как идем.
— Заткнись. — Мой Шум опять начинает сердито жужжать.
— Не надо стыдиться того…
— Сказал же, заткнись!
— Я могу помочь…
Я резко встаю и сбрасываю на пол Манчи, сдираю постель с дивана и ухожу в комнату, где мы ели. Бросаю тряпки на пол и ложусь спать — подальше от Виолы и ее бессмысленной злой тишины.
Манчи остается с ней. Неудивительно.
Я закрываю глаза, но еще целую вечность не могу уснуть.
А потом, видимо, засыпаю.
Потомушто я опять на болоте, но это одновременно и город, и наша ферма. Вокруг меня стоят Бен, Киллиан и Виола и хором твердят: «Что ты здесь делаешь, Тодд?» И Манчи лает: «Тодд! Тодд!», — а потом Бен хватает меня за руку и тащит к двери, Киллиан обнимает за плечи и толкает на тропинку, а Виола ставит зеленую коробочку под дверью нашего дома, и в эту секунду ее вышибает мэр на коне, а за спиной Бена вдруг появляется крок с лицом Аарона, я ору «НЕТ!» и…
Просыпаюсь весь в поту, сердце бьется как сумасшедшее. Мне кажется, что если я открою глаза, то увижу над собой мэра и Аарона.
Но это только Хильди.
— Ты чего здесь забыл?! — вопрошает она, стоя в дверях. Из-за ее спины бьет такое яркое сонце, что я заслоняю глаза рукой.
— Тут удобней, — бормочу я в ответ, сердце все еще колотится.
— Ну-ну, рассказывай, — говорит Хильди, читая мой сонный Шум. — Завтрак на столе.
Запах жареного бараньего бекона будит Виолу и Манчи. Я выпускаю пса на утреннюю прогулку, но с Виолой мы даже словечком не перекидываемся. Пока едим, па кухню заходит Тэм — он, наверное, кормил овец. Будь я дома, занимался бы сейчас именно этим.
Дома.
Ладно, неважно.
— Поживей, щенок! — говорит Тэм, бухнув передо мной чашку кофе. Я выпиваю, не поднимая головы.
— Там никого? — спрашиваю я.
— Ни шепоточка, — отвечает он. — И день, скажу я тебе, прекрасный.
Я поднимаю взгляд на Виолу, но та на меня не смотрит. За все это время — пока умывались, ели, переодевались и укладывали заново сумки, — мы так и не сказали друг другу ни слова.
— Удачи вам обоим, — говорит Тэм на прощание. — Отрадно видеть, как два человека, у которых на всем белом свете никого не осталось, находят друг друга.
На это мы тоже ничего не отвечаем.
— Пошли, щенятки, — говорит Хильди. — Время не ждет.
Мы выходим на вчерашнюю тропинку, и вскоре она соединяется с той большой дорогой, что шла от моста.
— Раньше это была главная дорога из Фарбранча в Прентисстаун, — рассказывает Хильди, закидывая за плечи небольшой рюкзак. — Нью-Элизабет, как раньше говорили.
— А потом? — спрашиваю я.
— Прентисстаун, — отвечает Хильди. — Давнымдавно он звался Нью-Элизабет.
— Не было такого! — удивленно говорю я, поднимая брови.
Хильди насмешливо смотрит на меня:
— Да уж прям? Наверное, я ошибаюсь!
— Наверное, — отвечаю я, не сводя с нее глаз.
Виола презрительно фыркает. Я бросаю на нее испепеляющий взгляд.
— А нам будет, где остановиться в Фарбранче? — спрашивает Виола, не обращая на меня внимания.
— Я отведу вас к сестре, — говорит Хильди. — Она в этом году заместитель мэра.
— И что нам там делать? — говорю я, растерянно пиная пыль под ногами.
— А это уж вам видней, — отвечает Хильди. — Вы ведь сами строите свою судьбу, так?
— Пока нет, — едва слышно произносит Виола. В моем Шуме возникают те же самые слова, и мы удивленно переглядываемся.
Даже почти улыбаемся. Но только почти.
В эту секунду до нас долетает чей-то Шум.
— А… — говорит Хильди, тоже его услышав. — Вот и Фарбранч.
Дорога приводит нас к началу небольшой долины.
И вот оно, второе поселение. Прямо перед нами.
Второе поселение, которого, по идее, нет на свете.
Куда мне велел идти Бен. Где мы будем в безопасности.
Первым делом я вижу, что дорога вьется между садами и огородами — аккуратно размеченными участками земли с ухоженными деревьями и арасительными системами, — которые спускаются к подножию пологого холма. Там, у подножия, видны дома и веселый бегучий ручей, который наверняка впадает в какую-нибудь большую реку.
И везде, куда ни глянь, мужчины и женщины.
Большинство трудятся на огородах: на мужчинах рубашки с длинными рукавами и толстые рабочие фартуки, а на женщинах длинные юбки. С помощью мачете они срезают фрукты, похожие на огромные шишки, носят корзины или возятся с арасительными трубами — ну и все такое.
Мужчины и женщины, женщины и мужчины.
Мужчин человек двадцать — тридцать, то есть меньше, чем в Прентисстауне.
А женщин не знаю сколько.
И все они живут в другом городе, совсем другом.
Их Шум (и тишина) парят над долиной, точно легкая дымка.
Две штуки, пожалуйста, и Я вот как думаю, и Сорняки замучили, и Она может согласиться; а может и отказаться, и если служба закончится в час, я еще успею… и так далее и тому подобное, без конца.
Я замираю на краю дороги и минуту стою с разинутым ртом, не чувствуя в себе сил войти в город.
Потомушто все это очень странно.
И даже больше, чем странно.
Вокруг все такое… ну не знаю, спокойное, что ли. Как обычная приятельская болтовня. Никаких неожиданностей и ругательств.
И никто ни по чему не тоскует.
Нет этой ужасной, жуткой тоски по несбыточному.
— Вот теперь я понял, что мы не в Прентисстауне, — бормочу я Манчи.
И тут же с полей доносится удивленное Прентисстаун?
А потом и с другой стороны, и с третьей. Прентисстаун? Прентисстаун? Мужчины на огородах уже ничего не собирают и вапще не работают. Они выпрямились и смотрят на нас.
— Идем-идем, — говорит Хильди. — Не останавливайтесь. Это простое любопытство.
Слово Прентисстаун множится и трещит в общем Шуме, точно пожар. Манчи подбирается ближе ко мне. На нас глазеют со всех сторон. Даже Виола теперь держится ближе к нам.