Особь - Александр Варго

Лишь немного насытившись, Александр Иванович огромным усилием воли сумел сказать себе: «Хватит!» Опытный медик понимал, что добром все это не кончится. Перевязав руку, он вытряхнул на стол содержимое домашней аптечки, куда еще несколько дней назад предусмотрительно складировал набор таблеток, микстур и ампул для инъекций – преимущественно успокаивающих и тормозящих психику. Однако ни хлордиазепоксид, ни диазепам не погасили приступы беспричинной агрессивности и жажды крови. Барбитураты также не помогли. Беспричинная агрессия медленно и неотвратимо нарастала. Мужчина сам ощущал, что он, словно ацетиленовая горелка, извергает багрово-синие струи ненависти и злобы. Назревало то, что в судебной психиатрии именуется «острым маниакальным эпизодом». Понимая, чем все это может закончиться, Александр Иванович незамедлительно принял убойную дозу снотворного. К счастью, это действительно помогло, и он заснул прямо на кухне, положив голову на стол.

На следующий день все повторилось вновь – и удивительная легкость, и ощущение щепки, которую бросили в беспощадный водоворот, и мрачные видения, и обостренное желание увидеть свежую кровь. Более того: патологоанатом ощущал в себе непреодолимый позыв выскочить на улицу с охотничьим ружьем и открыть стрельбу по прохожим. Приняв снотворное прямо в обед, он отправился в спальню и попытался заснуть. Но – тщетно: на этот раз снотворное почему-то не подействовало. А вот желание извлечь из сейфа охотничье ружье становилось просто невыносимым.

– Посчитаю до ста – пойду стрелять! – дал себе слово прозектор и, сунув ноги в тапочки, отправился на кухню.

Он лихорадочно вытряхнул из аптечки все, что там было. Взгляд упал на начатые упаковки хлордиазепоксида и диазепама, которые вроде бы помогли ему вчера. Приняв по две таблетки и того, и того, он досчитал до ста, затем – еще раз до ста. И вскоре почувствовал, что желание убивать и резать хоть с трудом, но поддается волевому контролю… А главное, совершенно исчезла тяга к самоуничтожению – теперь медик и сам не мог понять, почему это он полоснул по запястью острым ножом. С трудом доковыляв до дивана, он моментально заснул.

Патологоанатом проснулся оттого, что узенький солнечный лучик, пробивавшийся длинной золотой спицей сквозь щель между портьерами, уперся ему прямо в лицо и защекотал жгучим прикосновением. Медик перевернулся на бок и, глядя в потертые обои, тщательно и последовательно попытался отстроить воспоминания вчерашнего дня. Видимо, произошел какой-то счастливый сбой, который и позволил ему выжить…

– Снотворное. Хлордиазепоксид. Диазепам, – чуть слышно прошептал он.

Лежа на боку с открытыми глазами, он вслушивался в свои ощущения. Никакого желания убивать, крушить и разрушать у него не было. Правда, вкус принятых вчера лекарств еще немного держался на языке, отчего тот казался шероховатым и слегка онемевшим.

– Снотворное. Хлордиазепоксид. Диазепам, – вновь повторил он отчетливым шепотом.

И тут внезапная и спасительная мысль, подобно солнечному лучу, пронзительно кольнула его мозг: лишь дозированный коктейль из этих трех препаратов притупляет агрессивность, а главное – способствует действенному самоконтролю!

– А это, в свою очередь, значит… – прошептал Александр Иванович и тут же прикусил язык; перспективы, открывавшиеся теперь перед ним, выглядели совершенно невероятными.

Под окнами раздался резкий, отчетливый треск – словно кто-то пустил длинную очередь из крупнокалиберного пулемета. Хозяин квартиры осторожно отодвинул портьеру. Во дворе надрывался, газовал мотоцикл. Клубы белесого выхлопа низко стелились по асфальту. За рулем сидел байкер в черной кожаной «косухе» и яйцеподобном шлеме с опущенным забралом – сосед с первого этажа. С самого утра он заводил свою двухцилиндровую «Хонду» и долго прогревал под окнами мощный двигатель, к огромному неудовольствию всего дома. После чего отъезжал. Возвращался он лишь к вечеру, и оставалось только догадываться, где носит безумного мотоциклиста, не боящегося ни уличных маньяков, ни афганских крыс. Прозектор не исключал, что этот байкер также был укушен загадочным грызуном и теперь рыскал по всему Южному округу в поисках жертв.

Байкера давно уже люто ненавидел весь дом – и не только из-за утреннего рева двухцилиндровой «Хонды». За мотоциклистом числилась масса нехороших делишек – пьяные дебоши, мелкое воровство. Поговаривали даже, что он причастен к наркотрафику и совращению малолеток.

