Золотые кони - Жорж Бордонов

Я был в исступлении и уже не мог остановиться. Все, что душило меня столько дней, выплеснулось в одном порыве наружу. Единым потоком слов вышел из меня рассказ о бестолковой юности, неоконченном обучении, противоречивых начинаниях, женитьбе на Теренции; о годах, проведенных в услужении у банкира, обо всех моих неудачах в политике, долгах, прозябании в ламбезийском укреплении, о возвращении в Рим, о полном крушении и последовавшем предложении Цезаря, секретной миссии…

Когда я умолк, совершенно опустошенный, задыхающийся, в комнате восстановилась грозная тишина. Мне показалось, что сама злая колдунья-ненависть вселилась в Шиомарру, заставила ее стиснуть одной рукой совок для золы очага, другой — рукоять кинжала, исказила гримасой гнева ее нежное лицо, напрягла все ее тело, закричала ее голосом:

— Грязная тварь! Выродок! Римская собака! Убирайся!

В ее занесенной высоко руке блеснуло лезвие.

— Убирайся, или я отправлю тебя к предкам!

В ярости я рванулся к ней и схватил ее за тонкое запястье. Я хотел отвести угрожающе длинное лезвие, но Шиомарра неожиданно резко взмахнула им и задела мою шею. В следующее мгновение я почувствовал ее губы, прильнувшие к ране, но в гневе оттолкнул ее.

— Оставь меня!.. Не стоит жалеть того, кого презираешь. Все кончено. Оставь меня…

— Нет, ничего не кончено. Наоборот!

— Не обманывай себя. Королева арбатилов, самой благородной крови, не осквернит себя связью с грязным выродком, римской собакой!

— Замолчи!

— Любишь ты меня или презираешь, я перечеркнул свое прошлое, стал одним из вас и буду сражаться за ваши интересы. Мои знания римского офицера послужат твоему народу. Как было обещано, я отправлюсь весной к венедам, твой город вернет себе прежние владения, я сумею защитить вас от вергобрета…

— Прошу тебя, замолчи!

— …А ты сохранишь свою армию, знать, своего Оскро, на них ты еще не раз обопрешься. Только позволь мне набрать отряд из простых людей, лишь им я доверяю: из лесорубов и лесных кузнецов.

— Я приказываю тебе остаться.

— Я буду жить в твоем лесу, только там я почувствую себя свободным. Одиночество меня не страшит. Наоборот, оно излечит меня от тоски. У меня нет права ни на женские ласки, ни на какие-нибудь другие радости. Я знаю это слишком твердо.

— Останься в Эпониаке!

— Не могу.

— Но ведь ты во всем сознался, тебя больше ничто не тяготит. Скажи, это любовь ко мне заставила тебя рассказать обо всем?

— Ты заставила меня признаться.

— Нет! Ты просто не мог больше носить это в себе. Вот это — правда!

— Я буду служить тебе всем, чем смогу. Ты станешь великой королевой.

— Бойорикс!

— Мне нельзя любить. Меня все обжигает, ранит. Или заражает холодом…

— Ты моя любовь… Я вылечу тебя. Я стану твоей женой. Я буду веселиться, тогда и ты будешь весел, твое горе мы разделим надвое. Навсегда…

— У тебя есть твой народ.

— Если тебе нужно мое тело, возьми его!

— Я слишком люблю тебя, чтобы стерпеть жалость, снисходительность. Я должен страдать. Таков мой рок.

Но она не смогла сдержать себя. О, безжалостная гордость, чудовищная спесь королевского достоинства!

…Я жил среди лесистых холмов в поселении кузнецов. Место было глухое, оно называлось Красный Осел. Я нашел там пристанище у друзей Петруллоса. Это были простые, непритязательные люди. Их хижины сидели в земле еще глубже, чем дома Эпониака, и были заметно меньше.

Оказавшись среди этих людей, я быстро успокоился. Привыкнув к их простой жизни, я невольно осознал, что одна лишь бедность позволяет человеку понять суть мира. В этом примитивном существовании не остается места для мелких обид, честолюбивых притязаний.

Чтобы стать полностью таким же, как эти стойкие люди, я часто надевал такой же, как у них, кожаный нательник и спускался вместе с ними в шахту. Или брал в руки топор и уходил в дебри с лесорубами. С какой радостью я делил с ними многочасовой труд и пресный хлеб! Конечно, время от времени мне приходилось вспоминать о своих обязанностях будущего полководца: бывая в соседних деревеньках, я выбирал тех, на кого указывала мне интуиция, и не стремился набрать солдат как можно больше любой ценой.

