Не читайте черную тетрадь! - Эдуард Веркин

Жук уронил бинт.

– Что? – заорала я. – Что там?

– Теперь Дэн зовет, – ответил мне Жук. – Так же, как Володька.

– Идем! – Я рванулась было в коридор, но Жук схватил меня за шиворот.

– Стой, – спокойно сказал он. – Не спеши. Говорит, что провалился в яму.

Я снова рванулась вперед, но Жук снова остановил меня. Я хотела сделать ему подсечку, но он придавил меня к стене и держал, не отпускал. Уткнул свой локоть почти в горло, а в другой руке держал самострел.

– Погоди! – шипел он. – Погоди!

– Что? Что опять? – орала я.

– Послушай! Послушай! Володька замолчал – Дэн раскричался!

– Ну и что? – орала я.

– Ты что, не понимаешь? – тоже стал орать Жук. – Это не они! Давай проверим!

– Что проверим? – отбивалась я. – Что ты так любишь все проверять...

– Погоди! – Зрачки у Жука расползлись на все глаза, это от злобы. – Погоди! Погоди минуту, хорошо? А потом пойдешь. Ладно?

Я согласилась. Жук отпустил меня. Но он был напряжен, я это видела. Он готов был схватить меня каждую секунду.

– Не убегу, – сказала я.

Жук расслабился.

– Зовет, – говорил Жук. – Ребята, говорит, помогите! Сейчас я его... – Жук подмигивал мне. – Сейчас я его сделаю...

Он крикнул:

– Эй, ты! Слышишь меня? Слышишь? Как меня зовут? Эй, Дэн, как меня зовут?

– Жук, – сказала я. – Хватит дурака валять!

– Погоди, Валь... Я тебя спрашиваю, Дэн, как меня зовут? Мое настоящее имя? Жук – это прозвище.

Хитрый. Жук был хитрый. И совсем не такой глупый, как нам всегда казалось.

– Отвечай!

Жук прислушался к коридору.

– Это не Дэн, – сказал Жук. – Оно не знает, как меня зовут на самом деле.

– А как твое настоящее имя? – спросила я.

– Георгий, – улыбнулся Жук. – Жора. Дэн знал, как меня зовут. Настоящий Дэн.

Тогда я повернулась в сторону коридора и громко закричала:

– Заткнись, тварь! Заткнись!

– Тишина, – сказал Жук. – Оно замолчало.

Колыхавшийся воздух остановился. А потом оттуда, куда ушел Дэн, послышался смех. Хищный жадный смех. Смех я определяю, я вам уже говорила. Я бы не сказала, что человек может так смеяться. Похоже на то, как смеялся гиененок, если это только был гиененок. Видимо, Дэн все-таки врал. Насчет гиененка. Зачем только? Чтобы нас успокоить? А может, Жук прав? Может, он с самого начала хотел нас сюда затащить? Что там с ним случилось в зале под бассейном? Ну, когда он потерял сознание? Когда он увидел пятно. Когда заманил нас сюда. Значит, никому нельзя доверять. А Жук? Жука я не теряла из виду? Вроде нет. Он всегда был перед глазами. Бред. Бред. Бред.

Коридоры смеялись все громче. Смех тряс стены, лампы раскачивались от этого смеха, я не знаю, какое существо могло так смеяться. Над нашей головой лопнула лампочка, потом другая. Лампочки лопались, ослепительно вспыхивая и разлетаясь тысячами мелких колючих осколков.

Жук выставил перед собой самострел, и мы стали отступать, медленно, шаг за шагом. Рев раздавался еще какое-то время, потом начал стихать и скоро сошел на нет. Лампочки перестали биться.

Жук тащил меня за руку. Он сворачивал то влево, то вправо, то бежал прямо, пытаясь как можно сильнее запутать наши следы. Жук бежал и кричал, чтобы я не оборачивалась, не оборачивалась ни в коем случае, оборачиваться никогда нельзя...

