Штрафник, танкист, смертник - Владимир Першанин

Война много лет оставалась для меня очень близким, почти вчерашним днем. Но в какие-то годы все чаще стали употреблять слово «история». Я согласен с этим словом. Шестьдесят с лишним лет — действительно история. Но не для меня и очень немногих оставшихся в живых фронтовиков. Лица погибших товарищей до сих пор стоят перед глазами. Все молодые, веселые, улыбающиеся. Правда, память уже не та. Забываются имена, названия населенных пунктов, куда-то выпадают целые месяцы. Поэтому я коротко, не претендуя на полную историческую точность, рассказал о той обстановке, которая предшествовала Курской битве. В этих боях довелось участвовать и мне, командиру танкового взвода.

Что запомнилось больше всего? Тишина первых июльских дней. Все рощи, перелески, степные овраги были заполнены войсками.

Солдаты вместе с саперами проявляли чудеса изобретательности. Я видел, а точнее, наткнулся на дивизион «сорокапяток», стоявших прямо в голой степи, но настолько хорошо замаскированный, что меня остановили (я ехал на мотоцикле) буквально за полста шагов до орудий. У меня проверили документы и отправили в обход по едва заметной колее. Напутствовали словами:

— Меньше разъезжай. И не вздумай с колеи свернуть. У нас времени нет собирать, что от тебя останется.

Я понял, что вокруг все заминировано. Холм в степи с каменной, грубо отесанной глыбой на вершине (чье-то древнее захоронение) превратился в огромный подземный дот, залитый бетоном. В одной из рощиц дивизион старых длинноствольных 107-миллиметровых пушек времен Гражданской войны стоял едва не колесом к колесу, тоже хорошо укрытый.

Наша бригада находилась несколько в стороне от Курского выступа, примерно километрах в 60 от северного фланга. Как известно, основные удары немцы нанесли с юга и севера. Пятого июля в два часа ночи мы были разбужены отдаленным гулом. Небо на юго-западе осветилось зарницами, а колебания земли хорошо ощущались даже на таком расстоянии. Со стенок капониров струйками сползала земля. Отдельные особо сильные взрывы заглушались раскатами сотен орудий. Вначале мы ничего не понимали, спешно готовясь к отражению наступления. Кто бьет, наши или немцы? Нам ничего не объяснили (по крайней мере, командирам взводов), и мы в напряжении ждали. Потом гул взрывов переместился восточнее. Мы поняли, что вначале нанесли контрудар наши войска, а теперь рвутся немецкие бомбы и снаряды уже на позициях наших частей.

Основные бои начального периода Курской битвы шли южнее нас с 5 по 12 июля. Немецкие бронетанковые части пытались прорваться к Курску с севера и юга. 12 июля произошло гигантское танковое сражение под Прохоровкой. Я не буду повторять рассказы очевидцев. Говорили, что это было страшное побоище с обеих сторон, а на поле боя остались подбитыми или догорали сотни танков. Прохоровка была от нас сравнительно далеко.

Неделю мы стояли в выматывающем ожидании, пока внутри Курского выступа шли бои. Двенадцатого июля, в день Прохоровского побоища, части Брянского фронта, а вмести с ними и наша бригада перешли в наступление. Основным направлением был город Орел, но бои шли буквально за каждую высотку или деревню, превращенные немцами в опорные пункты.

Как часто было, танковые батальоны бригады действовали каждый на своем участке. Мы поддерживали пехоту на переправе через реку Зуша. Рота капитана Таранца стояла, дожидаясь, пока саперы наведут понтоны. Пехота частично переправилась, частично застряла в перелеске. Река была не широкая, но обстрел велся мощный. Снаряды и мины превратили воду в мутную густую взвесь бурого и грязно-зеленого цвета. Белыми брюшками вверх колыхалась глушеная рыба. Плыли обломки деревьев и кустов, человеческие тела. Некоторые, притонув под тяжестью сапог, стояли в воде, как живые, и жутко шевелились руки. Другие, с вещмешками за спиной, словно искали что-то в глубине. Виднелись лишь ботинки, а следом тянулись длинные обмотки. Господи, речка была всего ничего, а сколько тел плыло по течению! Пехота, переправлявшаяся на плотиках, охапках хвороста, выкашивалась сильнейшим огнем в воде и на обоих берегах.

Тяжело приходилось саперам, работавшим на узком пятачке. Несмотря на поддержку нашей артиллерии, снаряды и мины сыпались градом. Фрицы били с закрытых позиций. Тяжелый фугас вскрыл, как консервную банку, понтон, подбросив вверх метров на семь тело сапера. Огромный фонтан воды поднялся в том месте, где саперы заново оборудовали причал. Осталась огромная воронка, сразу заполнившаяся водой. Мы сделали несколько выстрелов в немецкую сторону. Таранец приказал огонь прекратить.

— Рассчитаемся, когда будем на том берегу.

