Счастливая девочка растет - Нина Шнирман

— Ёлка, — говорю, — «Слон и верёвочка» — фильм замечательный, но скажи, фильм — это жизнь, это про настоящую жизнь должно быть?

Ёлка опускает голову, думает, долго думает.

— С одной стороны, да, — говорит она серьёзно, — а с другой стороны, нет!

— А с какой стороны «нет»? — спрашиваю.

— Представь себе, — Ёлка уже говорит задумчиво, — мы сейчас пришли домой, Мама нас спрашивает про фильм, который мы смотрели, ну и вообще, как прогулялись. Мы все рассказываем разное, потому что у всех свой, то есть разный взгляд на жизнь.

— Да! — серьёзно говорит Анночка. — Вам фильм не понравился, а я думаю, что его можно смотреть — совсем он не такой плохой.

Я чувствую, разговор сейчас пойдёт в другую сторону.

— Хорошо, — говорю, — но жизнь, настоящая жизнь там должна быть?

— Конечно! — говорит Ёлка.

— Тогда почему она так долго не могла научиться прыгать через верёвочку? — спрашиваю. — Мы же с тобой научились за пять минут! Где же эта настоящая жизнь?

— Ах вот ты про что, — улыбается Ёлка, немножко думает и говорит: — На самом деле и в фильме «Слон и верёвочка» — настоящая жизнь, и у нас — настоящая!

— Ну тогда почему мы за пять минут прыгать научились, — возмущаюсь я, — а она, бедная, целый фильм мучилась?

Ёлка засмеялась и сказала гордо:

— А у кого ещё есть такая Мама, как у нас? — И сама себе ответила: — Ни у кого!

Чинар и прекрасная леди

Мы с Анкой сбежали с нашего третьего этажа, вышли во двор погулять. Вижу — стоят эти двое, наши главные дворовые хулиганы, они всегда маленьких обижают, и ещё третий, он из последнего подъезда, тоже последнее время стал хулиганом. Хорошо бы их поменьше было на свете, этих мальчишек! Они всегда ходят с палками, толкают кто послабее, палкой тычут, стукнуть могут этой же палкой!

Я говорю:

— Анка, постой здесь, сейчас соберу девочек на круговую лапту!

Стала собирать — чего-то мало для лапты, и Лена не выходит, а я ей в стенку постучала. Слышу, Анночка кричит. Я обернулась — она лежит на асфальте, уже приподнялась и платком колено вытирает. Мне кажется, что это кровь. А рядом стоят эти трое… и смеются!

Тут я в такое бешенство пришла — подскочила, помчалась на них на троих, они даже разойтись не успели. Мы все упали, вскочили и стали драться. С двумя можно драться, а вот с тремя уже очень трудно, но я молочу их куда придётся: один палку выронил, я её схватила и кого-то сильно стукнула, но палку не удержала — она улетела.

Они меня всё-таки повалили, а я уже в крови — колени, все руки, лицо, плечо, — и вдруг мне под руку попадается какой-то большой тяжёлый камень — наверное, кусок асфальта. Я его хватаю — и одновременно мысль: сейчас кого-нибудь убью! Дёрнулась, хочу подняться, а мальчишки почему-то отступают, меня кто-то поднимает, камень из руки вынимает. Я голову повернула — Чинар. Он говорит спокойно:

— Сестру забери — домой идите! — И слышу его голос: — Трое на одну девчонку!

Я плохо соображаю и думаю: жалко, надо было стукнуть кого-нибудь этим камнем. Меня немножко встряхивают за плечи, я начинаю соображать, смотрю на Чинара и говорю: «Спасибо!» Он кивает головой. Я подхожу к Анке, она смотрит на меня с ужасом, и мы идём домой. Слышу, кто-то визжит, тихий голос Чинара:

— Если ещё хоть раз кого-то из них тронете…

Опять кто-то визжит.

Дома, как всегда, Бабуся плачет, глядя на нас, Мамочка быстро моет, мажет йодом, завязывает. И вдруг, когда мы уже в «приличном» виде, из столовой выходит Ёлка. Но это не просто Ёлка — на ней новое голубое крепдешиновое платье, на голове невозможно красивая соломенная шляпка!

Анка хлопает в ладоши и кричит:

— Элл очка, какая ты красивая!

А я кричу:

— Ёлка! Ты не просто красивая — ты настоящая леди!

Ёлка улыбается, но потом хмурится.

— Что случилось? — спрашивает. — Почему вы обе в таком виде?

Я быстро рассказываю, у неё становятся светлые, просто белые глаза, тонкие ноздри, и она говорит:

— Я сейчас! — И быстро выходит из квартиры.

— Мамочка, она куда? — спрашиваю.

Мамочка разводит руки в стороны. Идём в столовую. Сидим ждём. Я думаю о Чинаре.

Рядом с нашим большим каменным домом есть маленький деревянный.

Вообще, я не знаю, кто там живёт, но точно знаю, что там живёт наш дворник и его сын Чинар. Чинар, наверное, на год или два старше Эллочки. У него серое лицо, серые глаза, он очень плохо одет, быстро ходит, никогда не улыбается, а когда я с ним здороваюсь — а я с ним всегда здороваюсь первая, потому что младший должен первым здороваться со старшим, — он, не глядя на меня, кивает головой.

Я спросила у одной девочки из нашего двора, почему Чинар никогда не играет с нами в лапту и почему никто с ним не разговаривает, и он… ни с кем не разговаривает. Девочка засмеялась и сказала:

— Он же сын нашего дворника-татарина, кому он нужен?

Я очень удивилась и поразилась:

— А при чём тут папа — дворник и татарин? Если он татарин, он что, с нами в лапту играть не может?

Девочка на меня посмотрела, пожала плечами и сказала:

— Спроси у своей мамы, она тебе всё объяснит!

Пришла домой, всё Маме и Бабушке рассказала, Анка тоже слушала.

Мама с Бабушкой долго молчали. Бабушка сидела, закрыв лицо руками, Мама куда-то смотрела. Потом Мама говорит:

— Помнишь, Мамочка, когда в начале тридцать седьмого арестовали Лялиного отца, весь двор от них шарахался, мы были единственной семьёй, которая с ними общалась. А когда мы позвали Лялечку к Ёлке на день рождения, ко мне потом приходила её мама — она так плакала, так меня благодарила, это было очень тяжело. Но я тогда думала: тридцать седьмой год, страх — понятна хотя бы причина. Но что сейчас?

Мамочка говорит, а у меня такие странные мысли: почему Лялиного отца «арестовали» — он не хулиган, не вор, он не может быть «врагом народа», он хороший, добрый и научный работник, я его знаю, он живёт в нашем подъезде?

— В кого превращаются наши люди… страшно подумать! — Бабушка смотрит прямо и строго. — Что будет лет через… двадцать — тридцать?

— Мамочка! — прошу я её. — Я ничего не понимаю… тридцать седьмой год… двадцать — тридцать лет? Ну почему они не хотят играть с сыном дворника?

— Если дети не хотят играть с сыном дворника и татарином, — говорит Мамочка спокойно, — значит, их родители плохие, глупые и ничтожные люди.

Я вспомнила нашего дворника. Когда я училась в железнодорожной школе, я каждое утро проходила мимо него. Зима, на улице темно, наш дворник подметает и убирает снег. Я говорю ему: «Доброе утро!», он кивает мне головой, и я понимаю: он меня слышит и тоже желает мне доброго утра.