Рабыня для чудовища востока - Айза Блэк

удается единицам, и всего на одну ночь. Ни одна дева дважды у него не бывала. А в последние годы и подавно, — пожимает плечами, — Редко кто удостаивается его взгляда. Тут даже ходят легенды, о неземном счастье в его объятиях. Но это я думаю, оттого что людям свойственно приукрашать то, что недоступно, — смеется, и только сейчас замечаю симпатичные мочки на ее круглых щечках. — Еще до моего появления тут, говорили, что он менял по несколько дев за ночь. Но если это и было, то давно. Сейчас свободное время Алифар проводит в своей мастерской, ограняет алмазы. Делает по слухам, немыслимые украшения, но никому еще ни одного не подарил.

Я вздрогнула, сразу вспомнился разговор с незнакомцем. Вот почему он говорил о камнях. Может, потому, так вольготно себя вел, раз знает, что владыка дарит девушек как вещи. Омерзительно. Это ведь живые люди! Еще больше прониклась отвращением к главному оборотню.

— Зачем он тогда их делает?

— Назовем это хобби. О Владыке в принципе мало что известно. Он знает о нас все, а мы кормимся лишь слухами.

— А ты тут в статусе кого? — слишком самоуверенно она вела себя с мамой.

— Владыка сразу после клятв подарил меня Басиру. Со временем я стала его фавориткой, — когда она произносит имя оборотня, то расцветает. Словно говорит о ком-то родном. Но разве могут быть нормальные отношения в стране с варварскими законами?

— Если я правильно понимаю, фаворитка — это не значит единственная? — вспоминаю надменную рожу Басира, не могу поверить, что он будет хоть в чем-то себе отказывать.

— Да, этажом ниже живут девочки, принадлежащие ему, — говорит спокойно, словно это в порядке вещей.

— По-твоему, это нормально? Тебя все устраивает? — вскакиваю с места, подхожу к окну, оранжевое безжалостное солнце ослепляет. Оно тут кажется особенным, жестоким, надменным, сжигающим дотла. Отворачиваюсь, больно смотреть. Тут все чужое, непонятное, враждебное.

— Он всегда возвращается ко мне, — мягко улыбается. — Басир может сколько угодно искать замену, но только я знаю секреты его нутра. И никто не даст ему больше чем я.

— Гарем пополняется, прибывают новые женщины, и вдруг найдется какая-то красотка, которая тебя подвинет.

— Дело не во внешности, она играет только изначальную роль. А дальше уже идут другие умения, что женщина может дать, чем удержать. Поверь, я этому долго училась, и далеко не сразу познала все тонкости. И не в красоте дело, а в умении проникнуть к нему в голову, и расположиться там так прочно, чтобы он был уверен, что так и было, — голос ее звучит как звон хрусталя.

— Ты ведь родилась в другой стране, где нет рабства, где людей не продают как вещи на рынке! И сейчас ты говоришь так, как будто всем довольна? — выкрикиваю не в силах сдержать эмоций.

— Полжизни я прожила в детском доме в маленьком районном центре. С малых лет нас до изнеможения заставляли работать на полях. Потом на стройке. И это за кусок хлеба, который тут же отбирали свои. Когда выросла, то сбежав из одного ада, попала в другой. Комнатушку, выделенную государством, у меня отобрали. Чтобы как-то прожить, я разгружала вагоны и торговала овощами на рынке, а потом ночевала с такими же бездомными в подвале. И видела, как избивают женщин, как над ними издеваются. Нет. Я не хочу той жизни. Не хочу возвращаться, — ее руки подрагивают, в глазах ужас. Она как заведенная мотает головой. — Тут понятные законы. Есть Басир, который заботится и никогда не даст в обиду. Да, и тут не все идеально, тоже приходится сражаться, прокладывать себе дорогу. Но у волков есть понятие чести. Я приняла Шантару душой, теперь это моя страна, — она это сказала с какой-то невероятной гордостью.

— Знаешь, на родине у меня тоже не все было гладко. И про жизнь на улице я знаю не понаслышке. И все же я верю, что и там есть справедливость и можно обрести счастье. А подлость и гниль, она есть везде, что тут, что там. Но там родина, а тут… чужое все… дикое…

— Чем скорее ты привыкнешь, тем тебе будет легче, — встает с пуфа и подходит к шкафу. — Я покажу тебе платье, в котором тебе следует появиться на сегодняшнем празднестве.

— Джана, зачем ты мне все это рассказывала? Была откровенна с незнакомым человеком?

— Мне нужна союзница. А судя по рассказам Басира, — замолчала, отвернулась, стала неспешно перебирать платья, — Владыка тебя очень ждет. Он давно не проявлял интерес к рабыням. А тут специально его за тобой отправил, это что-то немыслимое! Ну и чисто по-женски, вызываешь ты расположение в душе. А интуиция у меня отличная, редко когда подводит. Да и насолить Зухре, я шанса не упускаю. В общем, все карты сошлись в твою пользу.

— Откуда Владыка про меня знал? Мы с ним не встречались никогда. Какое ему дело до второсортной рабыни, бывшей заключенной? Я песчинка в этой пустыне, не больше. Так что, скорее всего, ты что-то путаешь.

— Алифар многолик, он знает все, что творится в его владениях. Умеет проникать в самые дальние закоулки, оставаясь незамеченным. Возможно, он тебе сам расскажет, откуда узнал, — подмигивает с видом заговорщицы.

— Я рассчитываю работать тут, — делаю вид, что не замечаю ее намеков. — Мыть посуду, готовить, убирать…

— Ох, чую, грядут перемены, — голосок радостный, пританцовывает, — Вот в этом пойдешь! — достает желтое длинное платье, с капюшоном, из довольно плотной ткани, закрытое. — Только надо было бы тебе макияж наложить. Такая встреча намечается!

— Нет! Спасибо! Ничего не надо! — даже отшатнулась от Джаны.

В голове сразу всплыли слова матери, которые въелись мне под корку. Когда я работала на заводе, насмотревшись, как девушки красятся, я решила последовать их примеру. С зарплаты купила дешевую тушь, тональный крем, помаду, тени, принесла домой и стала перед зеркалом, пытаясь все это опробовать.

— Чувырла! Ты что творишь! Запомни, никогда! Никогда не крась свою рожу! — вырвала у меня из рук палетку теней и растоптала домашним драным тапком. — Если намажешь штукатурку, только подчеркнешь уродство. А так хоть в глаза не бросается. Запомни, только мать правду скажет.

Она потом еще несколько раз повторяла. И я запомнила. Навсегда. Даже на свадьбу не разрешила себя красить. Все