Бумеранг не возвращается - Виктор Михайлов

— Так… Явка, ты говоришь? — повторил полковник. — А что, если Гонзалес и есть «свой человек», о явке которого запрашивал Эбергарда Ценсера агент «777»?

— Что он показал на допросе?

— Фамилия его Теплов. Заброшен гитлеровской разведкой на Урал еще в сорок втором году. Передан организацией Гелена новому хозяину. В середине прошлого года его снабдили рацией. Связь с доктором Кенигстоном осуществлял через Эбергарда Ценсера. Теплов передавал сведения, имеющие экономический характер, но главное его назначение — связь Ценсера при помощи рации с прибывающей агентурой. Я думаю, что Гонзалес и направляется в поселок Заозерный к Теплову. Два дня тому назад Эбергард Ценсер предупредил Теплова, что «свой человек» выехал на Урал.

— Возможно, — согласился Никитин и спросил: — Я вам, Сергей Васильевич, больше не нужен?

— Пока нет, — ответил Каширин и, сняв трубку, набрал номер телефона генерал-майора.

Тем временем Никитин разыскал капитана Гаева в кабинете управляющего делами. Капитан заказывал билет на поезд до станции Степь Дальняя.

— Когда отходит твой поезд?

— Часа через два.

— Ну-ка, пойдем ко мне, — пригласил его Никитин. Когда они уселись на диван и закурили, Никитин сказал:

— Ну, Коля, рассказывай все, что тебе удалось выяснить по поводу «Олимпии».

— История длинная, — начал Гаев. — В феврале сорок пятого года слушатель академии имени Фрунзе капитан Антонов уплатил московской таможне пошлинный сбор за машину «опель» «Олимпия» и получил городской номер в автоинспекции. Сейчас подполковник Антонов служит в Новочеркасске. Вчера я связался с ним по телефону и узнал, что в сорок седьмом году он продал «Олимпию» токарю завода «Серп и молот». Фамилию покупателя он забыл, но помнит, что сделку они оформляли в третьей нотариальной конторе. В конторе я без труда узнал фамилию нового владельца машины, — это был Фетисов Иван Васильевич. Я проехал на завод и познакомился с инженером Фетисовым.

— Постой, ты же сказал «токарем»! — поправил его Никитин.

— Капитан Антонов за это время стал подполковником, а токарь Фетисов — инженером. Люди выросли, возмужали, а «Олимпия» износилась и стала годна разве что на свалку. Фетисов купил себе «Победу», а старенькую «Олимпию» подарил знакомому пареньку из подъезда своего дома фезеошнику Володе Лещуку. Володя, маг и волшебник в области техники, сам восстановил машину и проездил на ней без малого четыре года, пока не решил купить «Москвича». Лещуку не хватало трех тысяч, и он решил продать «Олимпию». Он отремонтировал машину, покрасил ее и отвез на Коптевский рынок, но в магазине поставить эту «зеленую антилопу» на комиссию наотрез отказались и предложили вывезти ее на автомобильное кладбище.

— А оказалась она на Ваганьковском! — вставил Никитин.

— Точно. Когда Володя Лещук уже собрался уезжать из Коптева, к нему подошел гражданин и предложил за машину три тысячи рублей. Лещук здесь же получил деньги, гражданин сел в машину и уехал. Оформление сделки они назначили на понедельник следующей недели. Лещук в назначенный день прождал его в нотариальной конторе два часа, но гражданин так и не явился.

— Ты, Коля, мастер жилы выматывать! И кто же был этот новый владелец «Олимпии»? — спросил Никитин.

— Володя говорит, что он назвал себя Васильевым. По его описанию, это маленький, коренастый человек, в летной кожаной тужурке на молнии и теплой ушанке. Рыжеволосый, небритый, со светлыми глазами и лицом, густо залепленным веснушками. Лещук обратил внимание, что, когда рыжий сел за руль и пробовал ножной тормоз, он нажимал педаль каблуком, а носок его сапога был как бы пустым. Рыжий ему объяснил, что «обморозил пальцы, пришлось оттяпать». Вот и вся история «Олимпии», начатая подполковником Антоновым, продолженная инженером Фетисовым и законченная знатным токарем Владимиром Лещуком.

— Ты же сказал, «фезеошник»…

— То было четыре года тому назад, а теперь Лешук знатный токарь, — пояснил Гаев.

Положение запутывается, появилось новое лицо — веснушчатый человек с обмороженными ногами.

22

ПАТРИК РОГГЛЬС

Намереваясь побродить на лыжах и к обеду вернуться в Москву, Машенька и Роггльс встретились на вокзале. День был праздничный, пассажиров много, в вагоне электрички пришлось все время стоять. Они сильно продрогли и даже по дороге на дачу, бегая наперегонки, долго не могли согреться.

