Суверенитет духа - Олег Матвейчев

Все это Запад. Но люди при этом будут молиться Будде или Шишиге и гордиться тем, что «сохраняют самобытную культуру» или «религию» (кстати, и «культура» и «религия» — западные слова).

Вот что говорит ведущий американский фантаст, интеллектуал и сознательный западофил Ральф Петерс: «Наше культурное могущество нанесет ущерб тем культурам, которые не сможет подорвать. Не существует «достойного соперника» в культурной (или военной) области. Наша культурная империя привлекает все больше мужчин и женщин повсюду. И они платят за привилегию потери иллюзий. Американская культура подвергается критике за непостоянство, за свою «одноразовую» продукцию. Но в этом ее сила. Все предыдущие культуры пытались найти идеал, достигнув которого, можно было бы пребывать в состоянии статического совершенства. Американская культура есть культура средств, а не цели, — динамический процесс, который создает, разрушает и опять создает. Если неустойчивы наши труды, то таковыми являются и величайшие дары жизни — страсть, красота, прозрачность света в зимний полдень, да даже и сама жизнь. Американская культура — живая. Яркость, жизненность находят отражение в нашей военной силе; мы не ищем ультимативных решений — только постоянное улучшение. Все предшествующие культуры как в общем так и в военном плане стремились достигнуть идеальной формы жизни и зацементировать ее. Американцы, как в форме так и без, всегда предпочитали перемены (отдельные индивидуумы им противились, и их консерватизм был здоровым ограничением национальных крайностей и излишеств). Американская культура есть культура бесстрашных. Наша культура также является первой, действующей на включение, а не на исключение… Свобода — работает! У нашей военной мощи — культурная основа. Враги не смогут соперничать с нами, не став нами. Мудрые соперники не будут даже пытаться победить нас нашими средствами. Вместо этого они будут стремиться уйти от военной конфронтации и перейти к террору и нетрадиционным формам атаки на наше национальное единство. В военной сфере будет невозможно превзойти и даже приблизиться к возможностям сил на информационной основе, потому что они есть по сути своей продукт нашей культуры. Наша информационно оснащенная Армия будет использовать множество великолепных средств, но основой ее силы будет солдат, а не машина, и наши солдаты будут обладать навыками, которые другие культуры не способны реплицировать. Разведывательные аналитики, избегая сложности человека, любят оценивать силу противника теми средствами, которые он способен приобрести. Но приобретать или производить материалы недостаточно. Это не работало у Саддама Хусейна, не будет работать и у Пекина. Сложную систему взаимоотношений человек — машина, разработанную в американских ВС, невозможно продублировать за границей, так как ни одна страна не сможет воспроизвести у себя информационные способности наших солдат и офицеров. Несмотря на все жалобы — во многом оправданные — на нашу систему общественного образования, целостная и синергетическая природа образования в нашем обществе и культуре наделяет будущих солдат и морпехов естественным восприятием технологии и такой способностью сортировать и ассимилировать огромные количества разнообразной информации, которой никогда не достигнуть другим народам. Информационные способности нашего среднего мидлклассового ребенка приводят в остолбенение любого, рожденного ранее 1970 г. Наши компьютерные дети функционируют на уровне, недоступном даже для иностранных элит, и этим они в равной степени обязаны как школе, так и телерекламе, CD-ROM и видеоиграм. Мы превзошли нашу систему образования XIX века так же, как превзошли пилотируемый бомбардировщик. Тем временем наши дети проходят дарвиновский естественный отбор, поглощая такие дозы информации, которые отпугивают многих взрослых. Эти дети станут техновоинами…».

Цитата довольно длинная, но она оставлена такой, чтобы можно было увидеть, как в американце спустя две с половиной тысячи лет говорит грек. Именно эти чувства когда-то испытывали победители персов, победители Востока.

Вывод из вышесказанного однозначен: Запад — это серьезно. Смешно заниматься патриотическим шапкозакидательством и пытаться противопоставить себя ему с помощью политических угроз, политической борьбы, конкуренции на рынке, с помощью технических новинок в вооружениях…

Если мы хотим хотя бы встать вровень с Западом, надо создавать новый невиданный «дискурс», новую невиданную «культуру» (вот эти западные понятия уже не подходят!). Надо создавать такую «культуру», которая сможет как пожар, как эпидемия распространиться по миру, так как у мира не будет антител, так как иммунная система каждой культуры «пропустит» наш культурный вирус, как сейчас пропускает западные вирусы в виде дискурса и техники.

