Леонид Андреев - Наталья Скороход

Отъезд не стал молниеносным, проведя лето в Орле, осенью 1892 года Леонид вернется в столицу, но вскоре — оставив университет и покинув Зинаиду, окончательно уедет домой, в Орел. Отношения молодых людей, вероятно, уже летом перешли в завершающую стадию, но Андреев, будучи влюблен еще в нескольких особ, всё же не верил в окончательный разрыв с Зиночкой. Для нее же этот этап жизни уже завершился, через год она выйдет замуж за инженера Паутова и после нескольких малозначимых встреч и вовсе исчезнет с жизненного горизонта Андреева.

Исчезнет как возлюбленная и как друг, как интересующая его личность, ее вытеснят из сердца Андреева другие события и другие женщины, — она исчезнет… чтобы вернуться. Вернуться почти через десять лет — вернуться вместе со своим гимназически-невинным взглядом, со своей соблазняющей чистотой, вернуться, чтобы опять обольщать его поруганным и в то же время — дьявольски чистым, белым, сияющим и упругим телом, она вернется как ведьма — как героиня «Бездны».

Когда — через несколько лет после смерти писателя — в 1924 году историк литературы профессор Фатов выпустит книгу «Молодые годы Леонида Андреева», литературная общественность вновь вспомнит нашумевшую в 1902 году «Бездну». Напомним читателю, что «Бездна» — короткий четырехчастный шедевр раннего Андреева — погружает нас во внутренний мир студента Немовецкого: во время загородной прогулки пьяные звероподобные мужики изнасиловали гимназистку Зиночку, в которую он был влюблен и с которой гулял вдоль реки. Самого Немовецкого насильники сразу «вывели из игры», отправив в долгий нокаут. Придя в себя и отыскав безмолвно белевшее среди леса тело Зиночки, тот внезапно воспылал к ней неукротимым желанием. «И черная бездна поглотила его».

Разумеется, утверждение о том, что описанный случай — факт отношений Зинаиды и Андреева, недостоверно с точки зрения психологии, да и воспоминания сестер — Сони Пановой и Зинаиды Пацковской — с моей точки зрения, довольно убедительно отвергают такую возможность. «Что касается „Бездны“, то она несомненно навеяна его увлечением Зинаидой Сибилевой, — рассказывала Фатову двоюродная сестра. — Местность в рассказе — орловская. Гуляли за городом, по Орлику, где пещеры. Место довольно глухое, и хулиганы встретиться там могли легко». Но, добавила она, финал Леонид, скорее всего, присочинил: «изнасилование — навряд ли — разговоры бы пошли»[62]. Безусловно, факт изнасилования гимназистки мужиками должен был бы остаться в орловских анналах, но никто из опрошенных Фатовым приятелей, знакомых и родственников Андреева более о нем не упоминает.

Оставив досужие домыслы, посмотрим на сюжет «Бездны» глазами «бедного студента» Леонида Андреева. Женщина, с которой у него была первая долгая и страстная связь и которая, по всей вероятности, отдала ему свою невинность, эта женщина — на глазах у города и мира — изменила ему, отдала свое тело кому-то другому, не тайно — а явно, на глазах у всех. Но — вот парадокс: изменив, стала для него еще более желанной. И, как мне кажется, автор вполне мог описывать собственные — лишь перенесенные на другие обстоятельства — чувства.

В жизни — Зинаида, изменив, не порывала с Андреевым, используя всякий повод продемонстрировать свое могущество. В «Бездне» — безмолвное тело Зиночки не отпускает Немовецкого, оно тянет его за собой в черную бездну: «И снова он набросился на несопротивлявшееся тело, целуя, плача, чувствуя перед собой какую-то бездну, темную, страшную, притягивающую. Немовецкого не было, Немовецкий оставался где-то позади, а тот, что был теперь, со страстной жестокостью мял горячее податливое тело и говорил, улыбаясь хитрой усмешкой безумного: — Отзовись! Или ты не хочешь? Я люблю тебя, люблю тебя».

Мне представляется, что «Бездна» — финальная точка отношений Андреева с Сибилевой и что отношения эти окончательно исчерпались лишь после опубликования рассказа в 1902 году. После нескольких публичных чтений «Бездны», после шума, невиданного общественного резонанса, многочисленных обвинений в безнравственности, после проклятий, писем, разъяснений и оправданий автора — Зиночка «отпустила» Андреева.

Но до этого, окончательного, исцеления еще далеко. Всю зиму и весну 1893 года Андреев «залечивает раны» в Орле, чтобы летом 1893 года продолжить студенческую эпопею. Надо отметить, что, помимо сердечных ран и унижения самолюбия, петербургский год прибавил к опыту Леонида некоторое знание практических сторон жизни. Довольно быстро освоив науку составления разного рода бумаг, он организовал не только свой «перевод» на юридический факультет Московского университета (в реальности это было — отчисление со второго курса в Петербургском и зачисление на второй курс в Московском университете), но и добился освобождения от уплаты за обучение, что называется «по бедности», а кроме того, предпринял недюжинные усилия, чтобы получить пособие на обучение от Орловского общества вспомоществования.

Интересно, что, обретя статус студента Московского университета, — а случилось это в октябре 1893 года, — Андреев охотно вошел в орловское землячество, приобрел немало друзей и как будто с радостью погрузился в бесшабашный студенческий быт. Он поселился в известных меблированных комнатах Фальц-Фейна, располагавшихся на Тверской улице, где жили тогда приезжие студенты. Все или почти все произведения об университетской жизни отражают опыт московской жизни Андреева-студента. В наброске рассказа «После государственных экзаменов» писатель, как считают исследователи, довольно точно передает свой собственный московский студенческий опыт. Это же пространство и быт — в «Иностранце», и в «Старом студенте», и в инсценировке рассказа — пьесе «Gaudeamus». И, конечно, наиболее известный текст из студенческой бытности — мелодрама «Дни нашей жизни» — самая популярная пьеса Леонида Андреева, сценические интерпретации которой повсеместно играют и сегодня. Однокашники Андреева нередко удивлялись тому, что в этой пьесе и других текстах «…верность изображения доходит иногда до фотографического сходства». Вообще же, участники и свидетели этих событий не раз признавались, что «весь быт, вся студенческая богема того времени в обеих пьесах выведены поразительно верно»[63], что Андреев описывал их студенческие похождения и разговоры как будто с натуры, часто не меняя не только характер, но даже имена и фамилии своих, превращающихся в персонажей, приятелей.

Каков же «собирательный портрет» Андреева — московского студента 1890-х годов? Именно тогда появляется на нем знаменитая красная рубашка, увековеченная впоследствии репинским портретом, — рубашка эта значила для Андреева, думаю, не меньше, чем желтая кофта для Маяковского. Входившая в 1890-х в орловское землячество З. М. Покровская[64]вспоминала: «…пришел Андреев, одет он был в пунцовую рубашку с зачесанными назад черными кудрями, причем характерно… Андреев первым делом представился нам [девушкам], при этом фигурно откинув назад волосы»[65]. Что ж, переехав в Москву, Андреев, как сказали бы сегодня, сменил имидж: нервный, одинокий, потерянный в большом городе «шопенгауэровец» превратился в молодого буяна, студента-хулигана и дебошира, яркого красавца, заводилу компании — веселого, но одновременно и загадочного, внимательного к тому впечатлению, которое производит. Подобная метаморфоза, разумеется, случилась не вдруг, а во многом — под влиянием обстоятельств.