Ее темные крылья - Мелинда Солсбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня мутит, когда он произносит ее имя.
— Я говорила, я не сама сюда пришла, — рявкаю я. Его рот сжимается, но я говорю, пока он не перебивает. — Но ты знаешь, если бы я пришла за ней, то по твоей вине, — добавляю я.
За ним Фурии переглядываются, и впервые Аид выглядит растерянно, глядя на меня.
— В чем тут моя вина? — он цедит слова.
— На Фесмофории. Когда мы… — я резко умолкаю, на его лице проступает ужас. Он использует мои колебания, чтобы тряхнуть головой, лишь раз, но этого хватает, чтобы я поняла: он не хочет, чтобы я продолжала, не хочет, чтобы я говорила, что случилось. Жар стыда подступает к моей груди и спине, ребра сдавливают легкие.
Его взгляд впивается в мои глаза, он говорит:
— Уверяю тебя, то, что случилось с Бри, не было связано с тобой, — он вежливо улыбается мне, не разжимая губы.
Мое горло горит от унижения, глаза саднит. Ему стыдно за наш поцелуй. Он жалеет, не хочет, чтобы Фурии знали. Он стыдится этого. И меня.
Я не буду плакать перед ним.
Предательская слеза катится из левого глаза.
— Оставьте нас, — он поворачивается к Фуриям, чьи рты — одинаковые «О» любопытства, пока они глядят на нас по очереди. — Сейчас же.
Я жду, что они откажутся покидать свой дом по его приказу, но они переглядываются, потом Мегера и Тисифона синхронно и чуть насмешливо салютуют, отходят к краю, раскрывают крылья и улетают из виду. Алекто подмигивает мне, а потом следует, и я понимаю, как дико то, что подмигивание Фурии успокаивает меня. Пару мгновений назад она была страшнее всего в мире, а теперь она мне как подруга. Я вытираю лицо потрепанным рукавом.
Аид смотрит на меня, тени сгущаются за ним.
— Ты должна понять, есть правила, — говорит он опасно тихим тоном. — Я не могу отменить то, что сделано. Ни для кого.
— Я не просила ничего отменять, — говорю я сквозь зубы.
Он смотрит мне в глаза.
— Так ты не хочешь ее вернуть?
Да. Нет. Не знаю.
Он приподнимает брови, ждет, что я заговорю, его красивые губы сжаты, и мой взгляд падает на них.
— Почему ты поцеловал меня? — говорю я, не сдержавшись.
— Я не… — думаю, он собирается отрицать это, но он продолжает. — Это была ошибка, за которую я извиняюсь.
Я знала, что он был смущен, раз он не хотел, чтобы Фурии знали, но его слова, его сожаление пронзают меня.
— Ого. Ты должен быть один из лучших, — говорю я, стыд сдавливает голос. Еще слеза катится, я не успеваю сморгнуть ее, и я в ярости, что он получил от меня вторую. Я не должна переживать, это был глупый поцелуй. Я не знала, кем он был, до этого утра. — Но ты не такой. Ты такой же плохой, как другие. Целуешь смертных и убиваешь их друзей. Классическое олимпийское поведение.
Цвет вспыхивает на его щеках, но его голос остается ровным, когда он говорит:
— Я извинился за свои действия, делаю это снова. Прости. Если поможет, я не думал, что мы снова встретимся так скоро, а то и вообще.
Ай. Моя кожа пылает.
— И я не убивал твою подругу, — продолжает он. — Хотя, если я правильно помню, ты желала ее смерти.
— Даже если это так…
— Это так, — он яростно смотрит на меня. — Тебе не нужно было говорить это вслух, Кори Оллэвей, твоя сущность кричала об этом. Я ничего больше не слышал, — слова падают из него в спешке, он отводит взгляд, словно я украла у него признание.
Я не говорила ему свое имя. Он не спрашивал. Она сказала. Я представляю, как они сидят вместе, тихо говоря, и огонь вспыхивает за моими ребрами.
— Тебе вообще позволено убивать — прости, забирать — смертных, когда тебе хочется? — спрашиваю я. — Или она была особенной? — другой, как сказал Али. Интересной.
Он говорит с нечитаемым лицом:
— Как ты это назвала? «Классическое олимпийское поведение». Скажи, ты думала, что я был лучше других?
Я окидываю его взглядом медленно, радуясь, когда его челюсть напрягается.
— Нет. Но, если честно, я не думала о тебе вовсе.
Он моргает, потом запускает ладони в свои волосы.
— Хватит, — он тянется ко мне, и я отшатываюсь.
— Не трогай меня.
Он вздрагивает, словно я ударила его по лицу. Мое дыхание вырывается с шумом, и я ощущаю жар, исходящий от меня, почти вижу туман от него в воздухе.
Он склоняется так близко, что наши носы почти соприкасаются.
— Ладно, — говорит он. — Ты так сильно хочешь остаться, тогда оставайся. Наслаждайся.
И он исчезает.
14
ВЫРАЩИВАНИЕ
Я гляжу на точку, где он стоял, напряженная от шока. Он ушел. Бросил меня тут. Он бросил меня тут.
Мои ноги кажутся пустыми, и я опускаюсь на пол ниши, бросаю нарцисс и сижу на корточках, прижав кулаки к камню, пока сердце бушует. Я хочу домой, в свой сад, к своей земле — любой почве — хочу погрузить руки до локтей, чтобы прохладная земля успокоила меня. Тоска — настоящая и яркая боль под ребрами.
Адреналин выветривается, и я понимаю, что чудом жива — мне везет, что он бросил меня тут. Я дрожу от того, какой дурой была, как плохо все могло пойти. Он мог преклонить меня по щелчку пальцев. Я закрываю лицо руками, дрожу так, что зубы стучат. То, как я с ним говорила, что я ему сказала.
Что он сказал мне.
Я вскакиваю на ноги и отшатываюсь, темная фигура падает на край передо мной. Сияющие перья. Алекто.
Она складывает крылья, и я гляжу, снова привыкая к ее внешности. Даже за пару мгновений, пока я не видела ее, мой разум стер ее края, дал мне забыть, как она отличалась от меня, с ее черными кварцевыми глазами, когтями и перьями. Это проблема с Аидом, понимаю я. Он не выглядит так, как должен, его глупое лицо почти как у человека. Фурии хотя бы не дают забыть, что они другие.
— Я слушала, — говорит
