Наказание для вора (СИ) - Котова Дарья

— Не сходится, правда? — язвительно заметил историк. Лис стиснул зубы от злости, но продолжил отвечать, пытаясь вытянуть из умершей еще вчера памяти подробности вчерашней лекции Ламелинэ, на которой он так беззаботно издевался над эльфийкой:

— Еще у темных эльфов нет радужки и зрачка, а глаза красные. И они сильные.

— Гениальный ответ. А не подскажите ли нам, Ален, какое главное отличие светлых эльфов от темных?

— Их связь с противоположными силам, со Светом и с Тьмой, — предположил Лен, мысленно насылая всевозможные кары на голову профессора. Судя по выражению лица Герима, с ответом он не угадал.

— Какая из четырех ветвей эльфийского рода изменилась сильнее всего в результате Раскола?

— Темные эльфы.

— Нет.

— Лесные?

— Нет.

— Пустынные?

— Светлые, Ален, которые «везде светлые».

Лис старался не замечать ехидно улыбающихся однокурсников. И не концентрироваться на том, что хочет, чтобы Герим свернул себе шею на лестнице.

— А знаете почему? Потому что и лесные, и пустынные эльфы, и даже темные эльфы, несмотря на произошедшие с ними сильные внешние изменения, мало чем отличаются от первых эльфов. А вот у светлых произошла более сложная внутренняя деформация под влиянием появившейся связи со Светом и, что немаловажно, историческими событиями, оказавшими огромное влияние на народ Рассветного Леса. Так вот, — профессор принялся ходить по кафедре, — главное отличие светлых от темных эльфов, да и от пустынных, лесных эльфов и от других рас заключается в том, что у первых душа преобладает над телом, а у всех остальных — тело над душой. Это означает, что б о льший вред темным эльфам и другим расам приносят физические страдания, а вот светлые эльфы уникальны и душевные страдания для них являются преимущественно опасными. Иными словами, физические пытки бесполезно применять к светлым эльфам, а вот, извращая и совращая их души, можно получить небывалую власть над ними. В этом главное отличие светлых эльфов от темных, которые подобными особенностями не обладают и, наоборот, душевно более неуязвимы, чем остальные расы. Это вам понятно, Ален?

— Понятно, профессор, — додумать все кары, которые должны постичь Герима, Лену помешала очередная волна головной боли. В глазах потемнело, и лис лишь надеялся, что историк не поймет, в чем дело, иначе его точно выгонят из Академии. Еще и отцу расскажет.

— Тогда садитесь. И радуйтесь, что не я веду у вас расоведение, иначе вы бы ушли с сегодняшнего занятия с тремя темами для рефератов. А так, — профессор сделал паузу, явно наслаждаясь моментом, — вы всего лишь будете наказаны за то, что не подготовились. В субботу жду вас у себя в кабинете.

Проклятье! В эту субботу проходила Осенняя Ярмарка, самое шумное и веселое мероприятие Рестании, на которое друзья всегда выбирались. Даже в этом году, несмотря на недостаток золота, Лен с Мэлом отказались от субботних смен. И вот! Наказание!

— Козел, — это было самое приличное из того, что произнес в адрес Герима Лен, сидя за столом в столовой. К обеду боль почти прошла, и к нему вернулась способность мыслить. Даже Реб проснулся и с удивлением отметил, что он в Академии.

— Несправедливо, но что ты ожидал от Герима? — утешал Дель, который ни в выпивке, ни в Ярмарке не видел ничего привлекательного, но сочувствовал другу.

— По-моему, наказание вполне заслужено, — тихо заметил Мэл. — Но мне тоже жаль!

Дракон хохотнул и тут же поморщился: даже для его молодого и здорового тела доза выпитого была слишком большой. Реб лишь удивлялся про себя, как держится Лен, для субтильного телосложения которого доля настойки была и вовсе огромной.

— Да мне плевать, справедливо или нет, — рыкнул лис. — Этот старый… — дальше шло слово, которое в приличном обществе не употребляется, — совсем обнаглел. Что он забыл на расоведении? Что это за опрос, когда он пытал одного меня, а потом дополнял вчерашнюю лекцию Ламелинэ⁈ Ему заняться нечем⁈

Неизвестно, сколько бы еще бушевал лис, но его внезапно прервали.

