Наследница Единорогов - Энн Маккефри

Калум и Рафик переглянулись у нее над головой.

– Мне казалось, ты говорил, что она освободилась от зависимости, – одними губами проговорил Рафик.

– Девочка не может чувствовать себя в безопасности, когда ее выторговывают, словно редкую вещицу, – шепотом ответил Калум.

– Гилл! – громко и пронзительно зарыдала девочка.

– Чтобы ты знал, – чуть позже заявил Калум, – я делаю это только ради Акорны.

– Милый мой, я бы никогда не попросил тебя надеть хиджаб ради меня , – ласково проговорил Рафик. – Белый – не твой цвет.

Они гуляли по саду, Калум и Акорна – под вуалями, так что Гилл мог к ним присоединиться, не оскорбляя при этом нео-хаддитские верования Рафика и его чувства собственника.

– Объясни-ка мне еще раз, – обратился к Рафику Калум, пока Акорна шагала впереди, держа за руку Гилла, – объясни, каким именно образом наворачивание меня в кокон из полишелка способствует осуществлению твоей стратегии переговоров? И не смей хихикать! – резко добавил он, едва не запутавшись в подоле многослойного платья.

– Не задирай юбку, это неприлично, – заметил Рафик. – Если ты будешь ходить маленькими шажками, как настоящая леди, то не будешь все время наступать на подол. О, дядя Хафиз!.. Благодушие твоей улыбки озаряет этот сад ярче, чем летнее солнце!

– Есть ли радость большая, чем наслаждение обществом возлюбленных родственников, – ответил Хафиз, – возлюбленных родственников и, хм… – он взглянул на веснушчатое лицо Гилла и его огненно-рыжую бороду, – родственников и друзей , – с явным трудом закончил он. – Надеюсь, у тебя было время и возможность переговорить со своей семьей и партнером, дорогой мой племянник? Ничто не нарушало твоего уединения?

– Мы принимаем твое предложение, – ответил Рафик. – Зарегистрируй новый маяк, продай наши акции и..

Он кивнул в сторону Акорны, которая весело щебетала, рассказывая Гиллу о новых долях, которые она узнала – таких, как три к двум или шесть к четырем.

– Отлично! – теперь дядя Хафиз и вправду сиял. – Я знал, дорогой мой мальчик, чтобы поступишь разумно. Мы с тобой так похожи, ты и я… Если бы и твой кузен Тафа мог так же удачно вести дела!

Похоже, Рафика несколько удивило сравнение с дядиным наследником.

– Кстати, а где Тафа?

Улыбка исчезла с лица Хафиза.

– Я послал его на южную половину континента: Юката Батсу достаточно долго правил ею, и мне казалось, что Тафа вполне сможет вести там дела.

– И что же случилось?

– Где все остальное, я не знаю, – ответил Хафиз, – но уши его Юката Батсу мне прислал.

Он вздохнул:

– У Тафы никогда не было нужной хватки. Я должен был знать, беря в жены его мать, что у нее не хватит мозгов, чтобы подарить мне действительно достойного наследника. Она все только болтала и болтала, да еще все время жаловалась мне на то, что могла сделать карьеру, танцуя топлесс на станции “Орбитальный Гриль” или в “Доме Свиданий”.Только и говорила, что о себе и о своих чертовых сиськах! Я ей говорил: Ясмина, при нулевой гравитации у любой женщины грудь не хуже, ты ничего особенного из себя не представляла, и тебе повезло, что нашелся хороший человек, который увез тебя оттуда. Но разве эта женщина меня слушала?.. – Хафиз вздохнул, но тут же снова просиял: – Однако же я еще не так стар, чтобы не предпринять вторую попытку. И теперь, когда я нашел женщину, чей интеллект соответствует моему… – он перевел взгляд на Акорну. – Кстати, ты разве не возражаешь против того, чтобы она держалась за руки с этим псом-неверным?

– Она ведь всего-навсего маленькая девочка, – напряженным голосом ответил Рафик.

– Но это ненадолго, – возразил Хафиз. – Они растут гораздо быстрее, чем ты думаешь.

Из-под многослойной вуали, скрывавшей лицо Калума, донесся странный звук, словно бы он поперхнулся. Хафиз был удивлен.

– Что с твоей старшей женой? Ей нехорошо?

– Она страдает нервными припадками, – хватая Калума за руку и оттаскивая его от Хафиза, ответил Рафик.

– Весьма печально, – проговорил Хафиз. – Когда успокоишь своих женщин, Рафик, зайди ко мне, и мы скрепим наше соглашение клятвой на Трех Книгах.

Он направился прочь, бормоча себе под нос: “Уродливая, припадочная, с большими ногами и такими волосатыми руками! Ничего странного, что он не хочет расставаться со второй… но с кораблем и деньгами на руках он легко купит себе другую жену”.

– И что это с тобой случилось? – шепотом спросил Рафик, когда Хафиз зашел домой.

– “Они растут гораздо быстрее, чем ты думаешь”, – процитировал Калум. – Если бы он только знал, насколько быстро! Да он бы никогда не поверил, что два года назад, когда мы нашли Акорну, она была еще младенцем!

– Давай-ка не будем ему говорить об этом, – предложил Рафик. – Вся наша сделка основана на взаимном доверии, а, если я скажу ему, насколько быстро растет Акорна, он сочтет меня ужаснейшим лжецом. Кроме того, она здесь пробудет не так долго, чтобы он смог это заметить сам.

– Но ведь это же правда! – возразил Калум.

– Правда, – ответил Рафик, – в данном случае имеет мало общего с правдоподобием.

Гилл продолжал развлекать Акорну в саду, в то время как Рафик и Калум направились в кабинет Хафиза. Тот сидел за полукруглым полированным столом с обычными пультами и контрольными панелями; впрочем, приглядевшись, Калум понял, что не знает назначения некоторых из них. Все было расположено и встроено так, чтобы не нарушать гармоничных плавных линий стола. Удивляло то, что среди всего этого новейшего оборудования лежали две древние книги – в твердых обложках, заключавших в себе сшитые вместе листы бумаги: устаревшие и неудобные шестигранные хранилища данных.

– Вам нравится мой стол? – любезно обратился дядя Хафиз к Калуму. – Он вырезан из цельного ствола “пурпурного сердца”… одного из последних огромных стволов этих деревьев на Танкке-III.

– Моя жена предпочитает не вести разговоров с другими мужчинами, – жестко проговорил Рафик.

“Он нас вычислил, – с отчаяньем подумал Калум. – Он знает, что я не женщина. О, этот Рафик с его дурацкими играми, будь они прокляты!.”

– Но, дорогой мой мальчик, – возразил Хафиз, – конечно, в такой семье, как наша, где все так близки между собой, а вскоре станут еще ближе благодаря обмену женами, даже такой нео-хаддит, как ты, мог бы расстаться с частью этих нелепых… о, ладно, ладно. Я вовсе не собирался оскорблять твою… религию, – последнее слово он произнес с тенью отвращения, как человек, который приказывает слугам выкинуть прочь падаль, которую затащила в дом, да так и не доела кошка.

Рафик нахмурился и весьма убедительно, по мнению Калума, изобразил человека, которого смертельно оскорбили и который с трудом удерживается от резкого ответа.