Викинг - Александр Мазин

Глава 23,

где герою представляется возможность поучаствовать в процессе, который в литературе называется «поток и разграбление»

За взятием города последовало то, что обычно происходит, когда войско захватывает населенный пункт противника. Грабеж и насилие. Хирдманны оттягивались по полной, выгребая из сундуков и подвалов все, что им приглянется, и раскладывая любую приглянувшуюся девку. Я в этом разгуле участия не принимал. Нам, «молодым», было поручено присматривать за пленными.

Их завели в какой-то загон, в котором раньше, судя по всему, держали общинный скот. Пленным повезло: внутри имелся колодец, так что от жажды они не страдали. А вот кормить их пока никто не собирался. И оказывать медицинскую помощь тоже. Несколько сотен людей сидели на земле и вздрагивали от каждого вопля, раздававшегося в захваченном городе. А вопили, считай, постоянно. Но это были всего лишь крики боли или обиды. Я уже научился определять, как кричит человек, которого убивают.

Моей цивилизованной морали была нанесена страшная рана, но я старательно убеждал себя, что происходящее – нормально. Что может быть значительно хуже. Когда девок не просто насилуют, а режут и убивают. Когда детей живьем кидают в огонь на глазах отцов, которым через пару минут выпустят кишки. Медленно… В свое время я достаточно начитался историй о викингах. Да что там о викингах… Наши собственные, можно сказать, русские князья: Олег, Игорь, Святослав – на чужих землях творили такое, что язык не поворачивается описать. А что делали с людьми цивилизованные древние римляне… Тот же Калигула…

Хотя, если вдуматься – фашисты творили много худшее зло, причем в масштабах, какие викингам и не снились. Языческое жертвоприношение в таких масштабах[19], что Один с Перуном просто захлебнулись бы в крови. Но с фашистами мы всегда были по разные стороны фронта, а тут, можно сказать, свои.

Чтобы отвлечься, я сконцентрировался не на пленниках, а на горе добычи, которую складировали здесь же, на площади. Эх, сколько здесь было оружия! С каким удовольствием я бы порылся в этой куче…

Нельзя. Трофеи трогать запрещено. Дележка – прерогатива руководства.

Принесли еду: огромный котел, полный ароматной каши пополам с кониной.

Мы ели по очереди. Некоторые подходили раза по три. Но все равно выели едва четверть. Один из парней, эст, прихватил немного каши и «покормил» четверых идолов, мрачной шеренгой стоявших в середине площади рядом со столбом, на котором висело било.

Тогда я решил совершить благотворительный акт. Подошел к загону и велел отпустить ко мне детей. Сначала многие испугались и вцепились в детишек еще крепче: мало ли что сделает с ними дядька-извращенец? Но когда оказалось, что я приглашаю малышню на обед, не меньше сотни детишек буквально облепили котел. Мне потребовалось рявкнуть, чтобы сформировалась очередь.

Соратники наблюдали за происходящим с неодобрительным любопытством. Один из молоденьких нурманчиков даже попытался протестовать. Но Сигвад, который был поставлен над нами старшим (как самый опытный из «молодых») цыкнул и пояснил:

– Если трэлей не кормить, дурень, они сдохнут. А детеныши сдохнут быстрее прочих.

Если бы не он, боюсь, пришлось бы вздуть жадного «юнгу». И черт его знает, как отнесся бы к этому ярл…

Я накладывал кашу детишкам прямо в пригоршни. Они съедали свои пайки с быстротой зверьков и тут же устремлялись за добавкой. Вернее, вставали в конец очереди. Дисциплина у них была в крови. Котел опустел за считаные минуты.

Где-то после полудня на площадь стали сползаться отяжелевшие от награбленного, еды и блуда викинги. Тяжело плюхнувшийся рядом Руад предложил мне пойти «развлечься».

Я отказался.

– И правильно, – одобрил варяг. – Лучших девок мы так и так с собой заберем. Выберешь себе парочку поядренее.

Кого-то, может, удивит, что город, где осталось не меньше трехсот свободных мужчин, не попытался дать отпор выпившим и расслабленным викингам, которые шлялись везде по двое, по трое, а то и вовсе в одиночку. В самом деле, что может быть беспомощнее человека, который пользует девку на копне сена посреди двора?

К счастью, горожане знали, что викинг – не человек. Это дикий зверь, застать которого врасплох практически невозможно. А даже если и приколоть вилами одного-другого, то его разъяренные братья отомстят так жестоко, что огонь костра покажется легкой и быстрой смертью.

Куча награбленного увеличилась раза в три.

Теперь на площади собрался почти весь хирд. Не хватало только Хрёрека и его ближников.

И вот они появились.

