Итоги № 34 (2012) - Итоги Итоги

— Ольга Николаевна, cегодня на «Мелодии» большие перемены — приватизация, инвентаризация.

— Да, подобного я не помню с 1983 года, когда пришла сюда. Коллектив на фирме был сложившийся, а тут юная девочка, молодой специалист... Я-то про себя думала: «А что, посижу здесь годик и уйду куда-нибудь еще». Потому что предложения мне поступали постоянно. Отнеслась к этому как к очередной работе. Ну что тут особенного: девять заводов, восемь студий, тиражная комиссия — подумаешь... (Улыбается.)

— 1983-й — пора расцвета «Мелодии». Мнение о том, что в нем большую роль сыграл легендарный директор фирмы товарищ Сухорадо, обоснованно?

— Вполне. Он меня сюда и пригласил после съезда комсомола. Его перевели на «Мелодию», и он предложил мне для начала работу секретаря. Когда Валерий Васильевич занял директорское кресло, ушли все, кому была не по душе определенная либерализация курса. Сам он никого не выгонял.

— Это было не в его характере?

— Да, и вообще он был человеком эмоциональным, но отходчивым. Мог ругнуться, даже накричать. Потом извиниться. Не всем нравилась эта его манера, контрасты. Но те, кого это не расстраивало, оставались. И я поняла, что уже никуда никогда отсюда не уйду. Так случалось со многими сотрудниками «Мелодии»: работа затягивает на всю жизнь, есть какие-то крючки, которые держат и не отпускают. Поэтому мы говорим: все сотрудники «Мелодии» немного не в себе.

— Какие это крючки?

— Например, приход исполнителя. Вы знаете, что это такое? Это же всегда театр одного актера. Когда у нас начались перемены, возникло настоящее паломничество. Все молодые певцы шли к Сухорадо: «Запишите нас на фирме «Мелодия»! Он, конечно, что-то решал, но в основном решали редакторы и художественный совет. Сухорадо иногда вносил свои ремарки: «Надо бы вот это включить в план».

— Исполнители приходили сами или их все-таки приводили?

— Были телефонные звонки: там к тебе придет Пупкин. Были рекомендации.

— Значит, с улицы заходить было бесполезно?

— В принципе да. Практически.

— Говорят, некоторые музыканты приходили с готовыми кассетами: «Издайте нас!» И получали от ворот поворот. А в один прекрасный день их издавали, доставая записи где-то на концертах, из-под полы. И не платили ничего.

— Безусловно, были подобные эпизоды. Например, группу «Кино» мы впервые издали без ее ведома, взяли какие-то подпольные записи. А потом сделали ребятам сюрприз.

— Вы так спокойно об этом говорите?

— Это было время железного занавеса, мы существовали в определенном вакууме, не подчиняясь никаким международным нормам, и могли делать практически все, что хотели.

— У железного занавеса были и другие особенности. Контроль за идейным содержанием музыкальной продукции сильно донимал?

— Ну как сказать. Для нас это была часть служебных обязанностей — и только. Все, что выпускалось из-под станка, отправлялось курьером прямо с завода...

— ?

— ...в ЦК партии. Это был отдел культуры в ЦК: три или четыре человека нам постоянно звонили и, как принято было выражаться, курировали. Давали указания. Валерий Васильевич буквально вставал из-за стола, когда звонили из ЦК.

— Политических ошибок вы все же, надо думать, не избежали?

— А как же. Была такая французская группа Space, мы по лицензии выпустили ее пластинку. Отправили экземпляр в ЦК. Они посмотрели конверт, обнаружили на груди у солиста Дидье Моруани непонятный крест и сказали: «Изъять немедленно!» А тираж был уже готов.

— Я хорошо помню эту «винилку». Моруани там стоит в каком-то балахоне на фоне соломенных снопов, но уже без креста. Старый тираж уничтожили?

— Конверты — да. Поменяли всю полиграфию и расфасовали по новой. Сухорадо был вне себя от злости. Он на каком-то спичечном коробке отыскал похожий крест и радостно побежал в ЦК с этим коробком. Но его там быстро приструнили: «Что вам велят, то и делайте. И не надо никакой отсебятины».

— Старшим товарищам показывали матрицу, «нулевой» никелевый экземпляр?

— Нет, ну что вы. Показывали уже готовую пластинку. Как только тираж вышел, его утверждали. Если что-то не понравилось — все под нож. Кто-то из ЦК входил в состав нашего худсовета. Помимо ЦК надо было в Минкультуры отправлять, но с министерством у нас было полное взаимопонимание. Они тоже входили в состав худсовета и тиражной комиссии.

