Любимая песня космополита - Андрей Курков

– Да. Сам увидишь, – генерал допил молоко и встал из-за стола.

– А где Феликс?! – спросил я, внезапно обратив внимание на его отсутствие. Все-таки было необычно видеть генерала, который сам себя обслуживает за едой.

– Спит, – сказал Казмо. – Он до трех часов ночи на яхте катался. Теперь отдыхает. Да садись ты за стол, тебе же не приказывали стоять!

Я нашел глазами табуретку в правом углу кухни и, поставив ее к столу, присел.

Чай пили молча. Из таких же глиняных кружек. Грязный фарфор грудился в центре столика.

Каждый смотрел в свою кружку, не поднимая глаз. Может и генерал, и Айвен только сейчас понимали свою вину?! Я-то все время ее чувствовал, но после этого разговора казалось мне, что их вина больше моей.

Чай не был очень горячим, но мы так долго пили его, и такими маленькими глоточками, словно боялись обжечь горло.

Прошло, наверно, полчаса перед тем, как мы встали из-за стола.

– В одиннадцать тебе надо быть в гараже, – твердо, по-командирски сказал мне Казмо. – Примешь джип, посмотришь: все ли в порядке с мотором. Знаешь, где гараж?

Я отрицательно мотнул головой.

– Как теперь эта улица называется? – генерал обернулся к Айвену.

– Вацлава Вишневского, – ответил новый инспектор по правилам поведения.

– Улица Вацлава?! – переспросил я.

– Да, – подтвердил Айвен. – Ночью, когда заседал штаб победителей, они хотели переименовать все улицы города только в память о своих погибших… Мы с генералом заявили, что Вацлав погиб, пытаясь остановить революцию, и одну улицу отвоевали.

– Правда, паршивая улица… – недовольно буркнул генерал. – Короткая…

– Да, – вздохнул Айвен. – Там только три дома и гараж. Но зато ее очень легко найти – как раз напротив кафе, где мы завтракаем…

– Разрешите идти?! – спросил я у генерала, понимая, что отныне я – его подчиненный.

– Иди! – сказал генерал.

Я развернулся и пошел к двери.

– Стой! – скомандовал за моей спиной Казмо.

Я остановился.

– Если увидишь в городе военных – не пугайся! Они подчиняются инспектору, – говорил мне в спину генерал. – Теперь в городе будет постоянно находится патрульная рота… Сейчас это американцы. Хорошие ребята. Теперь можешь идти.

Я спустился по деревянной лестнице. Вышел из дома. Перешел через мостик.

И, не оглядываясь, шел дальше, в город, который еще вчера утром я так любил.

Тропинка вливалась в «неаккуратную» аллею. Аллея впадала в низкорослую улицу. А улица стремилась к морю.

Было еще довольно рано. Что-то около восьми утра.

Я без труда нашел улицу Вацлава, прошел ее за полторы минуты. Вернулся и заглянул в кафе.

Морально я уже был полностью готов к овсянке и жидкому чаю, но, к моему удивлению, мне подали «дореволюционный» завтрак.

Рыбные палочки с французской горчицей, апельсиновый сок, тост с красным чеддером и хороший крепкий кофе.

За соседним столиком кушали два парня, одетые в спортивные костюмы. Их лица были мне не знакомы. Оба ели жадно, не пользуясь ножом. Они разламывали рыбные палочки вилками и, окунув в горчицу, отправляли их в рот. И глотали, даже как следует не прожевав.

Это был их первый завтрак в городе мира.

Я это очень легко определил: по апельсиновому соку. Они выпили его за минуту и теперь давились рыбными палочками, стесняясь, или не зная, что они имеют право попросить еще сока. А официантка, пребывавшая в лирической задумчивости, не замечала, что их стаканы пусты.

У одного из парней на правой руке было только два пальца: указательный и большой.

Поев, я вышел на улицу.

Город уже нагревался лучами утреннего солнца.

Город был чист и опрятен, и свеж, как только что испеченный торт. Даже деревья казались тщательно причесанными и подстриженными.

Город оставался таким же, каким он был позавчера, и, наверно, десять и двадцать лет назад.

Это моя жизнь снова изменилась. Снова полетел я под откос, неполные двадцать дней побыв свободным человеком. Утешало меня лишь то, что мои новые обязанности исключали участие в боевых действиях.

