Улыбка Мицара - Михаил Белов

— Мне трудно с вами говорить. Вы несете чудовищные нелепости.

С глухим возгласом, похожим на рев, инженер прыгнул к астроботанику и схватил его за руку. Иван Васильевич глядел ему прямо в глаза. Кибернетик держал его за руку выше локтя и, очевидно, сжал пальцы так, что Иван Васильевич вскрикнул от боли, повалился на бок. Инженер сел на свое место, закурил, сигарету и стал наблюдать. В глазах любопытство, удивление и вопрос: к чему все это? Потом поднялся и покинул салон.

— Антони, выключите, пожалуйста, экран. — Тарханов повернулся к астроботанику: — После всего случившегося вы решили тоже вернуться в первобытное состояние?

— Это был очень интересный эксперимент, — почему-то вздохнул Иван Васильевич. — Я шел сознательно, зная, что меня ожидает. Только поэтому я сейчас сижу перед вами. Адское давление на мозг. Временами мне хотелось выть от боли, И все-таки я не покинул бледно-зеленый дворец, пока достаточно не изучил его. Внутри, вы помните, он пустой, абсолютно пустой. Только бесшумно летают шары. Тысячи их роились над головой и все время держали ее в тисках. Только на одно мгновение я сознательно ослабил волю. Ну, как бы выдохнул из легких половину воздуха, а половину оставил. И этого было достаточно, чтобы почувствовать мощь облучения. Мне вдруг показалось, что какая-то сила качает и несет меня в мировом пространстве. Мерцающие искорки вспыхивали и пролетали мимо. Нескончаемо долго, целое столетие наслаждался я своим полетом. Когда мой полет начал замедляться, где-то ударил и загудел громадный колокол. Меня начало мотать из стороны в сторону. Голова освободилась от железных тисков. Мне как будто дали понять: освободись от воли, и ты почувствуешь блаженство. А где-то внутри кричало: «Берегись!» Гонг грохотал все яростнее. Я ждал каждого удара с невообразимым ужасом. Я крикнул: «Хватит!» — и сразу же все исчезло. Чуть болела голова. Шары продолжали кружиться, но они перестали действовать на меня…

— Это называется проявить стойкость характера, — сказал Антони Итон.

Один из выдающихся ученых Земли, Антони Итон настойчиво добивался назначения в экспедицию Тарханова. Его не пускали. Отказ мотивировали тем, что он крайне нужен на Земле. Особенно настаивали на этом Английская Академия наук и Совет Солнца. Итон в те годы занимался физикой Юпитера; работы там, конечно, было много, а экспедиция Тарханова могла обойтись без него. Эскалация экспедиций на Юпитер была настолько интенсивной, что едва ли Тарханов мог бы взять Итона к себе, если бы тот сам не настоял на этом. Итон действительно был большим ученым. О физике Юпитера он сказал все, что мог. «А технические стороны проблемы, — сказал он на заседании Звездного Совета, — меня не интересуют». Просьбу его удовлетворили, и Итон попал на Лорию. Он много работал, а все свободное время посвящал любимому увлечению: перебирал и перетирал старинные монеты, подолгу их рассматривал в лупу, делал описи, писал статьи для журнала «Нумизматика». Над ним добродушно посмеивались. Тарханову иногда приходила даже мысль: не желание ли пополнить свою коллекцию монетами инопланетных цивилизаций потянуло астрофизика Антони Итона в космос?

— Так что вы думаете, Антони Итон, обо всем этом?

Астрофизик поднял глаза на Тарханова:

— Мне думается, командор, что бледно-зеленый дворец построен для того, чтобы проверить характер лориан. Не выдержал испытания — уходи. Наш уважаемый Иван Васильевич выдержал испытание.

— А куда же должен уходить или должен был уходить лорианин, не выдержавший испытания?

— Разве на Земле вы не подвергались различным испытаниям — перед полетом в космос? Так почему о лорианах мы должны думать, что они хуже нас?

— А кибернетик? Нападение белой шаровой рати на звездолет? Упорное сопротивление нашим желаниям разгадать тайну Лории?

— И шары, защищающие тополиную рощу, — в тон сказал Антони Итон.

Тарханов рассмеялся:

— Так можно спорить бесконечно долго. — Он обернулся к Ивану Васильевичу. — Прошу информацию о кибернетике.

Иван Васильевич улыбнулся неуверенно и виновато:

— Состояние тяжелое, но не критическое… Месяц нормального лечения — и он стал бы прежним. Но вся беда в том, что он не хочет стать прежним, поэтому трудно поддается лечению. А вообще-то он здоров, физически конечно.

— То болен, то здоров, — с раздражением сказал Тарханов. — Так что же с ним? Конкретно…

— Ян Юханен и болен и здоров. Он может великолепно справляться со своими обязанностями инженера-кибернетика. Техническая память у него такая же, как и раньше, и знания не убавились. И все-таки он не тот. Его психика меняется, и в худшую сторону. Долгие годы Ян Юханен жил вне Земли. Если хотите, он не столько дитя Земли, сколько дитя космоса.

— Нельзя ли конкретнее? Поймите меня правильно, Иван Васильевич. Мы находимся на загадочной планете. Мы плохо ее пока знаем. Нам дорог каждый человек и каждый час. Жаль, конечно, что мне приходится объяснять такие простые истины. Вы врач звездолета. Я прощу прямо и откровенно сказать — может ли кибернетик работать?

Иван Васильевич вздохнул.

— Всегда почему-то на первом плане работа, дела, а не человек, — с горечью сказал он. — Ян Юханен работать может, это верно. Но так же верно и то, что он может остаться психически искалеченным до конца дней своих.

— Так лечите же!

— Боюсь, это поздно… — Иван Васильевич уиахнул рукой и вышел.

Астрофизик у иллюминатора перебирал монеты из своей коллекции. Вид у него был такой, словно он ничего не слышал.

— Антони, что вы об этом думаете?

Итон не сразу оторвался от созерцания своей коллекции и протянул Тарханову какую-то монету:

— Интересная вещь, командор. Смотрите. Ее я приобрел за неделю до старта «Уссури». Это последняя монета последнего английского короля Артура Десятого. Он родился гениальным гравером, а стал бездарным королем. Какая ирония судьбы! Когда короли вышли из моды, король английский Артур уединился в загородной вилле. Нет, нет. Его не казнили. Для Объединенного Человечества он не представлял опасности. Все свое свободное время бывший король посвятил граверной работе. Он нашел свое призвание на закате лет. Смотрите, вот какие слова выгравировал он на этой монете…

Тарханов поморщился. Какое ему дело до какого-то английского короля?

— Что же там выгравировано?

— «Если жизнь мне не удастся, то смерть удастся наверняка!»

Тарханов взял монету, долго разглядывал ее, не ничего не мог разобрать.

— Смешно все-таки. Социальное неравенство сделало обыкновенного человека властелином, хозяином миллионов людей… Не кажется ли вам, Итон, что я рассуждаю, как лицеист первого курса? Так где же эта странная надпись?