— Я вижу, вы уже отошли от вчерашней ночи, господин Крейл, — холодно заметила стоящая перед ними эльфийка. При взгляде на нее у Лена в голове наконец зажегся свет, и воспоминания с угрожающей скоростью обрушились на его неподготовленное сознание.

— Леди Феланэ, — горло вновь пересохло, а язык начал заплетаться. Лену было стыдно даже думать о своих ночных «подвигах». Хотелось провалиться сквозь землю и не видеть ледяную эльфийскую леди, перед которой он так вчера себя унизил. — Мы с моим другом просим у вас прощения за вчерашний инцидент. Мы раскаиваемся.

— Заметно, — бросила Амелия и заметила насмешливо: — Кот орет по весне, а лис, как видно, по осени.

Лен молча терпел, молясь про себя, чтобы не покраснеть, и не отводил взгляда от жестких сапфиров.

— Я принимаю ваши извинения и жду вас сегодня в семь — исправлять свои художества.

— Какие…

Лен едва успел подавить стон, от очередного постыдного воспоминания, но, судя по ехидной улыбке эльфийки, она прекрасно видела, насколько униженным он себя сейчас чувствует, и явственно наслаждалась этим.

— В семь, — повторила Феланэ и ушла.

— Что вы натв… — начал было Мэл, но пинок от Деля заставил его замолчать. И Лен был благодарен ему, а еще — Ребу за то, что тот не стал ничего говорить. Они вообще делали вид, что ничего не произошло. Что это не Лен вчера пришел к особняку Феланэ и орал всякий бред, а Реб потом, повиснув на нем, не рассказывал о какой-то Соне, которая похожа на кого-то, и что она ему так сильно врезала, что он даже рад.

Но к вечеру молчаливость дракона, проистекавшая исключительно из плохого самочувствия, рассеялась, и, когда они в семь часов пришли к дому Амелии, тот не удержался от комментария.

— Ну ты расписался! — присвистнул Реб, рассматривая разукрашенную мостовую, на которой красовалась надпись «Мила, я тебя люблю!»

— Это ты писал, я только диктовал, — мрачно буркнул Лен. Друг хотел было что-то сказать, но тут из дверей особняка вышла эльфийка с двумя ведрами. С грохотом поставив их на мостовую, она кинула рядом с ними пару тряпок и благоухающий мешочек.

— Там мыло. Можете приступать, — будто и не было вчерашнего дня и всего предыдущего месяца, эльфийка вновь превратилась в высокомерную ледяную леди. Это читалось во всем: в тоне, в голосе, во взгляде, в поведении. Похоже, лис перешел черту, и перестал быть интересен оскорбленной до глубины души остроухой.

«Наконец-то!» — подумал Лен, затыкая внутренний голос, орущий, что ему это не нравится.

Они провозились с надписью до ночи: видимо, краска оказалась хорошей. И все это время, пока они на коленях оттирали мостовую до кровавых мозолей под насмешливые и удивленные взгляды прохожих, Реб не замолкал. Все распинался о пользе алкоголя и вспоминал их прошлые гулянки. Лен молча тер камень и старался не думать о хозяйке особняка позади него. А еще его тревожил вопрос, насколько распространится весть о его «приключениях»? Только бы до отца не дошло. Если перед Милой было стыдно, но пережит можно (ага, как же!), то папа… Папа был единственным, чьим мнением Лен по-настоящему дорожил.

— Знаешь, к чему я все это говорю? — неожиданно спросил Реб, отбрасывая тряпку в сторону и садясь прямо на грязную мостовую. Лен последовал его примеру и принялся растирать замерзшие окровавленные руки. Надпись лишь слегка побледнела, но лис знал, что он не сдвинется с места, пока не сотрет ее окончательно.

— К чему?

Реб неожиданно горько усмехнулся, маска гуляки-весельчака слетела с него, оставляя бастарда драконьего принца с жесткой улыбкой на губах.

— В этот раз мы переплюнули сами себя: когда еще мы творили такое? Обычно ведь драки да случайные подружки, чем еще заканчивалось?

— Пару раз забирали в Управление…

— Опять же за драку!

— Ты к чему ведешь? — не понял Лен. Реб склонился к нему и прошипел сквозь зубы, явно злясь и, скорее всего, на себя:

— К тому, что настойка, конечно, забористая, но, сдается мне, что причина в нас самих.