Черный Гетман - Александр Трубников

— Ладно, нечего тут посеред леса лясы точить, — оборвал лекаря кошевой. — Поехали обратно в слободу. Там и поговорим обо всем. Ты, лекарь, меня уж пользуй до самого выздоровления, раз попался. Должок за тобой все же как-никак имеется. А тебе, — он кивнул в сторону Ольгерда, — раз обещал я протекцию к пану полковнику, стало быть сделаю. Тем паче ты, как стрелок, похоже себя проявил неплохо. Не то что мои тюхи.

Ольгерд покачал головой.

— Отпустил бы ты меня пока, пан Молява. К этим ворам я имею особый счет. Поеду вслед, может и догоню.

— Ты казак вольный, — кивнул кошевой, чуть подумав, — тебе и решать. Езжай, раз охота. Лекаря я твоего, уж не обессудь, никуда не пущу, а вот трофеи бери по чести. Что там осталось? — обратился он к джуре.

— Две лошади, скаковая и заводная, — ответил тот. — С разбойника убитого сняли кремневую фузею, саблю да нож. А на заводной лошади холоп связанный лежит.

— Пленный, говоришь? — покачал головой Молява. — Это ж надо, как московитские воры оборзели. Совсем страх после Переяслава потеряли, под самый Киев приехали промышлять… Ладно, вот все что есть ему и отдайте.

Было похоже, что вспыльчивый кошевой считал источников всех своих жизненных неприятностей исключительно обитателей московского царства. Ольгерд спорить не стал. Не дожидаясь, пока под руководством Сарабуна взгромоздят на коня шатающегося Богдана, вернулся на оставленную поляну. Там его и догнал казак, вручил трофеи. Конь у разбойника был не чета ольгердову жеребцу, но дареному, как известно, в зубы не смотрят.

— Помощь нужна? — спросил казак.

— Сам пока разберусь, — отказался Ольгерд. — Ты скажи мне только, куда они могли отсюда пойти?

— Да тут по сторонам-то и не разгонишься. Из Желани, как это урочище здешние зовут, куда не поедешь, на жилье наткнешься. Та дорога, что под холмом бежит, упирается в Ерданские ворота подольского места. Вторая дорога, по которой мы ехали, выводит наверх холма, к Троицкому монастырю. В город они вряд ли поедут, там все строго, придется страже рассказывать кто такие. Так что, скорее всего, двинут они через гору мимо монастыря на литовский шлях. Сменных лошадей у них вроде нет, так что ты о три-конь, пожалуй, их быстро настигнешь.

— Добре, — усмехнулся Ольгерд. — что же поеду наверх, попробую прохожих расспросить. Кошевого своего берегите. Больно уж он у вас горяч да на расправу скор.

— Да уж, есть такое дело, — вздохнул казак. — Ладно уж, друже, ты зла на нас не держи. Сам понимаешь, война кругом. Да и воевода еще этот зловредный. Всем измены в молочной крынке мерещатся…

Литовский шлях, о котором упомянул казак, Ольгерду был знаком. Пролегал он по местности заселенной, где группе вооруженных всадников остаться незамеченной, не при себе шапок-невидимок, крайне мудрено.

Погоня предстояла долгая и готовиться к ней нужно было особым тщанием. Первым делом следовало осмотреть новых трофейных коней. Ольгерд подошел к ним поближе и выругался чуть слышно — поперек кобыльей спины кобылы все еще лежал давешний мешок, в котором, судя по всему, находился отбитый у разбойников пленник.

Ольгерд достал нож и разрезал стягивающие мешок ремни. Тюк медленно начал съезжать на землю. Оттуда, высвобождаясь из рогожи, высунулся человек в сером одеянии богомольца. Пленник медленно сполз с коня, сел, потряс кистями, разгоняя кровь, отбросил скрывающий лицо капюшон и, глядя на Ольгерда снизу вверх, недовольным голосом произнес:

— Зачем вмешался? Кто ты такой? Как вообще оказался здесь?

От неожиданности Ольгерд оторопел. По его разумению, любому освобожденному пленнику полагалось если уж не рассыпаться в благодарностях, то по крайней мере сидеть молчать и приходить в себя, в то время как его нечаянный собеседник, не выказывая малейшей признательности, недовольно сверкал глазами и сыпал вопросами, словно не Ольгерд избавил его от пыток и верной смерти, а вовсе наоборот.

Незнакомец откинул капюшон, под которым обнаружилась до блеска лысая голова со странным, сильно вытянутым назад затылком. Спасенный на вид был совсем не стар. "Лед тридцать, как и мне, — отметил Ольгерд. — Если и старше, то ненамного". То что этот человек отнюдь не случайно прихваченный разбойниками ясырь, не было и малейших сомнений — на простого богомольца он походил не больше, чем крылатый гусар на местечкового раввина. У спасенного был высокий, нахмуренный лоб и прямой, с небольшой горбинкой нос. Мягкий, но в то же время волевой подбородок и большие миндалевидные глаза выдавали в нем недюжинную породу. О чем там говорил Душегубец перед стычкой? Кажется о том, что собирается допрашивать пленника…Зачем же он понадобился разбойнику?

