Золотое руно - Роберт Сойер

Сработали предупреждения на каналах телеметрии многих из присутствующих в толпе людей: возбуждение отражалось на их жизненных показателях. Я передвинул предельные значения немного вверх, чтобы отключить сигналы. Они все слишком молоды и слишком здоровы, чтобы получить инфаркт от одного только перевозбуждения. Даже те, кто входил в Комитет Элли Смит, эти предатели, эти потенциальные мятежники, призывавшие к прекращению полёта, даже они поддались всеобщему возбуждению, хотя, возможно, в меньшей степени, чем остальные.

— Двенадцать. Одиннадцать. Десять.

Хор голосов становился громче, взволнованнее. Сердца бились быстрее. Амплитуды ЭЭГ увеличивались. Температура тела повышалась. Я начинал понимать выражение «напряжение стало почти осязаемым». Толпа отсчитывала уже последние десять секунд — смачно, страстно, с душой.

— Девять. Восемь. Семь.

Опубликованный план экспедиции изначально предусматривал, что это событие будет устроено без оповещения команды. Я должен был просто вырубить двигатели, но скомпенсировать потерю создаваемой тягой псевдотяжести с помощью корабельной антигравитационной системы, как я делал в течение тех месяцев, когда «Арго» находился на околоземной орбите. Однако мэр Горлов понял, что люди хотят праздника, чего-нибудь, чего можно ждать и чему радоваться. Вместо компенсирования он попросил меня полностью отключить систему искусственной гравитации на борту корабля, оставив лишь ту, что создавалась тягой двигателя.

— Шесть. Пять. Четыре.

Через несколько секунд я выключу двигатели. Наше магнитное поле, тщательно сфокусированное с применением тех же технологий, которыми воспользовался Аарон, чтобы втянуть Диану и «Орфей» обратно на борт, продолжит защищать находящихся внутри корабля людей — не говоря уж о тонкой электронике — от дождя радиоактивных частиц, сквозь который мы движемся, от потока оголённых атомных ядер, питающего наш таранный двигатель Бассарда.

— Три! Два! Один!

У моих маленьких роботов уйдёт бо́льшая часть дня на чистку оборудования таранной ловушки, реакторной камеры и конусов выходных сопел. Как только двигатель будет заглушен, солнцеподобное сияние нашего выхлопа пропадёт, и трёхкилометровый корпус «Арго» будет освещаться лишь опоясывающей его звёздной радугой. Каждый из металлов, покрывающий различные части корабля — бронза водородной воронки, серебро центральной шахты, медь реакторной зоны — будет по-разному отражать её свет.

— НОЛЬ!

Я начал глушить термоядерный двигатель — потихоньку, мягко, ровно. Наша скорость оставалась постоянной — на несколько процентов ниже скорости света — однако наше ускорение упало до нуля так же быстро, как в душе человека любовь может смениться ненавистью. Как только ускорение пропало, создаваемая им кажущаяся гравитация ослабла и иссякла.

Некоторые нетерпеливые личности начали подпрыгивать сразу, как только счётчик дошёл до нуля. Их первые прыжки были разочарованием — это было очевидно из выражения их лиц и из их телеметрии. Но каждый следующий прыжок возносил их выше и выше, а цепкие пальцы гравитации возвращали их обратно всё медленнее и медленнее, пока, наконец, подпрыгнув, они не продолжали подниматься вверх и вверх, пока не стукались о выгнутый потолок на восьмиметровой высоте.

Более спокойные типы дождались, пока не почувствуют невесомость, и лишь тогда, лишь немного согнув пальцы ног, поднимались в воздух. Кое-кто из них застревал между полом и потолком, не в силах ни до чего дотянуться. Однако это их, похоже, не особо беспокоило — они хохотали, как дети, растопыривая в воздухе конечности; заблаговременно принятые препараты против космической болезни устраняли все неприятные ощущения, иногда возникающие при попадании в невесомость.

Кое-кто пользовался аэрозольными баллончиками для передвижения по обширному помещению. Они кувыркались в воздухе, глядя на крыши жилых блоков внизу, многие — впервые в жизни наблюдая тщательно продуманную геометрию травянистых участков и причудливо искривлённых пешеходных дорожек.

Другие сцеплялись друг с другом в цепи и так носились по небу, распевая хором.