— В архивах сохранился вот такой документ за подписью секретаря обкома комсомола Петра Гришина: «Примерный перечень зарубежных музыкальных групп и исполнителей, в репертуаре которых содержатся идейно-вредные произведения». Идут в столбик названия групп, а в следующей графе — «что пропагандирует». И длинный ряд: панк, насилие, наркотики, культ сильной личности, неофашизм, вандализм, мракобесие, мистицизм, сатанизм, садизм, эротизм, секс, миф о советской военной угрозе...

— О да. Узнаваемый стиль эпохи...

— Но с появлением Сухорадо и первыми предвестниками перестройки на «Мелодии» наступила либерализация?

— В общем, да, но происходило это весьма постепенно. При нем начали выпускать современную западную музыку. Тогда решили, что следует закупать меньше лицензий, но лучшего качества. Это означало, что предпочтение теперь отдается модным, актуальным и экспериментальным записям, а также признанным легендам вроде Beatles. Проводили эту новую политику через «Международную книгу», в сотрудничестве с которой «Мелодия», в частности, занималась оформлением пластинок. Так вот благодаря Сухорадо через «Межкнигу» мы получили возможность вести дела с западными партнерами и заключать контракты, с ее помощью занимались закупкой лицензий. Но это уже 1989-й.

— Появились посредники — значит, «Мелодия» не была уже супермонополистом?

— Была. По производству, но не по экспорту. Внутренний рынок мы контролировали.

— Вот как? А чем тогда объяснить, что западный рок долго был у нас в дефиците, даже разрешенный?

— Логики тут никакой нет. Покупалась лицензия, а западные продавцы в соответствии с ней ограничивали тираж. Думаю, они просто ставили цифры, привычные для европейского рынка. Такой тираж был бы неплохим для любой европейской страны. Но для СССР этого было маловато. Стандарт был 30 тысяч, 70 тысяч — максимум. А нас миллионы.

— Выйти на прямые связи с Западом — это же надо было постараться. Сухорадо совершал подковерные шаги, кого-то уламывал?

— Да, все благодаря его упорству. «Межкнига» стала не нужна — директор задействовал личные связи. Это был такой человек: если что-то задумал, обязательно сделает...

— В 80-е «Мелодия» начала записывать и довольно экзотическую музыку, вроде вьетнамской оперы, например. Жаль, продолжалось это недолго.

— Действительно, мы посылали экспедиции во Вьетнам записывать местную оперу. Посылали и в Африку — за колдовскими обрядами. И все эти записи оседали в архивах. Правда, в основном все-таки записывали в коммунистических странах и в дальних уголках СССР. Была у нас собственная звукозаписывающая студия на колесах — Tafelvagen. Огромный такой автобус, который уезжал за тысячи километров (хоть в Якутию, хоть во Вьетнам, хоть в Анголу) со всей своей бесценной начинкой — дорогостоящей аппаратурой. Наш гений звукорежиссуры Игорь Петрович Вепринцев первоклассно строил архитектуру звука и, естественно, возглавлял все эти экспедиции. С ним ребята полмира исколесили, записывали в храмах, в дацанах.

— Интересная логика была у вышестоящих товарищей. Крест на груди — нельзя, а церковные хоры — можно?

— Хоры — в первую очередь церковное искусство, а крест — это реальная жизнь, проповедь «чуждых идеалов». Так они считали. Впрочем, у нас всегда больше любили хоры фольклорные. Хор Пятницкого считался недосягаемым образцом.

— В Москве было что записать «с натуры»?

— Конечно. Только когда великий дирижер Герберт фон Караян приезжал в Россию, он перед концертом заметил, что «Мелодия» вкатилась в зал со своей передвижной студией и собирается его записывать. Он, ни слова не говоря, взял и провода порезал.

— Одно слово — гений.

— Но наш Вепринцев предусмотрел осложнения. У него на такой случай было наготове запасное оборудование. Микрофоны пришлось поместить в люстрах над сценой. Этот трюк прошел как по маслу. Маэстро Караян, как ни старался, не избежал еще одной исторической записи.

— Одним словом, лихой пиратский рейд. Запись выпустили еще при жизни Караяна?

— Да. Но, скорее всего, он об этом так и не узнал. Главное, запись получилась очень достойного качества. Недавно мы переиздали ее на трех дисках под названием «Караян в Москве» и честно заплатили наследникам дирижера. Так что запись, можно считать, полностью легализована. Пиратство, не пиратство — уже никому не интересно. Я считаю: слава богу, что мы тогда так поступили. Потому что концерт был уникальный и никто больше его не записывал. Сейчас можно окунуться в эту атмосферу. Поэтому сегодня нас благодарят за этот диск, в том числе и западные слушатели. А так остались бы воспоминания очевидцев — и только.