Понтонный мост все же навели, и нас, в числе первых, переправили на правый берег Зуши. Рота была пока полного состава: восемь «тридцатьчетверок» и два легких Т-70. Все танки — с десантом на броне. Кроме того, с нами шли два «студебеккера» с пехотой и мотоциклы разведки. Миновали передовые траншеи и орудийные окопы. Здесь крепко поработала наша авиация и артиллерия. Сплошное перепаханное поле с торчащими обломками орудий, разбитые блиндажи, полузасыпанные землей трупы немцев.

Дорога раздваивалась, и Таранец разделил роту. Усилил мой взвод двумя танками, во главе с командиром третьего взвода, и приказал двигаться по левой дороге. Впереди шел мотоцикл с разведчиками, за танками двигался один из «студебеккеров». Пронеслись три «юнкерса» в сопровождении истребителей. Они шли к переправе и на нас внимания не обратили. Дорога, петляя, поднималась к холмам. Опасность подсознательно чувствуют многие повоевавшие солдаты. Где-то здесь должны были находиться орудийные и минометные позиции, обстреливающие переправу. Я остановил танки. Мотоцикл с двумя разведчиками прижимался к нам. Коротко посовещались с командиром третьего взвода. Запищала рация. Ротный Таранец передал приказ комбата двигаться, не останавливаясь. Я ответил, что без разведки идти бесполезно — сожгут к чертовой матери.

— Так быстрее организуй разведку!

Вмешался начальник штаба бригады и обложил меня матом:

— Неделю отдыхали, пока другие дрались. Вперед!

Я сделал вид, что рация барахлит, покрутил ручки и отключил. Приказал мотоциклистам осторожно двигаться по дороге. Если что-то увидят, дать сигнал красной ракетой. Ребята понуро кивнули. Незавидная задача двигаться по открытой дороге к черту в пасть. А я повел танки и «студебеккер» в обход холмов, ломая мелкий кустарник. Справа раздались несколько орудийных выстрелов. Видимо, вступила в бой первая половина роты. И сразу взвилась красная ракета со стороны дороги. Что-то увидели мотоциклисты.

Я все еще медлил, не видя цель. Встал на сиденье, внимательно осмотрел местность. Рядом поднялся заряжающий Леня Кибалка. То, что мы высунулись по грудь, было явной дурью. Окажись поблизости пулеметчик или расторопный снайпер, он бы за несколько секунд обезглавил танк. Я это понимал, но не видел другого выхода. Цыкнул на младшего сержанта:

— А ну, пошел вниз!

Леня что-то разглядел своими кошачьими глазами и показал мне направление. Метрах в пятистах находился орудийный дот. Когда машины поднимутся, откроет огонь противотанковая пушка, укрытая в амбразуре. Мы торопливо описывали полукруг, заходя с фланга, но на войне всего не предусмотришь. Мы сумели обойти легкие пушки, защищавшие укрепрайон с тыла, и нарвались на батарею старых знакомых, 105-миллиметровых гаубиц, долбивших переправу. Они слышали звук моторов и приготовились к встрече.

Часть орудий была развернута в другую сторону, там, где наступал Таранец. Но две гаубицы уже смотрели стволами на нас. Снаряд прошел рядом с башней. Экипаж спас Иван Федотович, положив танк на полном газу в крутой вираж, не хуже гоночного автомобиля. Не повезло экипажу командира третьего взвода. Его назначили недавно, и я его не запомнил. Наверное, он был хорошим парнем. Наверное… На месте его машины взвился столб огня. Я торопливо выстрелил осколочным. Конечно, промазал. Три танка, шедшие позади, били из орудий и пулеметов. Когда я выстрелил второй раз, уже с остановки, на месте двух гаубиц кипело облако разрывов, простегнутое пулеметными трассами.

Расстояние было небольшое, и все наши четыре танка неслись на две оставшиеся гаубицы. Одну сбили снарядом, вторая развернулась только наполовину, когда ее накрыла вырвавшаяся вперед «тридцатьчетверка» старшины Фогеля. Из узкого окопа выстрелил гранатомет. Пулеметные очереди смахнули гранатометчика, но танк Миши Худякова остановился, дернулся и встал как вкопанный. У него была разорвана гусеница. По траншее убегали оставшиеся в живых артиллеристы. Это была хорошая глубокая траншея, накрытая маскировочной сеткой. Я видел, как мелькают каски. Миша Худяков, высунувшись из люка, стрелял им вслед из автомата и ругался так, что перекрывал шум двигателей.

Один из наших танков рванул было вслед. Из дота открыла огонь противотанковая пушка. Она стреляла под большим углом, но сумела врезать по верхушке башни, и танк сразу отполз вниз, к стоянке немецких тягачей. Впрочем, их там уже не было. Или удрали (что маловероятно), или их перегнали в другое место. Я вышел на связь с командиром роты и сообщил, что мы раздавили гаубичную батарею, но один танк сгорел вместе с экипажем и командиром третьего взвода, а вторая машина повреждена. Таранец выругался и приказал уничтожить дот.