Полный вперед назад, или Оттенки серого - Джаспер Ффорде

— Если уж мы болтаем откровенно, — ухмыльнулся Джейбс, — расскажи Эдди, как ты глазеешь на голых купальщиц.

— Злостная клевета! — заявил Томмо. — Я не глазел, а просто заснул с открытыми глазами, а они шли мимо.

Последовала пауза. Я не знал, как завязать разговор с зеленым, и выпалил первое, что пришло в голову:

— А на что это похоже — видеть зеленый цвет?

Джейбс понизил голос:

— Это… это самое лучшее, вот и все. Трава, листья, побеги, деревья — все это наше. А мельчайшим вариациям цвета нет числа. Возьмем листья: яркий и нежный оттенок, когда они распускаются, и темный, насыщенный поздним летом, перед тем, как они сворачиваются и опадают. Тысячи, если не миллионы оттенков. Иногда я просто сажусь в лесу и гляжу.

— Да-да, именно так, — подтвердил Томмо. — Я видел его. Но не поменяю свой красный на его зеленый даже за тысячу баллов. Томмо не хочет быть пожранным гнилью, находясь в полном сознании. Спасибо, не надо.

Это была оборотная сторона природного цвета: если за тобой приходила плесень, Зеленая комната не действовала, даже если надевать очки с цветными стеклами. Зеленым приходилось плохо: не теряя сознания, они задыхались все сильнее, по мере того как споры закупоривали дыхательные пути. Некоторые из зеленых совершали самоубийство, чтобы прекратить мучения, другие вступали в организации самопомощи, но это было против правил.

— Вот она, разница между тобой и мной, — с улыбкой глядя на Томмо, заметил Джейбс. — Целая жизнь, полная богатых, обильных цветов природы в обмен на каких-то пять часов страданий! Лес всегда с легкостью побеждает.

— Ну, это не для меня, — весело ответил Томмо. — Как только споры начинают прорастать, я кидаюсь головой вперед в эндорфиновую похлебку, даже не успев сказать: «Привет, ребята, все это была большая куча дерьма».

Джейбс решил, что пора уходить, пока Томмо не разошелся.

— Добро пожаловать в наш город, Эдди. Если не хочешь отправиться на перезагрузку, слушай одно слово из десяти. Друзья?

Доля секунды ушла на раздумья. До сих пор ни один зеленый не предлагал мне дружбу. И вообще, из четырехсот тридцати шести моих друзей насчитывалось лишь двенадцать оранжевых, шесть синих, Берти Маджента и с недавних пор еще Трэвис. Остальные были красными.

— Друзья.

Джейбс легонько, по-дружески толкнул Томмо и удалился.

Мы пошли по мощеной улице с лавками и мастерскими разного вида и разной полезности: лавки портного, скобяная, ремонтная, «Фотостудия Северуса», «Шерстяные и галантерейные изделия», лицензированный Главной конторой изготовитель вилок. Томмо рассказывал о представляющих интерес людях, которые попадались нам по пути, и знакомил меня с ними, если считал необходимым.

— Банти Горчичная. Самая зловредная баба в городе.

— Мы уже знакомы.

— Ну, тогда ты все знаешь. Когда она отобьет Кортленда у Мелани, их отпрыск получится таким мерзким, что они оба мгновенно воспламенятся. Но помни, я этого не говорил.

— Конечно. — Мысленно я пребывал в Ржавом Холме. — Ты говорил, что можешь улаживать всякие дела.

— По большей части. Кортленд немного преувеличивал, когда говорил, что мы можем устроить все, что угодно.

— Мой отец завтра собирается в Ржавый Холм. Мне надо придумать какой-то довод, чтобы поехать с ним.

Томмо закусил губу.

— Знаешь, сколько народу умерло во время эпидемии плесени? Тысяча восемьсот человек. Если бы я в самом деле плевал на правила — а я на них не плюю, между прочим, — я бы там давно уже побывал. В тех местах валяется не меньше сотни ложек. А если я найду ложку с незарегистрированным почтовым кодом, это значит, что Коллектив может увеличиться на одного работника. Любой город дорого заплатит за возможность увеличить свое население. В общем, дело страшно прибыльное. Но я туда не сунусь.

— Почему?

Томмо огляделся и понизил голос.

— Призраки!

— Призраков нет. Так говорится в правилах.

— Так все думали в Ржавом Холме. Но про них есть кое-какие истории. Ну что, все еще хочешь туда?

— А ты все еще хочешь линкольн?

— Предоставь это мне, — сказал Томмо, наморщив лоб. — Может, что и удастся сделать.

Мы дошли до смотрительского сарая, где стоял потрепанный «форд-Т». Его усердно смазывал человек в комбинезоне.

— Привет, ложечник, — сказал он, увидев Томмо. — А кто это с тобой? Мастер Бурый?

