Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед Анисим отправил паром. Зашлепали волны, ударяясь в промасленные борта карбузов. Разговор угас. Только Митька вел с Юргиным беседу на «божественную» тему:
— Тетка Пистимея говорит, что ты, брат мой во Христе, еще водного крещения не принимал.
Юргин подозрительно покосился на Митьку, чуть отодвинулся, буркнув:
— Тоже мне брат нашелся! Пес шелудивый твой брат.
— Не сподобился, значит, ты еще, — не унимался Митька. — Тетка Пистимея так и говорит: «Глас Божий не достигает души его».
— Отстань!
Все знали, что Юргин похаживал время от времени в баптистский молитвенный дом — «из интересу с любопытством», как он сам об этом говорил.
— А я так думаю, дядя Илья, что глас Божий тебя достиг уже, хоть ты еще и не чуешь этого. Ведь сказано же у пророка Иеремии: «Ты влек меня, Господи, и я увлечен».
— Что ты понимаешь? — усмехнулся Юргин. — Иеремия так говорил, а Иаков иначе. Вот: «В искушении никто не говори: „Боже меня искушает“, потому что Бог не искушается злом и сам никого не искушает». Тоже читывали и мы когда-то кое-что.
— Эх, дядя Илья! Так ведь Иаков про искушения зла говорит, а Иеремия — о проникновенном гласе Божьем, зовущем к добру, к перерождению духовному. — И, поглядев в глаза Юргину, заключил: — Но я все равно считаю, что ты достоин водного крещения.
— Да отстань ты! — прикрикнул уже с раздражением Юргин. — На черта мне оно, это крещение!
Так ничего и не понял Купи-продай. Митька хмыкнул и замолчал.
А паром между тем был уже на середине реки.
Вдруг Клашка толкнула сперва Ирину, потом Варьку, показала глазами на Митьку:
— Смотрите-ка! Смотрите… Чего это он?
Купи-продай, свесив с бревна ползада, сидел, облокотившись о колени, всем своим видом показывая величайшее презрение не только к присутствующим на пароме, но и еще, по крайней мере, к половине человечества, если не ко всему сразу. А Митька, откинувшись на перила парома, сосредоточенно прижигал папироской его штаны.
Потом Митька стал невозмутимо курить, раздувая струйками табачного дыма занявшееся, видимо, уже место. В глазах его прыгали чертики.
Пока Клашка, Ирина и Варька соображали, что там колдует такое Митька, Юргин вдруг заговорил, не меняя позы:
— Тоже мне руководители! Устин этот, хошь Захарка… Чего народ мучить! Жилы рвем, а сено все одно гниет. Может, им панфары за геройство бить на собраниях будут, а я при чем? Я, откровенно даже сказать, здоровьем слабый. В груди у меня что-то заходится… Или вот еще, тоже работнички в нашем сельповском магазине, — съехал он вдруг на свою любимую тему. — На днях в скобяном отделе ухват покупал. Мне его швырк на прилавок. Заверните, говорю. «Бумаги нет…» Как это нет, спрашивается?! Коли зашел трудящийся колхозник в магазин, так ты его культурно обслужи. В торговом деле первый вопрос — культура и взаимная вежливость, потому что… Ой! Ой!!
— Что, что, дядя Илья? — участливо заглянул в глаза Юргину Митька.
— О-ой! — Юргин выскочил на середину парома, пританцовывая, закрутился на месте, хлопая себя то одной, то другой рукой по заду.
Первой захохотала Клашка, поняв, в чем дело. За ней закатился басом Филимон.
Но большинство колхозников молча и удивленно смотрели на Юргина.
— Батюшки, не родимец ли его схватил? — испуганно воскликнул женский голос.
— Обыкновенная самодеятельность, — успокоил Митька. И отчетливо пояснил: — Знаменитый артист Купи-продай исполняет баптистский танец.
— Бапти… Самодель… э-э, люди! — прыгал посреди парома Юргин, высоко вскидывая ноги. — Ведь он, однако, Митька…
И это было до того уморительно, что даже колхозники, настроенные самым мрачным образом, начали улыбаться. Улыбнулся и Фрол Курганов, засветилась веселая искорка в продолговатых, вечно печальных глазах Варьки Морозовой. А Ирина уткнулась в плечо Клашки Никулиной и вытирала кулаком проступившие от хохота слезы.
— Да отчего это он… Клашенька? — с трудом прокричала Ирина.
— Видишь ли… понимаешь ли… — только и смогла проговорить Клашка.
Илья Юргин вдруг сел на доски. Но тут же вскочил, точно подброшенный пружиной, закрутился еще сильнее.
— Горю… горю ить я!.. Штаны еще новые почти были! Э-э…
— Что ты говоришь?! — подскочил к Юргину Митька. — Где, где горит?
— Еще спрашиваешь, дьявол! Вот тут, тут смотри! — повернулся к Митьке спиной Юргин и чуть согнулся. — Туши, что ли, гад!
Митька ковырнул в брюках пальцем, оторвал полуистлевший кусок. И тогда откуда-то из недр Илюшкиных брюк повалили сразу клубы дыма.
Сквозь неудержимый хохот послышались выкрики:
— Сгорит живьем человек!
— Воды скореича! Где ведро?
— Скидывай штаны-то! Скидывай! Сгоришь вместе с ними!
Но громче всех вопил сам Юргин, пятясь задом на Митьку:
— Туши, говорю, сволочь! Туши, паразит!
— Сейчас, браток, сейчас! — ласково говорил Митька, торопливо разматывая свою веревку. — А заодно и окрестим. Жди, когда тетка Пистимея решит, что сподобился уж… Правда, без положенного обряда.
В следующее мгновение Митька захлестнул веревку под мышками Ильи, взял его в охапку и потащил к перилам парома. Никто не успел опомниться, как «знаменитый артист», болтая руками и ногами, мешком плюхнулся в воду.
— Это еще что за шутки? — перестав смеяться, крикнул Сергеев.
— В самом деле добалуешься… Утопишь человека, — подал голос и Колесников.
— Ничего, пусть вымочит ему всю желчь.
— Да, ему вымочишь! В бензине разве с недельку выдержать…
Веревка была не очень длинной, Юргин барахтался метрах в пяти от парома, истошно выкрикивал:
— Сволочь чубатая! Анархист проклятый…
— Ну как, потухло?
— И-и-ы-ы! — простонал в ответ Юргин посиневшими губами.
— Что, еще идет дым? — огорченно переспросил Митька. — Ну не падай духом, не бросим в беде человека. Давай еще помочим.
— Ты в самом деле… шути, да знай меру, — поднялся
