Властелин рек - Иутин Виктор

— Отец, умоляю, покрой голову, — попросил он тихо, и Николай Рыжий, утирая счастливые слезы, вновь надел свою шапку.

Уже вечером они присутствовали на всеобщем военном совете, собравшемся во владычном тереме занятого поляками монастыря — здесь с наступлением холодов поселился королевский двор. Христофор Радзивилл, весь светящийся от собственного тщеславия, докладывал:

— Я на двести пятьдесят миль изъездил Московскую землю и был на глазах самого великого князя! Об этом Ваша Королевская Милость может узнать от пленных, которые скоро прибудут сюда!

Погрузневший, с изнуренным от бессонницы землистым лицом, Баторий, восседая в высоком кресле, удовлетворенно кивнул. Польские и литовские воеводы с улыбками оценивающе глядели на молодого разорителя русских земель, прощая ему его гордыню.

Далее Христофор, помрачнев, рассказывал о своем пути из-под Порхова, который осаждал со своими воинами до того, как Баторий призвал его примкнуть к основному войску под Псковом.

— Под Порховом осталось не более сотни людей, остальные все разбежались для грабежа. Прошу, ваше величество, оказать им необходимую помощь и послать туда еще людей, ибо в шести милях от Порхова стоит значительное войско московитов. Они хватают фуражиров, но не двигаются с места.

— Почему нам тогда не послать туда войско, дабы разбить их? — предложил Ян Замойский, поерзав в своем кресле.

— Московиты имеют разъезды, они тотчас доложат о приближении наших войск и отступят, ибо великий князь, видимо, приказал им не вступать с нами в прямые сражения, — возразил Христофор Радзивилл. — Между тем, как только наши полки начнут возвращаться, татарские отряды московитов начнут бить им в спины и изрядно смогут их потрепать. Надобно просто снабдить оставшиеся там силы значительным числом ратников, дабы они всегда могли быть на страже.

— Мы поможем им, — ответил король и обратился к Замойскому. — Тебе поручаю заняться этим делом!

— Еще, ваше величество! — Христофор Радзивилл сделал шаг вперед и склонил голову перед Баторием. — Могу ли я доложить вам о том, что пришедшие со мной роты находятся в отчаянном положении, кони издыхают от ссадин, так как за неимением телег им приходилось все это время тащить на себе все тяжести. Мои люди просят жалованье по числу оставшихся у них лошадей и также просят отвести им место в лагере, где они могли бы расположиться.

Баторий, пристально глядя на молодого воеводу, шевельнул желваками, но согласно склонил голову. Когда Христофор Радзивилл отступил и присел на свое место, поднялся гетман Замойский.

— Все мы видим, что осада Пскова встретила значительные затруднения. Уже наступили холода, скоро придет зима, а нам все труднее отыскивать средства для продолжения осады. Для нас главное то, дабы не оставили мы эту осаду с бесчестием, а заключили выгодный мир и с ним вернулись в отечество. Продолжение войны чрезвычайно трудно, нам нужно будет выпрашивать для этого новые и новые средства у сословий, нанимать людей, и все мы ведаем, как много времени нужно на это. Надобно решить, каковыми будут наши дальнейшие действия.

Едва замолчал гетман, горница терема зашумела гулом голосов.

— Антонио Поссевино, что до сих пор находится в нашем лагере, считает, что вернее было бы заключить мир, ибо Нарва и Ивангород, кои мы также собирались захватить, взяты шведами, значит, этот спорный пункт разрешился. Великий князь тем временем предлагал Поссевино, дабы он выслал своих бояр к нашим для переговоров где-нибудь в стороне от Новгорода. Поссевино уже послал своего слугу с письмом к великому князю и ждет решительный от него ответ.

Вновь нарастал гул голосов. Христофор Радзивилл мало понимал, о чем идет речь, он не видел в лицо Поссевино, не осознавал его роли в происходящих событиях, но успел понять, что присутствие иезуита раздражает очень многих здесь, даже самого гетмана — трудно было не распознать в его тоне неприязнь и желчь, с коими он упоминал папского легата.