Белесое, мглистое небо, подсвеченное багровым солнцем, обещало ветер. На даче было холодно и неприветливо. Машенька с ногами забралась в кресло, укрылась пледом и наблюдала за Роггльсом. Укладывая над лучиной и берестой дрова, Патрик рассказывал:

— Еще мальчишкой я жил на юге у папиного брата Эдда. Там у скотоводов я выучился многому, в том числе разжигать сырые дрова. Смотри, они сейчас вспыхнут, точно порох. — И действительно, огонек побежал под дровами, и вскоре их охватило пламя.

Наблюдая за умелыми, ловкими руками Патрика, Машенька откровенно любовалась им, и в то же время ей казалось, что Патрик чем-то взволнован, но пытается это скрыть.

— Да! — вспомнила она. — Дай, пожалуйста, сумочку, я похвастаюсь своими успехами!

Роггльс подал ей сумочку и сел рядом. Машенька достала ролик проявленной пленки и, показывая кадры негатива, поясняла:

— Смотри, Пат, это наш дом. Я фотографировала его от Устинского моста. Это ребята на санках. А это голубь мира, он сел на ствол пушки около Музея Революции, и я успела его поймать в кадр. Получился символический снимок! Вот репродукция портрета, что висит у отца в кабинете.

— Ты, действительно, Машенька, делаешь успехи, — с удовлетворением сказал Роггльс, просматривая негатив. — Когда искреннее перо журналиста подкрепляет острый глаз фотографа, получается правда такой разоблачительной силы, от которой никуда не денешься. Пока ты в совершенстве овладеешь языком, фотокамера будет твоей профессией. Дополняя друг друга, мы будем работать вместе. Ты должна каждый день по нескольку часов заниматься фотографией. У нас, Машенька, остается мало времени, очень мало, — подчеркнул он.

— Я только не понимаю, Пат, почему ты настаиваешь на том, чтобы я работала этой «игрушкой». У моего «Фэдика» больше кадр, и он вернее в работе.

— Научившись работать этой камерой, ты легко овладеешь другой. Кроме того, у «Минокса» есть одно огромное преимущество. Камера меньше твоей пудреницы и легко умещается в сумочке. С такой «игрушкой» можно проникнуть всюду. Фотокорреспондентов у нас много, конкуренция бешеная, с фотокамерой почти никуда нельзя попасть, молодчики из частных агентств оберегают от репортерского глаза все то, что скрывается за «буржуазной моралью» и «частной инициативой». Помнишь, я тебе, Машенька, как-то говорил, что эта камера имеет свою историю?

— Да, помню. Ты обещал рассказать.

— Эта камера была у корреспондента Джо Сендерса. Спрятав «Минокс» под стельку в каблук туфли, Джо прошел рентгеноосмотр и проник в окружную тюрьму Спикенбурга в качестве свидетеля казни гангстера Билли Форбса. Сделав снимок в момент казни, Джо разоблачил подмену. За крупную взятку Форбс оказался на свободе, а вместо него был казнен парень, укравший из кладовки фермера кусок объеденного крысами бекона.

— Какой материал для повести! Гангстер, профессиональный грабитель и убийца, на свободе, а нищий, голодный человек, укравший кусочек свинины, — на электрическом стуле!

— Нет, Машенька, это не тема для моей повести. Мои замыслы шире и значительнее! — сказал Роггльс и, достав блокнот, прочел:

— «…Понятно, что «всю правду» в печати рассказать и нельзя, но как насчет того, чтобы рассказать только правду?» Это писал О'Генри — мой любимый писатель. О'Генри хотел сказать правду о буржуазном обществе устами человека, оказавшегося на необитаемом острове среди океана, без всякой надежды выбраться оттуда. О'Генри не удалось осуществить этот замысел, и мне хочется сделать это за него…

Весь захваченный этой мыслью, взволнованный Роггльс говорил:

— Главарь «МОБА», скажем, Джо Флинт, путешествуя на своей яхте, терпит крушение. Одному Флинту удается спастись на необитаемом острове, без всякой надежды вернуться на континент. Ты, Машенька, знаешь, что такое «МОБ»?

Машенька отрицательно покачала головой.

— На жаргоне, «МОБ» — это шайка, подпольный синдикат тайных гангстерских сообществ. И вот Джо Флинт, — продолжал Роггльс, — главарь «МОБА», отлично понимая, что ему уже больше никогда не выбраться с этого острова, оставшись наедине с совестью, пишет свою историю без прикрас и литературного перманента. Флинт пишет правду о связи синдиката гангстеров с полицией, финансовыми магнатами, церковью и прессой, радио и телевидением, кино и театром. Ты, знаешь, Машенька, я уже кое-что сделал, я написал план и эскизно несколько глав. В следующую нашу встречу я прочту тебе отрывки. Хорошо, моя маленькая, любимая женушка? — Роггльс обнял ее так, что захватило дух, но и эта ласка не могла обмануть ее тревоги.