Багровые реки - Жан-Кристоф Гранже

— Что ее ребенок заболел и свет режет ему глаза.

— Вам удалось осмотреть его?

— Да… насколько это возможно в полутьме.

— Чем он был болен?

— Обыкновенной ангиной. Но вот что меня поразило…

Врач нагнулся к Кариму и приложил палец к губам скупым, чисто докторским жестом, наверняка производившим впечатление на его пациентов. Но на Карима такие фокусы не действовали.

— В тот миг, когда я достал лампочку-карандаш, чтобы осветить горло больного, женщина схватила меня за руку. Она так яростно стиснула ее, что я испугался. Понимаете… она не хотела, чтобы я видел лицо мальчика.

Карим задумался. Ему вспомнились пустая рамка на склепе и пропажа школьных фотографий.

— Вы сказали — «яростно стиснула». Как это понять?

— Я имел в виду ее силу. Эта женщина была… ненормально сильной. Да, совсем забыл, она была чрезвычайно высокого роста — метр восемьдесят, а то и больше. Настоящая великанша.

— А ее лицо вы рассмотрели?

— Нет. Говорю вам, все происходило в почти полной темноте.

— Ну, а потом?

— Я выписал рецепт и уехал.

— Как вела себя эта женщина? Я имею в виду, как она обращалась с ребенком?

— Она была внимательна и в то же время довольно сдержанна. В общем, странная история.

— Вы больше не навещали больного?

Врач все еще ходил по комнате. Он мельком взглянул на Карима и отвел глаза. Теперь его лицо утратило прежнее благодушное выражение. И вдруг сыщик понял, отчего Масэ так хорошо запомнил этот визит: два месяца спустя малыш Жюд умер. И доктор не мог не знать этого.

— Видите ли, началось лето… время отпусков, — сказал он. — В общем… я поехал туда уже в начале сентября. Но в доме больше никто не жил. От одного из дальних соседей я узнал, что они уехали.

— Уехали? Разве вам не сообщили, что мальчик умер?

Врач отрицательно качнул головой:

— Нет. Соседи ничего не знали. А сам я узнал значительно позже… случайно.

— Каким же образом?

— На кладбище Сарзака, во время похорон одного человека.

— Еще кого-то из ваших пациентов?

— Инспектор, вы позволяете себе лишнее, я…

Карим встал. Врач попятился.

— И с того времени, — сказал сыщик, — вы спрашиваете себя, не упустили ли в тот день признаки более серьезной болезни. И терзаетесь запоздалыми угрызениями совести. Уж наверняка вы наводили справки по этому поводу. От чего умер мальчик?

Врач торопливо расстегнул ворот рубашки. На его висках заблестели капельки пота.

— Не знаю. Я… я действительно справлялся — у коллег, в больницах, но так ничего и не выяснил. Эта история не давала мне покоя.

Карим направился к двери.

— Вы еще услышите об этом мальчике.

— Что?

Врач побелел как полотно.

— И довольно скоро, — добавил сыщик.

— Господи, что я вам сделал?

— Ничего. Просто я в молодости угонял тачки у типов вроде вас.

— Да кто вы такой? Откуда? Вы даже свои документы мне не предъявили!

Карим усмехнулся.

— Ладно, не бухтите. Это я так шучу.

И вышел из кабинета. В приемной было полно больных. Врач нагнал его.

— Погодите, — прошептал он, задыхаясь. — Вы обнаружили что-то, чего я не знаю? Я имею в виду… причину смерти…

— К сожалению, нет.

Сыщик взялся за ручку двери, но врач загородил ему дорогу рукой. Его била дрожь.

— Так в чем же дело? К чему это расследование, через столько лет?

— Прошлой ночью кто-то проник в склеп мальчика. И обокрал его школу.

— Кто… кто мог, по-вашему, это сделать?

— Не знаю, — ответил полицейский. — Ясно одно: эти ночные происшествия — всего лишь деревья, за которыми не видно леса.

20

Он долго гнал машину по совершенно пустой автостраде. В этих краях национальные шоссе смахивали на департаментские, а последние — на проселочные дороги. Под голубым небом с пушистыми облачками простирались поля, где ничего не росло и не пасся скот. Иногда на пути возникали гряды скал, изборожденных мрачными лощинами. Пересекая этот департамент, вы словно путешествовали вспять по времени и попадали в те древние века, когда люди еще не знали земледелия.