Быть может, тебя удивит мое быстрое перевоплощение? Но в этом на самом деле нет ничего странного. Каждый человек — всего лишь звено в бесконечной цепи своих предшественников и потомков. Кто был передо мной? Кто придет после меня? Возможно, в меня влил свою жизнь некий недавний обитатель лесов, какой-нибудь камнерез. Или мне всего-навсего было необходимо поверить в это, чтобы спрятаться от самого себя, сделаться тем, кем мне предначертано стать свыше. Впрочем, это не имеет большого значения. Как сказал твой любимый Пиндар:

«Ни одна из вещей, которая имела случай явиться миру, справедливая ли, несправедливая ли, уже никогда не может быть перечеркнута. Само время — единственный хозяин мира — не помешало ей произойти. Но счастлив тот, кто умеет забывать».

Многое в собственной судьбе мне суждено было навсегда забыть: события, людей, места. Но стоит мне теперь закрыть глаза, и передо мной, как наяву, встают те лесные кузнецы, раскрасневшиеся от жара печей; или рудокопы, осторожно спускающиеся в шахту со светильниками в руках… Над шахтой была вырубка, ее пересекал ручей с водопадом. Извлеченные из глубины земли железистые глыбы крошили и промывали в потоке, перевозили в тачках и на носилках к печам. Из огня раскаленные слитки поступали к кузнецам, и те немедленно отправляли их на наковальню. Глухая лесная чаща поглощала слепящие отсветы, грохот железа… Немного дальше под густыми кронами трудились лесорубы. Они валили топорами огромные дубы, потом обтесывали стволы и превращали их в прямоугольные бруски. На вырубку приходили и другие обитатели леса: охотники за диким медом искали в упавших деревьях дупла; приходили также те, кто изготовлял из щепы ульи для пчел; наведывались собиратели хвороста, варщики мыла, делавшие его из золы бука в смеси с козьим жиром. В самом поселении сапожники вытачивали из ясеня башмаки, точильщики изготовляли из самшита блюда и чаши. Ближе к Праведной горе жил старик, который вырезал из камня фигуры божеств.

Два раза в неделю из Эпониака приезжали повозки и увозили железные слитки и дубовые брусья. Переезжая из деревни в деревню, веселые торговцы разносили последние новости. От них мы узнали о внезапной болезни, приковавшей к ложу королеву Шиомарру. О том, что Дивиак после продолжительных поисков нашел священную омелу на дубе самой крепости. Он объявил, что это бесспорное знамение с неба. Оно не только избавит королеву от болезни, но окажется предвестником необычных событий.

Мои друзья — кузнецы связали находку с недавним появлением белого оленя. Они стали уговаривать меня вернуться в Верховный Дом.

— Зачем тебе сидеть в этом лесу, Бойорикс? Мы хорошо узнали тебя, мы пойдем за тобой, когда придет время. Наше слово не ржавеет, дай только сигнал…

Ни доводы, ни суеверия не повлияли на мое сознание. Я продолжал сидеть в Красном Осле, есть окорока, сушеные яблоки и пить желудевый отвар. Становилось заметно теплее; склоны холмов с освещенной стороны освобождались от снега, кое-где мох уже пронизала первая травка, сами мхи тоже наливались зеленью; на ветках припухли почки; с моря нахлынули целые стада облаков, они окончательно согнали снег с земли теплыми дождями. Но ночи все еще оставались холодными.

В одну из таких ледяных ночей, в час, когда смолкает лай собак, но еще не доносится волчье завывание, на вырубке появился отряд римлян из десяти солдат и одного офицера. Они заметили свет от печей и спешились. Офицер, субцентурион, вступил в переговоры с разбуженными лесорубами. Он едва знал несколько слов по-галльски. Лесорубы, перебивая друг друга и жестикулируя, обступили римлян, затем увлекли их группу к хижинам кузнецов. Мы уже были наготове, сжимая в руках копья и раскаленные докрасна железные стержни. Эту схватку нельзя было даже назвать боем. Кованые наконечники с хрустом пробивали латы, стержни расплющивали шлемы. Только субцентурион пытался оказать сопротивление. Но нас было слишком много. Когда он единственный остался в живых, его связали, и я допросил его. Он был так напуган, что едва я пригрозил ему, как узнал, что отряд принадлежал седьмому легиону и направлялся в Ратиак по вызову вергобрета.

— Но мы сбились с пути, — жалобно проговорил он, — потому что выбрали не ту дорогу.

Связанным по рукам и ногам, я отправил его в сопровождении Котуса к Дивиаку, который должен был решить его судьбу.

Глава X

Мать-Ночь, облаченная в наряд из звезд,Ты спустись на дуб, рожденный тобой,Который несет на себе куст омелы.Мать-Ночь, ты разрешаешь прорастать зернам,Ты заполняешь силой наших детей,Населяешь рыбой ручьи,Мать-Ночь, ты держишь в своих звездных рукахСвою дочь, серебристую Луну,Пошли нам добрый урожай, сделай год сытым…

У подножия священного дуба распевали слова молитвы друиды во главе с Дивиаком. Им подыгрывали на лирах оваты[17], одетые в зеленое. Это происходило на седьмой день лены, в весеннее равноденствие. Вокруг хора собралась толпа, более многочисленная, чем в тот памятный для меня день у Праведной горы, на молитвах в честь богини Эпоны.