Судя по выражениям лиц, свободное время они потратили не на блуд, а на что-то серьезное.

По распоряжению Хрёрека, ребята развели костер, раскалили в нем какую-то штуку и прижали в столбу, на котором покачивалось средство сигнализации. Выжженный знак оказался знаменом Гостомысла.

Хрёрек дал команду, и Стюрмир заколотил по медному кругу древком копья. Звон пошел – аж уши заложило.

Это был сигнал к общему сбору народонаселения.

Первыми на площадь стянулись деды. То ли были самими главными, то ли просто знали, что их ни в плен не возьмут, ни надругаются сексуально… Словом, почти никакого риска. Разве что убьют.

Собрались кучкой, косясь на Гостомыслову «печать».

По-моему, это их немного успокоило. То есть не побеспредельничать пришли страшные северяне, а вернуть пастырю заблудших овец.

Ярл разрешил им говорить, и деды тут же попытались качать права, апеллируя в основном к авторитету четырех деревянных божков, мрачно взиравших на победителей.

Хрёрек легко развеял возражения, заявив, что местных богов не боится, а Одину все, что он делает, – любо. В доказательство привел стаи воронов и ворон, кружившихся над местом побоища. Блин, странно, если бы этих птичек тут не было. И должен отметить: мне не очень нравится бог, чьими птицами являются падальщики.

Все-таки эти викинги до отвращения практичны. Я бы ни за что не придумал того, что Хрёрек.

А он поступил просто. Пока он диспутировал со старейшинами, командир его личной дружины (охраны, гвардии, все равно, как назвать) по имени Ульфхам Треска, тертый такой мужик со шрамом поперек рожи и без мизинца на левой руке, со своими столь же симпатичными подручными прошелся по уже разведанной территории и выгнал на площадь десятка четыре девок посимпатичнее и примерно столько же молодых мужиков и парней.

– Этих я возьму с собой, – оповестил грустных старейшин Хрёрек. – Девки нужны моим хирдманнам, а парни будут на нас работать, пока мы не придем на место.

Протестов он слушать не стал, а просто внес следующее предложение: здесь, на площади, в загоне для скота, имеется несколько сотен пленных.

– Многие из них скоро умрут от ран, но большинство вполне здоровы, – сообщил наш лидер. – Я намереваюсь забрать их с собой и продать, но… – тут ярл сделал многозначительную паузу. – …Их можно выкупить.

Выкупать следовало по расценкам рабовладельческого рынка в Бирке. Цен этих, понятно, не знал никто из местных жителей, но предложение было воспринято положительно.

Начался торг. Выкупали поштучно. Торговались отчаянно. Но в итоге примерно половина пленников была выкуплена. В том числе и раненые из городского ополчения, у которых был серьезный шанс выжить (тех, у кого не было, уже дорезали), оставшись дома. А к общей куче имущества присоединилась немаленькая горка серебра в изделиях и монетах и связки шкурок.

– Умен наш ярл, – шепнул Руад. – Чтобы заставить их открыть все схоронки, пришлось бы повозиться. А так все сами принесли.

Затем, когда стало ясно, что родичам оставшихся пленных больше нечем платить, Хрёрек предложил размен: голова на голову.

Я сначала не понял, в чем дело, но оказалось, что в городе имеется некоторое количество рабов-иноплеменников или попавших в кабалу за долги. Этих тоже разменяли.

В итоге от прежней группы осталось десятка два женщин и семеро крепких мужиков, которых почему-то никто выкупать не собирался.

Я спросил об этом у Руада. Оказалось, что эти – не местные. Они из дружины смывшегося Довгана.

Тот, кстати, тоже не местный. Пришел в городок со своими кметями, предложил услуги по защите, то бишь – «крышеванию». Обещал брать вдвое меньше, чем Гостомысл. И сулил невероятные барыши на свободной торговле.

Простодушные горожане ему поверили. И поплатились.

Когда обмен закончился, Хрёрек совершил варварский акт: велел отрубить Довгановым дружинникам большие пальцы левых рук. Увечье крайне неприятное: из лука этим воям больше не стрелять.

Спали мы в тепле и под крышей. Правда, донимали клопы.

Утром оказалось, что возвращаться Хрёрек намерен водным путем. Признаться, меня это обрадовало. Тащиться через лес с оравой пленников и добычей – нет, это не по мне. Проводников Гостомысла вместе с лошадьми отпустили в обратный путь, а для нашего хирда стали собирать флотилию. На городской пристани имелся только один более или менее приличный корабль – тот, что недавно принадлежал Довгану. Это был, конечно, не драккар. Трувор определил судно как… хм, судно. И с презрением констатировал, что для морского плавания оно не годится. Так, большое корыто, чтобы по рекам сплавляться.