Карим намеревался первым делом посетить домик семьи Итэро — Масэ дал ему адрес. Но лачуги уже не было, ее развалины едва виднелись среди зарослей блеклых сорняков. Сыщик мог бы обратиться к кадастровым записям и выяснить имя домовладельца, но он предпочел отправиться в Каор, чтобы расспросить Жан-Пьера Ко, бессменного фотографа школы Жана Жореса, сделавшего некогда снимки, украденные злоумышленниками.

Он надеялся разыскать у него негативы и напечатать фотографии заново. Среди незнакомых детских лиц наверняка будет то единственное, которое Карим страстно желал увидеть, даже если он не сможет его узнать. В глубине души он полагался на свою интуицию — она должна была подать ему какой-нибудь тайный знак в ту минуту, когда снимки лягут перед ним на стол.

Около шестнадцати часов он поставил машину в центре Каора, у пешеходного квартала. Каменные портики, кованые решетки балконов, затейливые водосточные трубы. Вся эта аристократическая красота города-памятника была абсолютно чужда Кариму, выросшему среди убогих бетонных коробок.

Он долго разыскивал ателье и наконец увидел вывеску: «Жан-Пьер Ко, фотограф. Свадьбы и крестины».

Фотография находилась на втором этаже. Карим взбежал по лестнице и вошел в пустую полутемную комнату. Сыщик едва мог различить висящие на стенах фотографии в широких рамах, откуда смотрели принаряженные парочки. Узаконенное счастье на глянцевой бумаге.

Карим тотчас же упрекнул себя в цинизме: кто он такой, чтобы презирать и судить этих людей?! Что он может предложить им взамен этого счастья — он, загнанный в эту глушь сыщик, который никогда не понимал женщин, задавил в себе любовь, сознательно отказался от нее? Для него все человеческие чувства граничили со слабостью, с уязвимостью, а их он считал позором для мужчины. И теперь он, замкнувшись в своей одинокой гордыне, иссыхал на корню.

— Собираетесь жениться?

Карим обернулся на голос.

Перед ним стоял седой человечек; его изрытое оспой лицо напоминало пемзу. Длинные спутанные бакенбарды топорщились и вздрагивали, словно от нетерпения, и с ними как-то не сочетались темные мешки под усталыми глазами. Человек зажег свет и стал разглядывать Карима.

— Нет, вы не собираетесь жениться, — заключил он.

Его голос звучал хрипловато, как у заядлого курильщика. Он подошел ближе; взгляд из-под блеклых век выражал безразличие, смешанное с подозрительностью. Карим улыбнулся. У него не было никакой санкции на розыски в этом городе, так что следовало проявить мягкость.

— Меня зовут Карим Абдуф, — сказал он. — Я лейтенант полиции, расследую одно дело. Мне нужна кое-какая информация.

— Вы из Каора? — спросил фотограф, заинтригованный видом странного гостя.

— Из Сарзака.

— У вас есть документы?

Карим порылся в кармане и протянул свое удостоверение. Фотограф несколько минут внимательно изучал его. Араб вздохнул. Он знал, что Ко впервые видит полицейскую карточку инспектора, но это не мешает ему играть в бдительность Наконец тот с натянутой улыбкой вернул документ. Его лоб прорезали глубокие морщины.

— Что же вы хотите?

— Я ищу снимки одного класса.

— Какая школа?

— Жана Жореса, в Сарзаке. Мне нужны фотографии первого и второго классов средней ступени восемьдесят первого — восемьдесят второго годов, а также списки учеников, если они случайно остались у вас. Хранятся здесь такие документы?

Человек снова улыбнулся.

— Я храню абсолютно всё.

— Значит, можно взглянуть? — спросил полицейский таким елейным тоном, на какой только был способен.

Фотограф указал на дверь соседней комнаты, откуда падала узкая полоска света.

— Конечно. Они там. Прошу…

Второе помещение было много просторнее, чем ателье. На длинном столе возвышалось непонятное устройство черного цвета, со множеством ручек, рычагов и линз. Кругом висели увеличенные фотографии — на сей раз крестины. Но тоже в белых тонах. Радостные улыбки, новорожденные…

Карим подошел вслед за фотографом к железному канцелярскому шкафу. Ко пригнулся, читая этикетки, затем открыл массивный ящик и вынул оттуда кипу конвертов из вощеной бумаги.

— Жан Жорес. Вот они.

И он вытащил из пачки конверт, набитый прозрачными пакетиками со снимками. Он перебрал их раз, другой и… складок на его лбу стало еще больше.

— Вы сказали, первый и второй восемьдесят второго года?

— Именно так.

Усталые глаза фотографа удивленно раскрылись.

— Странно… Их здесь нет.

Карим вздрогнул. Неужто взломщики опередили его? Он спросил:

— Вы ничего не заметили, когда пришли сюда утром?