— Его величество же считает, что из двух зол надобно выбрать меньшее, пережить холод, голод, нежели отказаться от продолжения осады, — произнес гетман, с согласия короля оглашавший его мнение. — Мы надеемся, что через месяц-два в городе откроется голод. О том говорят пленные, коих мы часто успеваем схватить во время ежедневных вылазок московитов…

— А чем же нам кормиться тем временем? — выкрикнул с места пан Зборовский.

— С наступлением холодов множество новых путей откроется для фуражиров, — развернувшись к нему, отвечал гетман. — Кроме того, его величество послал людей в Вильну и Ригу предложить тамошним купцам выслать тулупы и прочую одежду за отдельную плату.

Сидевший неподвижно до этого Баторий дал знак гетману, и тот, поклонившись, сел на свое место. Воцарилась полная тишина. Мрачно оглядывая воевод, король молвил:

— Прошу, не думайте, что своим промедлением я хочу тратить войско, я не столь безрассуден, чтобы всадить себе нож в грудь. В здоровье войска заключается и мое благосостояние, честь, уважение, достоинство, и немыслимо, чтобы я от всего этого отказался. Я возлагаю надежду на Всемогущего Бога в том, что город этот, ежели мы останемся непоколебимыми, от истощения предастся нашей власти. Как передавали нам, в городе населения сто тысяч. Они уже восемь недель в осаде, значит, полагаю, им надлежит за это время употребить по бочке хлеба на каждого, вот уже сто тысяч бочек. Ежели мы простоим еще восемь недель, они истребят столько же. Не может быть, чтобы у них было так много запасов! Значит, Шуйскому придется удалить чернь из города, а сам он останется с защитниками, коих не так много, у них множество раненых, и все они не смогут оборонять город. Мы уже заняли Новгородскую дорогу, по коей Псков может получать провиант и помощь. Когда мы займем Порхов и Печоры, мы поставим Шуйского в безвыходное положение!

Многие при упоминании Псково-Печерского монастыря удрученно повесили головы, но не осмелились возразить королю. Все это время монастырь находился в осаде, и каждый штурм оканчивался полным разгромом — поляки не могли преодолеть строенные казненным в годы опричнины игуменом Корнилием каменные стены обители, и сами монахи дрались отчаянно и самоотверженно. Мало у кого осталось надежды на то, что монастырь будет взят, а Порхов находится под защитой располагающегося неподалеку войска московитов.

— Ежели великий князь не согласится с нашими условиями на переговорах, то надобно выжечь, истребить все вокруг Пскова на двадцать миль, захватить Новгородскую дорогу окончательно, — надменно и горячо молвил со своего места Христофор Радзивилл. — Войско сможет успешно перезимовать у Порхова, Руссы и Воронина, там деревни так густы, так велики, что кров сможет найти не одна тысяча воинов. Провианта там тоже хватит всем — я сам видел там такие огромные скирды овса, ржи и ячменя, что человек не сможет перебросить через них камень!

— Дозволь, государь, я скажу! — раздраженно прервал сына Николай Радзивилл Рыжий и, поднявшись, молвил: — Мы не заботимся ни об имуществе своем, ни о здоровье, но единственно о славе королевской. У нас во всем недостаток, а московиты кроме представленных им удобств могут получать подкрепления со стороны Дона и Днепра, когда реки покроются льдом. Вспомним поход под Улу[9], где довелось быть и мне. Все, что мы ни начинали, нам не удавалось. Мы одержали победу, но скольких потеряли от страшных холодов тогда? Больше восьми тысяч ратных просто разбежались… Посему скажу, что с московитами воевать лучше летом, а зимою сидеть дома и греться у печи!

Горница одобрительно загудела, кто-то улыбался, оправляя усы.

— Мы обождем, пока воротится слуга Поссевино, не определяя срока нашего пребывания здесь. Ежели великий князь расположен к миру, то, стало быть, через неделю уже прибудет посол от него. А ежели он снова захочет идти на хитрости и проволочки, то я уверен, что он задержит посла, а значит, он попытается выиграть время.

— Что же нам делать? Нам надобно сохранить людей, а промедление подобно смерти! — вопросил Ян Кишка, жмудский староста.