Понятно, что миру должна быть предложена отнюдь не новая цель. Не стоит вступать в конкуренцию целей. Это вызовет массу столкновений и это не тот вирус, который пройдет через иммунную систему. Так же неудачна будет и попытка предложить некое новое «средство», якобы пригодное для разных целей, якобы независимое от той или иной культуры. Здесь также начеку культурные иммунные системы. Возможно, должно быть предложено что-то, отвечающее глубинной сущности человека, что-то близкое, что все люди на Земле носят с собой, но что еще никем не эксплицировано.

Но почему мы вообще решили, что можем соперничать с Западом? Почему мы не есть обреченные на некое умирание, модернизацию и вестернизацию так же как и все?

Ответ тот же: мы 60 лет назад победили страну и культуру, бывшую в то время квинтэссенцией западного мира. Как когда-то греки победили персов. И мы тоже победили каким-то духом. Но в отличие от греков, мы не стали спрашивать: каким? Мы не рефлектировали, не эксплицировали условия своей победы, и после горячей войны проиграли войну холодную или, как минимум, битву в войне. Задача, которую мы не выполнили тогда, осталась и зовет нас.

Кто виноват?

В отличие от большинства, я считаю, что во всем виноват не Чубайс, а Хрущев. Почему Хрущев? Потому что с ним связана узловая точка нашей истории, точка, в которой должны были решиться (но не были решены) определенные задачи. Эти задачи ни в коем случае не остались где-то в прошлом. Они, нерешенные, так и стоят перед нами и взывают к решению. Со смертью Сталина и во времена Хрущева Россия потеряла некие возможности, некое будущее. Возможно, именно на ту развилку истории нам придется вернуться, чтобы обрести это будущее вновь.

Поэтому сначала мы должны проанализировать, что оставил Хрущеву в наследство Сталин. Без Сталина понять Хрущева невозможно. Вся его политика определялась не проблемами, стоящими перед страной, а простым «подростковым» протестом против Сталина, желанием сделать «лишь бы наперекор», независимо от того, к чему этот «перекор» приведет.

В начале XX века Россия впала в мировой кризис раньше, чем остальные страны. Этот кризис был неминуем везде, где к власти прорвалось «отмороженное поколение», «загоняющее клячу истории» — левацкое поколение, основные ценности которого секс, наркотики, джаз, водка, прогресс, перманентная революция, война всему мещанскому, прошлому, свобода от всех религиозных и моральных норм (в том числе и в бизнесе, что особенно актуально для США). В России это поколение сделало две революции и гражданскую войну. В Европе это привело к первой и второй мировым войнам. В США позже этот же кризис выразился в крушении фондового рынка и в великой депрессии. Доказательство, что все эти явления одного порядка и одного всемирного процесса — отдельный вопрос.

Важно, что Россия вступила в этот период раньше других, но она же и раньше стала из него выходить. Причем, методами, которые неминуемо должны были быть противны предшественникам.

Л. Троцкий, признанный мировой вождь «поколения бурных 1920-х», недаром назвал свою книгу о Сталине «Преданная революция». Он видел в Сталине реставратора царской России. Видел в нем национального провинциала, мечтающего быть частью чего-то большего, а значит — империалиста. Видел в нем бывшего семинариста, а значит — скрытого клерикала.

Чем для Сталина были репрессии 1930-х? Уничтожением «старой гвардии», всех, кто ходил в кожаных куртках и, нанюхавшись кокаина, стрелял из маузера контру без суда и следствия. Кстати, именно Сталин восстановил суды и следствия, и даже сделал их показательными, в отличие от революционных времен, когда «в расход» пускали всех буржуев, попов и кулаков за один только внешний вид. В 1930-х было восстановлено элементарное делопроизводство. Террор, в сравнении с революционным, уменьшился примерно в десятки раз. Это, казалось бы, явно консервативная и реакционная политика. В то же время в СССР воплотились в жизнь самые светлые мечты либералов — всеобщее избирательное право, равенство полов, отсутствие препятствий для социальной мобильности (любой, независимо от сословия и происхождения, мог стать «всем»), отсутствие давления на образование и жизнь феодальных институтов типа Церкви. В короткое время 80 миллионов безграмотных крестьян были обучены грамоте — это ли не триумф Просвещения?