Последние герои империи - Владимир Шигин

Волны глухо били в левую скулу корабля и хлестали мелкими брызгами в лица верхней вахты. Несмотря на неисправность некоторых механизмов, в том числе циркуляционной помпы, миноносец держал хороший ход. Инженер-механик Кисляков выжимал из изношенных машин миноносца все возможное.

Однако проскочить незамеченными не удалось. Из мглы вынырнули сразу два японских миноносца и устремились на перехват «Решительного».

— Вперед полный! — крикнул лейтенант в машину. За кормой миноносца вскипел пенный бурун. От ветра выступили слезы. Про себя Рощаковский читал родовую молитву, которую всегда читали в минуту опасности его отец и дед: «Господи, не покинь меня, заблудшего! Имя твое — Сила, укрепи ж меня, слабого и бессильного! Имя твое — Свет, освети душу мою, померкнувшую в жизненной борьбе и страстях! Имя твое — Покой, дай неприкаянной душе моей обрести покой! Имя твое — Милосердие, смилуйся над нами!»

Отчаянно маневрируя на полных ходах так, что миноносец ложился бортом в волну, Рощаковский быстро перевел японцев на кормовые углы, а затем, постоянно меняя курс, и вовсе оставил своих преследователей с носом

Ранним утром следующего дня «Решительный» буквально влетел на внешний рейд Чифу. Ни Рощаковский, никто другой на борту «Решительного», разумеется, не могли еще знать, что к этому моменту корабли нашей эскадры так и не смогли прорваться во Владивосток и уже возвращались в Порт-Артур после ожесточенного сражения в Желтом море, а посылавший Рощаковского в Чифу контр-адмирал Витгефт был уже мертв…

По приходу на рейд Чифу с миноносца спустили шлюпку, и Рощаковский лично доставил депешу в российское консульство. Теперь, согласно инструкции Витгефта, он должен был отдать приказ о разоружении корабля… Консул обещал договориться об условиях интернирования миноносца с местным дацуном (китайским губернатором). Рощаковский убедительно просил его «выторговать» время, чтобы произвести кое-какой ремонт.

«С самого выхода из Порт-Артура мысль о разоружении не давала мне покоя, — напишет он позднее в рапорте. — В подобном образе действий я усматривал нечто роняющее достоинство России».

Разоружение означало, что до конца войны корабль будет находиться под охраной нейтральных китайцев, а команда будет объявлена гражданскими лицами, не имеющими права принимать участия в боевых действиях.

Конечно, Рощаковского это не устраивало. Собрав офицеров, он предложил им высказать свое мнение. Все были единодушны: попробовать прорваться в Артур, а если не получится, то идти в Сайгон, там ждать подхода эскадры с Балтики и уже в ее составе снова идти в Артур.

Затем слово взял инженер-механик Кисляков:

— С состоянием наших машин никуда прорваться мы не сможем! Необходимо перебрать эксцентрики гребною вала, а на это надо время!

Визит к китайскому адмиралу был менее успешен, чем визит к консулу. Командующий китайской Северной эскадрой Са Чжен-бин принял Рощаковского в синем халате и был важен как средневековый мандарин.

— Ни о каком времени на ремонт не может быть и речи! — заявил он через переводчика — Вы должны разоружиться сегодня же!

Покидая китайский крейсер, Рощаковский увидел на крыле мостика японского офицера. Тот оскалился в улыбке и приложил ладонь к козырьку фуражки. Рощаковский отвернулся. На душе было тошно. Китайцы явно плясали под японскую дудку, и это не сулило ничего хорошего.

К моменту прибытия Рощаковского на миноносец там было уже полно китайских матросов, прибывших контролировать разоружение.

«Если бы дело шло лично обо мне, то я бы не задумался понадеяться на слепое счастье. Но я являлся хозяином дорогостоящего судна и 50 человек. Я счел себя не вправе преднамеренно погубить все это, без всякой выгоды, но лишь только для удовлетворения самолюбия. Я решился разоружаться в Чифу…» — так описал причину своего решения Рощаковский.

Ближе к вечеру консул прислал на «Решительный» записку, сообщая, что с дацуном Чифу говорить бесполезно: Пекин настоятельно требует полного и немедленного разоружения миноносца.

29 июля в 16.00 с «Решительного» сняли затворы орудий и торпедных аппаратов, ударники и запальные стаканы мин Уайтхеда. Все это вместе с винтовочными затворами и штатными револьверами перевезли на берег. К вечеру того же дня миноносец перестал быть боевым кораблем. С паровых машин сняли важнейшие детали. После этого на «Решительном» спустили флаг. Отныне миноносец считался выведенным из кампании.