Но все равно, был я кажется еще не готов, если не сказать – совсем не готов, к исполнению новых обязанностей. И мое безропотное «да», сказанное генералу, являлось всего лишь обратным отражением моего внутреннего «нет». Я просто пребывал в том странном состоянии, когда смерть, по-дружески пожав мне руку, вдруг исчезла, отложив наше с ней свидание на более позднее время. Она словно испугалась кого-то, и теперь я чувствовал себя в долгу перед этим инкогнито. Я хотел благодарить, но не знал кого. И хотя здравый смысл подсказывал, что над всеми нами висит дамоклов меч случая, и что жив я остался совершенно случайно, мне в это не очень-то верилось. С одной стороны я сам сделал все, чтобы выжить: бросил винтовку, крадучись пробирался городскими тропинками, прятался в погребе. Но это было вчера. А сколько сотен дней я отстреливался, наступал и отступал, не зная, за что и с кем воюют люди, поставившие меня в строй. И каждый раз пули не трогали меня. Они проносились мимо и падали на землю наступавшие со мной, а я оставался.

Раздался неожиданно гулкий хор шагов – знакомый звук, отбиваемый сотней пар походных ботинок о булыжники мостовой.

Я занервничал. Не хотелось встречаться с теми, против кого мы вчера воевали. Я быстро свернул на соседнюю улочку, бегущую к набережной, и направился в сторону своего любимого кафе.

Первое, что меня поразило, это новая яркая вывеска над входом: «У ИРИНЫ». Опешив, я замер на месте.

Неужели, не смотря ни на что, она стала хозяйкой этого кафе?! А ведь и Вацлав пару дней назад говорил мне: «встретимся у Ирины»?! Странно, революция подавлена, а ее цели достигнуты? Айвен заварил всю эту кашу, чтобы остаться в городе навсегда, и остался. И я остался, правда, в другом качестве. Ирина мечтала стать хозяйкой кафе, и, похоже, стала?! Я ничего не понимал. Кажется, была разыграна какая-то удивительно сложная шахматная комбинация, в результате которой, после принесения в жертву нескольких десятков пешек, победителями были объявлены обе стороны. Какую-то роль в этой игре, по-видимому, сыграл и я, но, будучи пешкой, я не знал заранее своих ходов, а когда ходил, то думал, что хожу самостоятельно и только туда, куда считаю нужным.

Я осмотрел кафе. Стеклянная стенка, всегда удивлявшая меня своей прозрачностью, отсутствовала. Но внутри все было по-старому. И даже столики стояли там же, где и раньше.

Я зашел через отсутствовавшую стенку и сел на свое обычное место лицом к улице.

В этом кафе всегда была какая-то особенная, расслабляющая атмосфера. Так уютно я больше нигде себя не чувствовал. Для меня это место значило то же, что для верующего человека – храм. Здесь я всегда был открыт для исповеди и готов был слушать исповеди других. Здесь обитала моя «балерина», легкая, порхающая между столиков, не скупясь на улыбки.

Но в это утро в кафе было пусто и тихо.

Я сидел, локтями упершись в поверхность стола и опустив лицо на ладони. Я вспоминал прошлые дни.

Скрипнули двери – кто-то зашел в кафе. Шаги затихли в другом углу, там, где прежде очень любил сидеть предыдущий инспектор по правилам поведения.

Не поднимая головы, я покосил глазом и увидел двух солдат. Они уже сидели за столом, о чем-то негромко разговаривая.

Внутри кафе вдруг что-то звякнуло и по едва слышным щелчкам высоких каблуков я узнал ее прежде, чем она появилась. Сначала она подошла к солдатам. Потом ко мне.

– Кофе покрепче, – попросил я.

«Балерина» удивленно смотрела мне в лицо. Ее ротик был открыт, словно она хотела спросить о чем-то.

– Ты здесь?! – наконец шепотом выдохнула она.

Я молча кивнул.

– Только что привезли свежие пирожные… Будешь? Очень хороший «наполеон».

Я молча кивнул.

– Сейчас… – прошептала она и ушла.

Минуты через две она присела рядом.

– Поздравляю! – произнес я, поднося ко рту чашечку кофе.

– Ты уже знаешь?! – Ирина опять была удивлена. – Откуда?

– «У Ирины», – сказал я, показывая рукой в сторону дверей. – Так что, не трудно быть хозяйкой?

Она махнула рукой.

– Никакая я не хозяйка. Это только новая вывеска! Я думала, ты о другом…

– О чем? – спросил я.

– Он был здесь… – сказала Ирина. – Оставил письмо.

– Он?! – переспросил я недоуменно. – Кристоф?!

– Да.

– Когда?

– Вчера.

– Он был среди… – я не договорил, заметив, что Ирина опустила взгляд.

Было и так ясно, что сюда он мог попасть только в военной форме. По крайней мере вчера.

– Что он пишет?

– Обещал скоро приехать. Его рота будет патрулировать город через три месяца…

На улице напротив кафе затормозил грузовик. Я уловил запах выхлопных газов. На мостовую спрыгнули трое рабочих в синих комбинезонах и стали снимать с кузова широкую панель, упакованную в картон и перетянутую несколько раз жестяными полосами. Я узнал одного из рабочих – это он мне утром объяснял, как дойти до гостиницы.