Брошенные машины - Джефф Нун

— Хорошо.

В первый раз за последний месяц мы узнали точное время. Это было так странно — и больно. Как будто мне ткнули иголкой в лицо.

— Хорошо, — повторил Павлин. — Два часа, четыре минуты и сколько теперь секунд?

— Тридцать семь.

— Хорошо.

— Тридцать восемь, тридцать девять…

Павлин взял свою сумку, достал аптечку и бутылку воды. Принял капсулу «Просвета», запил её водой.

— Пусть нам будет хорошо. — Он бросил аптечку к нам на заднее сиденье. — Не пропустите дневной приём.

— А вы мне не дадите немножко денег? — спросила Тапело.

— Да без проблем, — сказал Павлин.

Я дала девочке деньги. Она посмотрела на них и сказала:

— Это все?

— Это все, — сказал Павлин.

— Но ты пока не собираешься нас бросать?

— Кого — вас?

— Ну, ты же сказал, что если получишь, что хочешь, то сразу уедешь куда-нибудь далеко, бросишь нас. То есть всех нас.

— Да я тебя даже не знаю, девочка. Я не знаю, кто ты.

— Я знаю, да. Но ведь ты не уйдёшь?

— Ну, когда-нибудь точно уйду, — сказал Павлин.

— Ага, понятно, — сказала Тапело. — Когда-нибудь.

Павлин открыл свою дверцу.

— Ладно, давайте пока погуляем. Но только недолго. Всем ясно? — сказал он, выходя из машины.

— Ясно-ясно, — сказала Тапело. Павлин наклонился к моему окну.

— Марлин, ты останешься здесь. Будешь присматривать за машиной и за чемоданчиком.

— Хорошо.

Водительскую дверцу заклинило, так что Тапело перелезла через сиденья и выбралась из машины с пассажирской стороны. Павлин направился к главному зданию, а Тапело пошла к киоскам.

Мы остались вдвоём с Хендерсон. В напряжённом молчании.

— Ну ладно, — сказала я наконец.

— Выпусти меня, — сказала Хендерсон.

— Что?

— Дай мне выйти.

— А, да.

Её дверцу тоже заклинило, и мне пришлось выбраться из машины, чтобы Хендерсон смогла выйти наружу. Она взяла с собой чемоданчик и свою сумку.

— Что будем делать? Куда пойдём? — спросила я. Хендерсон как будто меня и не слышала. Она подошла к механику, который уже поднял капот и занялся нашим двигателем.

— Где здесь туалет?

Механик посмотрел на неё и ничего не сказал.

— Где туалет?

Механик ткнул пальцем куда-то в сторону, и Хендерсон пошла туда.

Я нагнулась, наполовину забравшись в машину, чтобы собрать с сиденья и с пола оставшиеся осколки. Стекло разбилось крошечными кубиками, и мне казалось, что я подбираю бриллианты — драгоценные камни, что приносят несчастье. Какая я всё-таки дура. Это надо же было сотворить такую глупость.

Я порезала палец, до крови.

Взяла свою сумку и выбралась из машины.

Машина выглядела неважно: стекло разбито, кузов помят, белая краска местами содрана с обоих боков. Механик уже занимался водительской дверцей. Он посмотрел на меня. Что-то тихонько насвистывал себе под нос и улыбался каким-то своим мыслям. Была ещё только середина дня, а я уже так устала, как будто сейчас была ночь.

— Здесь есть где-нибудь телефон? — спросила я. Механик тупо уставился на меня.

— Ага. Но связь только с той стороной.

— С той стороной?

Сперва я подумала — я действительно так подумала, — что он имеет в виду потусторонний мир, что тут есть телефон для связи с мёртвыми, но нет, нет. Механик смотрел на шоссе и на здания с той стороны от дороги.

— А внешней линии нет?

— Есть, но она не работает.

Он вновь поднял молоток, которым стучал по погнутой дверце.

— А вы здесь давно? — спросила я.

— В каком смысле?

— Вы давно тут работаете?

Кажется, он растерялся.

— Не знаю, мадам.

— Вы не знаете?

— У меня нет замены.

— Что?

— У меня нет такого стекла, на замену. Поставить вам временную заслонку?

— Да, поставьте, — сказала я.

Рядом с мастерской была небольшая лужайка, огороженная низкой кирпичной стеной. Я достала из сумки аптечку, бутылку с водой и пошла туда. Села на ограждение. Механик работал. Какое-то время я наблюдала за ним. Где-то играла музыка; наверное, здесь повсюду стояли громкоговорители. Мягкий механический ритм без мелодии, чтобы там не поселилась болезнь.

Хотелось спать. Хотелось «пересидеть» этот кошмарный день, чтобы он поскорее закончился. А потом мне пришла одна мысль. Может быть, просто уйти? Бросить все и уйти, слиться с этой счастливой толпой, обожраться дешёвым «Просветом». Может быть, мне полегчает. Воспоминания сами собой отомрут. И я потеряю себя — навсегда.

— Она там красилась.

Я подняла голову. Я даже не слышала, как подошла Хендерсон. Она держала в руке чемоданчик.

— Кто?

— Какая-то женщина, в туалете.

Хендерсон переодела брюки. Расчесала свои длинные светлые волосы и подвязала их шарфом. Её лицо так и сияло. Я не знаю, как она выглядела до болезни, но она и сейчас была очень красивая. Я всегда считала её красивой, с самой первой нашей встречи — тогда, в темноте, в городском саду. Она увидела, как я роюсь в земле, и сказала, ещё ничего не зная о том, что я там искала, вообще ничего не зная: «Если ты собираешься похоронить себя заживо, то закапывайся помедленнее. Так прикольней». Это были первые слова, которые я от неё услышала. И то, как она их сказала, и как она на меня посмотрела, как подошла ко мне и протянула мне руку… да, она была очень красивая, очень. Это была удивительная красота. Необычная, странная.

— Она красила губы, Марлин. Красила губы помадой. И пудрилась. Ты меня слышишь?

— Что? Перед зеркалом?

Хендерсон села рядом со мной.

— У них там висят зеркала, Марлин. У них в туалете висят зеркала, с подсветкой, и эта женщина, она красилась перед зеркалом, совершенно спокойно. Она любовалась собой и напевала себе под нос какую-то глупую песенку, а потом повернулась ко мне.

— И что она тебе сказала?

— Ничего. Улыбнулась, и все. Но ты меня знаешь. Меня это бесит. Меня бесит, когда кто-то мне улыбается без причины. Потому что это неестественно. Это не по-человечески. И самое главное, это противно. Вот её сумка.

Хендерсон вручила мне дамскую сумочку из какого-то блестящего голубого материала.

— Ты украла её сумку?

— Она мне сама её отдала.

Сумка была буквально набита капсулами в небесно-голубой оболочке с белой голубкой на каждой. Много. Даже слишком много. Я зачерпнула целую горсть, подержала в руке, высыпала их обратно в сумку.

— Блин. Это то, что я думаю?

— А ты попробуй.

Хендерсон открыла одну капсулу, просто раздвинула две половинки и высыпала содержимое мне на ладонь. Порошок. Я послюнявила палец, взяла чуть-чуть, на самый кончик. Облизала палец. Сладко. Как карамель.