Празднество длилось несколько часов; люди становились всё смелее в отсутствие гравитации, исполняя акробатические трюки и сложные трёхмерные танцы. Даже те, у кого был опыт пребывания в невесомости, похоже, наслаждались происходящим благодаря обширным пространствам «Арго» — большая редкость на большинстве людских космических кораблей. Многим нравилось отталкиваться от стены изо всех сил и улетать на сто или больше метров, пока сопротивление воздуха их не останавливало. Довольно быстро, особенно среди мужчин, это развлечение превратилось в соревнование, кто сможет улететь дальше с одного толчка.

В скором времени пары стали разлетаться по дальним углам, чтобы исследовать возможности, которые даёт невесомость в плане секса. Большинство были разочарованы — от привычных толкательных движений партнёры имели тенденцию разлетаться — однако некоторые отыскали способы и, судя по их медицинской телеметрии, великолепно проводили время.

Аарон и Кирстен присоединились к веселью, хотя Кирстен пришлось однажды отвлечься, чтобы вправить вывихнутое плечо одному из летунов, слишком сильно приложившемуся о потолок. Возможность подобных инцидентов была предусмотрена, так что она отсутствовала лишь тридцать семь минут. Когда она вернулась, то повисла в воздухе лицом к Аарону, переплетя с ним пальцы. Она смотрела в его многоцветные глаза, ища и удивляясь. Он казался веселее, чем был в последнее время, но она, похоже, заметила что-то, чего я заметить не мог, и не сделала никаких попыток к сексуальной близости. Так они парили вдвоём, молча, довольно долгое время.

18

Главный календарный дисплей Центральный пост управления

Дата на борту: пятница, 10 октября 2177

Дата на Земле: четверг, 4 мая 2179

Дней в пути: 743 ▲

Дней до цели: 2225 ▼

Исходя из того, что в моём корпусе нет окон, можно предположить, что когда я выключаю свет, внутри наступает непроглядная тьма. Конечно, я мог бы и так сделать, но большинство членов команды, по-видимому, предпочитает, чтобы какое-то освещение сохранялось и на время их сна. Думаю, это помогает им заглушить свои первобытные страхи: иметь возможность сразу после пробуждения убедиться, что никакой смилодон не пускает слюну в двух метрах от них, что никакие злобные, мстительные или голодные люди не таятся в ночи. Светящиеся полоски на стенах создавали примерно такое же освещение, что и луна в первой четверти.

Конечно, Аарон и Кирстен не спали — пока не спали. Они приготовились ко сну, почти ни слова не говоря друг другу. Они оба довольно сильно устали — день в невесомости, который, по идее, должен был быть днём отдыха, вымотал их. Когда они, наконец, улеглись вдвоём в постель, я не ожидал ничего большего, чем быстрый поцелуй, краткое «Увидимся утром» от Аарона и «Спокойной ночи» от Кирстен.

Но этим вечером ритуал оказался нарушен. Как только флуресцентные панели на потолке погасли, оба оказались временно ослеплены из-за того, что их глаза медленно адаптировались к изменившемуся уровню освещения. Но я ясно видел, как Кирстен протянула руку, передумала и одёрнула её, но через мгновение протянула её снова, и в этот раз коснулась спутанных коротких волос на груди Аарона. Она легко, одними пальцами погладила его — она могла бы стать хирургом, её пальцы были такие длинные и ловкие — проводя ими туда и сюда.

— Аарон? — тихо произнесла она.

— Хмммм?

— Аарон, а ты…? Что ты думаешь о нас? — Пауза. — Обо мне?

Он на секунду напрягся, и его ЭЭГ показала возросшую мозговую активность. Я видел, как он дважды открыл рот для ответа, но оба раза задумывался над тем, что хотел сказать и останавливал себя. Наконец, он всё же заговорил:

— Я люблю тебя, — тихо сказал он. Прошло уже больше года с тех пор, как он говорил эти слова своей бывшей жене Диане: он перестал говорить их прежде, чем перестал чувствовать любовь, насколько я мог судить. Но его отношения с Кирстен были достаточно молоды, чтобы эти слова ещё выходили наружу без особых затруднений.

— А о нас?

— Я рад, что мы вместе.

Кирстен улыбнулась, и улыбку эту в темноте мог видеть только я. Мгновением спустя она сказала:

— Я тоже тебя люблю. — Помолчала, будто задумавшись; её рука прервала движение по Ароновой груди. Когда она заговорила вновь, в её голосе была нотка опасения, словно она боялась, что может сказать что-то не то: — Мне так жаль, что с Дианой это случилось.

Аарон ответил через восемь секунд, и с каждой из этих секунд медицинская телеметрия Кирстен делалась всё более и более возбуждённой, отражая её ожидание ответа, которого всё не было. Наконец, он сказал: