Журнал «Вокруг Света» №8 за 2004 год (2767) - Вокруг Света

Однако в этой не слишком оптимистической картине можно найти и светлую сторону, касающуюся, как ни странно, не внешней, а внутренней политики. Благоприятный исход восточного кризиса мог бы воодушевить императора и дать толчок «второму изданию» Великих реформ, в продолжении которых так нуждалась страна. В реальной истории таким толчком стали события совсем иного характера.

Начало волне террора было положено в январе 1878 года, когда 29-летняя революционерка («нигилистка», как часто называли их в обществе) Вера Засулич, по собственной инициативе выстрелившая в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, была схвачена, предстала перед судом присяжных и… оказалась им оправдана! В августе еще один революционер, 27-летний Сергей Кравчинский, прямо в центре Петербурга зарезал кинжалом шефа жандармов Н.В. Мезенцова, после чего сел в пролетку и благополучно скрылся.

Теракты совершались под флагом мести за репрессии и встречались некоторой частью общества если не сочувственно, то «с пониманием»: правительство-де само виновато, ведь именно оно необоснованным угнетением заставляет молодых идеалистов идти на крайности. От рук террористов погибло еще несколько человек, а в марте следующего года Петербург узнал о покушении на государя. Некий бывший студент Александр Соловьев спокойно приблизился на улице к Александру II, отдал ему честь, а затем достал револьвер и открыл стрельбу. Стрелять он, правда, не умел, и побежавший зигзагами император даже не был ранен.

Но настоящая охота на государя развернулась после того, как летом 1879 года наиболее радикально настроенные революционеры решили всеми силами добиваться его смерти – они патетично именовали это «вынесением смертного приговора».

В ноябре был взорван поезд, в котором, как считали убийцы, ехал Александр II, а 5 февраля 1880 года чудовищный взрыв потряс уже Зимний дворец. Оказалось, что один из террористов, Степан Халтурин, устроился во дворец плотником и сумел пронести в него около трех пудов (!) динамита, которые и взорвал под обеденной залой в момент, когда там должен был находиться император (тот всего на полчаса задержался).

Нынешнему поколению россиян не так уж сложно представить себе то крайне тягостное чувство, которое доминировало в ту пору в настроениях и правительства, и общества, закономерно преувеличивавших организованность террористов и масштабы их деятельности. Гораздо труднее понять, каково было человеку, ставшему главным объектом этой охоты. Александр II, как показывает его поведение в роковой день 1 марта, вряд ли испытывал перед убийцами панический страх и уж тем более вряд ли думал о том, чтобы утихомирить их какими бы то ни было уступками. Но какую, должно быть, тоску вызывало у него, и без того безмерно уставшего, ощущение, что жизнь его зависит от какой-то анонимной, бессмысленной и злобной силы…

В этот драматический момент на политической сцене должен был появиться кто-то, способный вывести правительство из тупика. В соответствии с законами жанра эту роль сыграл человек, сравнительно чужой для столичных кругов – талантливый военачальник и администратор, герой недавней Русско-турецкой войны (он воевал на Кавказском фронте) граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. После взрыва в Зимнем он был облечен почти диктаторскими полномочиями и вскоре смог сформулировать достаточно четкую программу действий правительства в условиях кризиса. Но прежде чем рассуждать, какой альтернативный путь исторического развития мог крыться за ее реализацией, подумаем, можно ли было избежать трагического исхода последнего покушения на царяосвободителя.

Читатель, наверное, уже обратил внимание на вопиюще непрофессионально организованную охрану главы государства (о министрах говорить и вовсе не приходится). Конечно, до начала кампании террора в серьезной охране царя вообще не было необходимости. Но ничего принципиально не изменилось даже тогда, когда стало ясно, что угроза его жизни не только серьезна, но и вполне реальна. Явные просчеты в обеспечении безопасности императора касались, во-первых, предотвращения покушений, во-вторых, самой охраны при его перемещениях. Известно, например, что задолго до взрыва в Зимнем при одном из обысков был найден план дворца с помеченной на нем обеденной залой, но никаких мер вслед за этим не последовало. Обеспечением безопасности императора занималось тогда несколько разных ведомств, что тоже создавало путаницу. Но хуже всего было то, что сопровождали Александра II даже не сколько-нибудь обученные телохранители, а, как это было, например, 1 марта, семеро терских казаков и трое полицейских во главе с обычным чиновником – полицеймейстером А.И. Дворжецким.