Но я обернулась, да. И увидела, да.

Из-за угла по стене, медленно-медленно, выползло темное, похожее на синяк пятно».

Десятый вечер

– А тогда цыганка ему и сказала – завтра ночью к тебе придет смерть. А он ее спросил, что ему делать. А она ему и сказала – тут уже ничего не сделать, ты должен просто ждать. Мужик говорит: давай я тебе все деньги отдам, все отдам, а ты смерть куда-нибудь отведешь. Она ему отвечает, что, мол, как ни старайся, а даже за все деньги, что ни есть, ничего не сделаешь. Если только кто добровольно, без денег, за тебя согласится смерть встретить. Ну, мужик подумал и пошел искать, кто за него смерть согласится принять. Пошел сначала в больницу, к смертельным больным. К одному подходит, к другому подходит – никто не соглашается за него помирать. Говорят, что хоть и смертельно больные, а надежда всегда есть. А вдруг чудо? Мужик говорит: какое чудо, чудес не бывает. А они все равно не хотят. Тогда он пошел к старикам старым. А те ему – ни дня, говорят, не уступим, сами все до конца доживем, до крошки, до последней капельки. Мужик тогда расстроился, пошел в кабак, в ресторан то есть. Вина выпил и спрашивает у официанта, скажи, друг, кому больше всего жизнь не мила? Официант ему и порекомендовал одного самоубийцу. Отправился тогда мужик к самоубийце. Давай, говорит, тебе ведь уже все равно, а я еще пожить хочу. А самоубийца ему и отвечает: каждый умирает сам за себя, я за тебя умирать не собираюсь. Пришел мужик домой, ничего своим домашним не сказал, а сам лег спать. А уснуть не может, боится. Ну, как полночь наступила, он вообще затрясся. Ждет смерть. А никто не приходит. А он ждет и ждет. Ничего, тишина. А потом вдруг в час ночи слышит: в окно скребется будто кто-то, как коготками по стеклу – скры-скры. Он весь потом холодным покрылся даже. А потом в дверь звонить начали. Позвонят – и тишина на минуту. Позвонят – и тишина. И звонят, и звонят, как робот будто звонит или кто неживой. А мужик терпеливый попался, лежит и не встает. Около часа, наверное, звонили, а потом перестали. Мужик решил, что все, смерть ушла. Пошел на кухню, воды выпил, спать лег. А потом на следующее утро глядь в детскую, а сын его и помер. Смерть разозлилась, что он ее не впустил, и забрала кто под руку попался.

– Ну и что? – спросил Корзун.

– Ничего, – зевнул Малина. – Он пожил неделю, пожил другую, а потом взял и повесился.

– Нормальная история, – протянул Борев. – Забавная...

– К нам кто-то вчера стучался ночью, – сказал Корзун.

– Куда стучался? – присвистнул Борев. – У нас ведь даже двери-то нет!

– Двери нет, а стучались, – гнул свое Корзун. – Такие вот дела.

– Не открывали? – насторожился Малина.

– Открыл, а под дверью крыса дохлая валяется, – вздохнул Борев.

– И что?! – воскликнул Корзун.

– Ничего. Я ее тебе, старина Корзун, под гамак положил...

Корзун перевалился из гамака и стал ползать по полу, искать крысу.

– Нету ничего. – Он выпрямился и с угрозой поглядел на Борева. – Сейчас я тебе, Борев, в глаз дам...

Но идею дать в глаз Бореву никто не поддержал, все остались холодны и равнодушны к кровожадным корзунским замыслам. Корзун постоял посреди палатки, подумал, а потом вернулся в гамак.

– Я тебе, Борев, завтра в глаз дам, – сказал он. – С утра. Завтра мне лучше видно будет.

– Зря, – сказал Борев. – Зря. А то смотри, Корзун, до завтра не доживешь еще... Крысу-то тебе не зря, наверное, подкинули...