— Да, — отозвался я.

— Добро пожаловать в Восточный Кармин, — сказал он с видом некоторого превосходства. — Я Карлос Фанданго, местный смотритель. Томмо показывает вам наши достопримечательности?

Я кивнул.

— Отлично. Томмо — славный парень, но не одалживайте ему денег.

— Что, продаст собственную бабушку?

— А, слышали об этом? Жуткий бизнес.

— По крайней мере, я могу отличить спелый помидор от неспелого, — возразил Томмо, которого мало волновали оскорбления семейной чести.

Реплика насчет помидора была откровенным нарушением протокола, а кроме того, просто грубой. Фанданго, однако, попросту проигнорировал ее и сказал мне, что завтра он везет моего отца в Ржавый Холм и подъедет к нашему дому ровно в восемь. Я обещал передать отцу. Томмо, красный от негодования — его фраза не подействовала! — потянул меня за рукав: мол, пойдем.

— Фанданго — пурпурный лишь на четырнадцать процентов, — сказал он, когда мы отошли от сарая.

Он пыжится от гордости, но до прохождения теста Исихары он был серым. Четырьмя процентами меньше — и он корячился бы на поле или на фабрике. Он очень надеется заработать на своей дочери, Имогене, предполагая, что она окажется пурпурной уже наполовину.

— Так, значит, Фанданго женился на сильно пурпурной девушке?

— Совсем наоборот.

И Томмо скривился в притворном изумлении — мол, хроматический разрыв между родителем и ребенком можно получить, если прыгнуть выше головы. В данном случае это делалось за деньги.

— Чета Фанданго решила отпраздновать получение права на зачатие в Гранате. В «Зеленом драконе». Там есть номер для новобрачных — «Радужная комната». За известную сумму можно обзавестись ребенком любого цвета.

— Чтобы пурпурные торговали своей наследственностью, которую добывают с таким трудом? — недоверчиво фыркнув, спросил я. — Просто смешно. И потом, они же не хотят потерять власть.

— Что, в больших городах все и правда такие наивные? Посмотри вокруг, и ты увидишь целый мир за пределами правил. Но если у тебя есть богатые пурпурные на примете, Карлосу будет интересно. Если хочешь поуправлять «фордом» или посмотреть на гировелосипед, сделай для него что-нибудь.

Мне потребовалось кое-какое время, чтобы приспособиться к грубости Томмо — даже не к его нахальству, а к тому, как легко он болтал о наклонностях других людей. Это был апофеоз плохих манер.

— Откуда ты узнал, что я продал свою бабушку?

— Ничего я не знал. Просто мне показалось, что так будет забавнее.

— A-а. Слушай, не можешь ты мне привезти из Ржавого Холма пару мужской обуви для улицы?

Он показал мне свои ботинки — собственно, не ботинки, а начищенные куски кожи, привязанные к ступням.

— Ладно.

— Девятый размер.

— Ага, понятно. Девятый.

— Видишь того парня? — Он показал на привлекательного мужчину лет тридцати с небольшим. — Бен Лазурро. Красивый парень, многогранная личность. Переполошил весь наш курятник, когда объявил, что хочет жениться. Побольше бы в городе таких, как он.

— Ты тоже хочешь жениться?

— Нет. Но это чуть-чуть изменит брачный рынок к моей выгоде. Я думаю так: еще шесть таких случаев — и я смогу найти себе симпатичную девушку. Ты, может, удивишься, но я не считаюсь удачной партией.

— Почему так?

— Придержи язык, солнце мое. А вот тут у нас камень-лизунец. За стойкой — госпожа Кармазин.

Он показал на чайную — самое оживленное место в любом городе. Вывеска гласила: «Упавший человек» — необычное название, учитывая, что большинство чайных звались «У госпожи Крэнстон». Над дверью висело какое-то изображение, выцветшее до монохромности. Я пригляделся: в кожаном кресле сидел мужчина и ощипывал пушистые облака. Галстук его задрался кверху.

— Странное название, — заметил я.

— А у нас это обычное дело, — весело пояснил Томмо. — Другая чайная называется «Поющая вешалка». И то и другое — местные легенды. Первая — про человека, который упал неподалеку от города. Вторая — про вешалку, которая вдруг запела.

Я слышал, что металлические вещи порой издают дребезжащий звук, похожий на речь или пение, но сам никогда не наблюдал этого феномена.

— Поющий кусок проволоки и упавший человек — все, что у нас имеется по части легенд, — добавил Томмо. — А что у вас?

— Есть Лесбийская Венера, — сказал я, — но это скорее не поддающийся объяснению артефакт, чем легенда. Но зато у нас была Ночь великого шума. Старики до сих пор рассказывают, как наутро все было покрыто какой-то паутиной, а все приставные лестницы исчезли.