По одной из версий, тем же воскресным утром 1 марта во дворце было получено сообщение, в котором точно указывалось место будущего покушения. Однако изменить заранее известный маршрут движения царя министр двора граф А.В. Адлерберг не решился якобы потому, что накануне в ответ на очередное предостережение Александр II раздраженно заявил: «Слушай, Адлерберг! Я тебе уже не раз говорил и еще раз приказываю: не смей мне ничего докладывать о готовящихся на меня покушениях… Я хочу остаток жизни прожить в покое».

Сейчас даже дилетанту ясно, что именно должна делать охрана сразу после неудавшегося покушения – немедленно увезти охраняемого подальше от места событий. Когда один из террористов, Николай Рысаков, бросил в карету царя первую бомбу, тот, оставшись невредимым, сначала вышел из поврежденного экипажа, затем подошел к раненым, к Рысакову, а потом еще вознамерился осмотреть место взрыва… В рядах охраны тем временем царила явная растерянность.

Все эти необъяснимые и нелогичные обстоятельства и позволили другому террористу, Игнатию Гриневицкому, продолжить начатое дело второй бомбой. Трагизм происшедшего усугублялся тем, что властям к 1 марта уже удалось выйти на след террористов, и их арест был вопросом нескольких дней. Покушение на Екатерининском канале фактически было их последним шансом. Чуть больше осторожности при планировании маршрута движения или немного более умелые действия того же Дворжецкого – и царь был бы спасен…

Итак, убийство Александра II было скорее случайным, чем неизбежным. Какого же будущего лишила страну эта случайность?

Не собираясь ни на йоту уступать террору, Лорис-Меликов очень тонко уловил главную проблему пореформенной России – она заключалась в состоянии апатии и глубокой неудовлетворенности, ставшем уже привычным для подавляющего большинства представителей «образованного общества».

Лорис-Меликов не был человеком, склонным к каким-то радикальным решениям, необоснованным жестам или популистской демагогии. Его программа была достаточно проста и бесспорна: облегчить налоговое бремя, помочь крестьянам, повысить эффективность управления, наладить контакт с прессой, и главное – превратить общество из пассивного наблюдателя (а потому и постоянного критика) любых действий власти в организованную силу, разделяющую с нею бремя ответственности за судьбу страны.

Оживить, воодушевить русское общество могло только реальное дело. По мысли Лориса и его единомышленников, таким делом должно было стать участие общественных избранников в разработке самих реформ. Не вдаваясь в детали, заметим, что эта идея, получившая у публицистов и исследователей громкое название «конституции Лорис-Меликова», ничего общего с настоящей конституцией не имела. Как показал историк А.В. Мамонов, Лорис собирался не ограничивать самодержавие, тем самым противопоставляя его обществу, а, наоборот, сплачивать это общество, делая его союзником самодержавной власти.

И все-таки при известной доле фантазии это проектировавшееся совещательное собрание представителей земств и городов (всего около сотни человек) можно было воспринимать как подобие «первого российского парламента», правда, совершенно не похожего на парламенты европейские. Наверное, так его и восприняли бы многие русские конституционалисты, чьи пожелания были в те времена весьма скромны. Любопытно, что сам Александр II, всю жизнь стойко сопротивлявшийся всему, что можно было счесть ограничением его власти, одобрив предложение Лориса, заметил: «Я дал согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции». Эти слова были произнесены все тем же утром 1 марта 1881 года… После смерти царя проект Лориса так и остался неосуществленным.

Конечно, на пути реализации этого плана лежало множество более или менее серьезных препятствий. Главные из них заключались в незрелости самого общества и в непоследовательности правительства. Российская политическая элита уже тогда не только была далека от единства, но и не имела привычки к тому, чтобы этого единства желать. Хотя, по сути, отнюдь не всемогущая власть слишком долго оставалась единственным игроком на политической сцене. Именно она по своему усмотрению фактически создавала и трансформировала общество, да и постоянные волнообразные колебания правительственной политики (от реформ – к реакции, и наоборот), казалось, тоже целиком зависели лишь от ее воли или безволия. Великие реформы положили конец этому «театру одного актера». Но они не могли вдруг воспитать партнеров, равных ему по масштабу, богатству традиций и организованности.