Около полуночи китайцы донесли, что на рейде замечены японские миноносцы. Рощаковский встревожился. Собрав экипаж, он приказал всем спать на верхней палубе.

«Мне не приходило в голову, чтобы японцы осмелились открыто абордировать миноносец, — напишет Рощаковский в рапорте. — Но мне казалось, что пустить тихонько мину, уйти и потом отпереться от всего — было бы в японском духе…» Чтобы японцы решились по-пиратски атаковать в нейтральном порту разоруженное судно, нагло поправ все морские законы, — об этом русский офицер и помыслить не мог…

Медленно тянулась душная безлунная ночь. На море был штиль. Подложив под головы пробковые спасательные жилеты, офицеры и матросы лежали вповалку на палубе. В команде воцарилась уныние. Чтобы приободрить матросов, мичман Петров допоздна читал им «Сорочинскую ярмарку» Гоголя. Вдоль бортов стояли китайцы с кремневыми ружьями.

Утомленный событиями минувшего бурного дня, Рощаковский спустился к себе в каютку. Но поспать не удалось. Внезапно сверху послышался шум — это китайцы поспешно разбирали в шлюпках весла. В паническом состоянии они покинули «Решительный». Рощаковский, накинув тужурку, выскочил наверх.

В 3 часа ночи послышались всплески весел. К трапу приближалась шлюпка. На корме сидел офицер-японец, в полной форме, при мече, рядом — штатский. Шлюпка приблизилась, и штатский обратился к Рощаковскому по-русски: «Японский офицер желает говорить с русским командиром, просит разрешения войти на палубу».

Полагая, что это парламентер, Рощаковский дал согласие, однако приказал поднимать экипаж. «Парламентер», положив руку на эфес меча, громко зачитал бумагу. Переводчик отчеканил:

— Предлагаю командиру миноносца немедленно выйти в море и вступить со мной в бой. Если у него неисправна машина, предлагаю взять его на буксир, вывести в море и там вступить в бой. Если командир отказывается, ему надлежит сдаться.

Из описания событий в Чифу: «Тем временем на рейд Чифу вошли два японских истребителя — "Асасиво" и "Касуми", преследовавшие "Решительный" накануне, но потерявшие его в темноте. Около 3.00 ночи к борту русского миноносца подошла шлюпка с группой вооруженных матросов во главе с мичманом Тарасимой Усаби. Японцы, вопреки всем нормам международного права, предъявили нашим морякам ультиматум: либо "Решительный" выходит в море ^ля боя, либо сдается. Мичман Тарасима предложил сдать миноносец, а на борт поднялся унтер-офицер, несущий полотнище японского знамени. Увидев его, мичман Петров развернул в руках Андреевский стяг».

— Мы не сдаемся, — заявил Рощаковский. В своем рапорте он докладывал: «Я тогда сказал: "У вас есть сабля — можете убить меня, я вам клянусь, что не стану защищаться, но, пока я жив, не вздумайте поднимать своего флага!"

С лица Тарасимы не сходила наглая улыбка

— Уважая тишину и спокойствие жителей нейтрального города, — сказал он, — я имею счастье предложить вам в этом случае выйти сейчас же в море и принять рыцарский бой с нами.

Рощаковский оглядел своих матросов

— Хорошо, — согласился он, — я и мой экипаж готовы принять бой. Но прежде укажите китайскому адмиралу Цао, чтобы на время сражения он вернул нам замки от пушек, минные ударники и личное оружие моего экипажа.

— Простите, — отвечал на это японец, — но мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая.

— Это вы-то не властны? — рассвирепел Рощаковский…»

Тем временем подошла вторая шлюпка с десантом Рощаковский все понял. Японцы решили попросту захватить миноносец, а переговоры затеяли, чтобы без помех приблизиться к кораблю. Положение было отчаянное. Решение нужно было принять в считанные секунды. И командир принял его. Миноносец — взорвать, а экипажу драться до последнего. Драться, несмотря на то, что оружия у моряков «Решительного» уже не было… Матросы разбирали, что только можно, для драки: гаечные ключи, вымбовки и свайки.

На борту «Решительного» остались лишь три подрывных патрона, оставленных Рощаковским «на всякий случай», поэтому лейтенант приказал минеру взорвать патронные погреба. Однако, чтобы подготовить взрыв, надо было потянуть время, и Рощаковский попытался отвлечь японца переговорами. Он заявил, что корабль разоружен, находится под зашитой международных законов, а экипаж обязался в войне не участвовать. Однако десантники уже проникли на борт и рассеялись но всему кораблю. Внезапно из темноты возникли силуэты двух японских миноносцев, а затем и крейсера, С погашенными огнями они подходили к «Решительному».