Тем временем только что безвольно свисавший с коня человек, путая ольгердовы мысли, бросал вопросы решительным и до крайности недовольным голосом.

— Давай-ка для начала это я тебя кое о чем спрошу, — не выдержав, перебил незнакомца Ольгерд.

— Это ты спросишь меня? — бывший пленник с птичьей легкостью взметнулся на ноги. Ростом он был чуть повыше Ольгерда и теперь смотрел на него сверху вниз, недовольно сверкая темно-вишневыми глазами. — Ты спугнул этих негодяев, не дав мне с ними поговорить, а теперь пытаешься учинить мне допрос?

— Можно подумать, что это ты меня спас, — фыркнул Ольгерд.

Незнакомец рассмеялся.

— Спас? Их было всего пятеро, мне не нужна была ничья помощь.

"Ясно, — вздохнул про себя Ольгерд, найдя наконец объяснение столь странному поведению незнакомца. — Обычный сумасшедший, каких полно в любых богомольных местах. С перепугу совсем обезрассудел, вот околесицу и несет. Не мудрено было Душегубцу его с кем-то попутать".

Толку в дальнейших препирательствах не было ни на грош. Человек с помраченным рассудком — свидетель негодный: разницы меж придуманным и услышанным не знает, от того вряд ли расскажет что путное.

— Ладно, ступай, божий человек, — примирительно сказал Ольгерд. — Дел у меня сегодня много, не до тебя. Доберешься до церкви, в которую на поклон идешь, свечку за меня поставь… — Он отвернулся о незнакомца к коню и стал проверять подпругу.

— Нет уж, так не пойдут дела, — раздался вдруг сзади холодный и жесткий голос. — Рассказывай сейчас же, все что мне нужно, или…

— Что "или"? — Ольгерд развернулся к ополоумевшему богомольцу, усмехнулся и положил руку на эфес. Теперь было совсем уж понятно, как и почему убогий оказался пленником Душегубца — если он и с разбойничьим главарем попробовал говорить в подобном непочтительном тоне, то странно вообще, как он жив остался.

— Или я буду вынужден применить к тебе насилие, — не обращая внимания на угрожающую позу собеседника, договорил богомолец.

"Точно буйный" — подумал Ольгерд. А с буйными нужно поосторожнее. Он скосил глаза к кустам, надеясь на подмогу, но казаков уже след простыл. Вздохнув обреченно, Ольгерд шагнул назад и вытащил саблю. Не рубить конечно — постращать. Ну а если в буйство впадет, то и врезать плашмя. Кто их, сумасшедших знает, вдруг еще кинется?

Блаженный кинулся. И кинулся так что глаз едва уследил, метнулся вперед стрелой, выпущенной из тугого татарского лука, так что глаз за ним не поспел. Хоть Ольгерд и был готов к любому коленцу, которое может выкинуть лишенный ума человек, но против столь стремительного броска даже саблю выставить не смог, только назад откинулся.

Ожидал всего — ногтей, что полезут в лицо, зубов, вцепившихся в руку, в крайнем случае кулака. Но только не башмака, врезавшего по державшей саблю руке. Удар был несильным, самым кончиком носка по тыльной стороне ладони, но видно попал блаженный в какое-то слабое место — всю руку до плеча пронзила дикая боль. Пальцы разжались сами собой и сабля упала в траву.

Бешеный богомолец отбросил ногой клинок и замер в шаге от Ольгерда, выставив перед собой кулаки.

Ольгерд облегченно вздохнул и набычился, предвкушая расплату. Не догадывался его лишенный разума поединщик, что лихой донской есаул, у которого Ольгерд три года ходил в казачках, главной забавою в почитал кулачный бой стенка на стенку. В боях этих Ольгерд, хоть и не по доброй воле, был непременный участниу, так что оттузить сухопарого незнакомца было для него делом нехитрым.

Не дожидаясь, пока рука придет в чувство, Ольгерд спружинился, оттолкнулся от земли и, вложив в удар весь свой вес, врезал бешеному под дых. Попал хорошо, крепко, но поставленный удар, которым он не раз выводил из строя врагов куда покрепче чем сухопарый противник, на сей раз удался только наполовину. Богомолец, как и положено человеку, получившему кулаком в живот, сложился словно колодезный журавель но, вопреки ожиданиям, не упал, хватая ртом воздух, а семенящими шагами отскочил назад, сделал несколько глубоких вдохов и снова ринулся в бой.