Вернувшись на кухню, Александр Иванович тщательно отобрал нужные лекарства и, отсортировав их, сунул во внутренний карман.

– А чего мне, собственно, терять? – прошептал он, нащупал в кармане ключи и без колебаний отправился открывать напольный сейф, где хранилось охотничье ружье.

Тем временем тональность мотоциклетного двигателя изменилась на несколько тонов вверх – ненавистный байкер наконец выезжал со двора. Прозектор сунул в сумку охотничье ружье, набил карманы патронами и решительно двинулся из квартиры. Почему-то подумалось: в этот опостылевший дом он, возможно, больше никогда не вернется…

Глава 19

Нет ничего хуже женской истерики. Излишне нервного мужчину можно урезонить при помощи логических выкладок, отвлечь разговорами, предложить выпить и уложить спать, польстить ему, запугать, в конце концов – пару раз двинуть по морде. На впавшую в истерику женщину подобные рецепты не действуют. Тут надо разве что запастись терпением и ожидать, когда закончится запал…

Приблизительно такие мысли бродили в голове Мефодия Николаевича Суровцева, когда он бродил по квартире Лиды, глядя на рыдающую девушку. Недавние события на станции метро «Политехническая» не прошли даром: за какие-то несколько дней аспирантка похудела и осунулась. Скулы заострились, большие глаза блестели печально и отрешенно. Суровцев заехал за ней рано утром, когда уличных громил почти не было. Предложение переселиться на территорию зоопарка выглядело на редкость здраво, но аспирантка сразу же впала в истерику.

– Я… лучше тут… я боюсь выходить из квартиры… – тоненько подвывала она, захлебываясь слезами. – Никуда… ничего не хочу. И ты тут останься… Мне стра-а-а-ашно!..

Сперва ученый попытался урезонить девушку, объяснив все преимущества переселения в относительно безопасное место. Затем набрал ей стакан холодной воды. Затем пригрозил, что доставит ее в зоопарк насильно. Однако все это было бесполезно: сидя на кухне, Лида продолжала пронзительно всхлипывать.

Наконец, выплакавшись, девушка произнесла:

– И папа куда-то исчез. Четвертый день не могу ему дозвониться. А ехать в его район я боюсь.

– А хочешь, я съезжу? Или давай вместе? – схватился за спасительную соломинку Мефодий Николаевич.

– Когда? – Лида впервые за все утро взглянула на мужчину осмысленно.

– Завтра, часиков в семь утра. Сегодня уже не с руки. Слишком опасно на улицах.

И тут, словно бы в подтверждение его слов, за окнами грохнуло так, что посуда на кухонной полочке жалобно дзинькнула, и даже синий зубчатый венчик на газовой плите испуганно задрожал, грозя погаснуть. Осторожно отдернув занавеску, Суровцев глянул наружу. На противоположной стороне улицы полыхала малолитражка, из раскрытой дверки выбежал водитель и, пытаясь сбить с себя огонь, покатился по асфальту. В перспективе улицы послышался утробный рев двигателя. Спустя несколько секунд у горящей машины остановился байкер на мощной «Хонде», в черном шлеме с опущенным забралом. В поднятой руке темнел обрез. Грохнул выстрел – водитель на асфальте дернулся, закричал, перевернулся навзничь и затих. Уторбно взвыл мотоциклетный двигатель, и байкер-убийца, объехав окровавленный труп, помчался в сторону набережной.

– Лида, послушай меня, – Мефодий Николаевич уселся рядом, приобнял девушку. – Ты сама все видишь. Оставаться тут нельзя. Не ровен час, найдется психопат, который или по окнам начнет стрелять, или просто в квартиру вломится. Помощи ждать неоткуда, а соседи, как понимаешь, тебе не заступники. Не говоря уже о том, что каждый из них в любой момент может стать кровавым маньяком. Надо ходить в пункты распределения продуктов, да и на работу. В родном зоопарке все-таки надежней… Продукты туда каждый день завозят, а наружу можно и не высовываться. Ну, давай, собирайся. А к папе твоему мы завтра обязательно наведаемся.

На этот раз уговоры почему-то подействовали – девушка нехотя отправилась складывать сумку.

– Лида, только самое необходимое! – крикнул Суровцев в открытую дверь. – Надеюсь, вечернее платье, купальник и любимую детскую куклу ты с собой не возьмешь…

Через полчаса Мефодий Николаевич, сгибаясь под тяжестью огромного баула, спускался по истертым ступенькам подъезда. Осторожно открыл наружную дверь и выглянул наружу. Кустов у подъезда, к счастью, не было, и это не заслоняло сектор обзора. Суровцев принюхался, вслушался, осмотрелся по сторонам и махнул спутнице рукой – вроде все чисто.