Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

Ровно за три десятилетия до падения Советов Евгений написал трезвящие пророческие слова: «Насилие и отрицание, несомненно, выполнят лишь подготовительную работу. Это лишь часть более обширного плана, цель которого несравнимо хуже, чем цель нигилизма. И если сегодня есть признаки того, что эра насилия и отрицания уходит, это вовсе не потому, что нигилизм «побежден» или «изжит», а потому, что он исполнил свою роль и больше не нужен. Революция очевидно переходит из «злокозненной» фазы в «добродетельную». Нет, она не поменяла суть или курс, просто близка ее заветная цель, и, разомлев от успеха, она взяла передышку, предвкушая скорую победу».

Во время «перестройки» в России глава КПСС заявлял, что коммунизм долее не занимает враждебную позицию ко всему миру, ибо ныне повсюду есть организации, которые, хотя и не называют себя коммунистическими, работают в том же направлении. Масонство, «новая эра», секты иудаизма и псевдохристианства, большинство финансовых и промышленных магнатов, группы «политических интересов» — все жаждут одного: «нового мироустройства, невиданного в истории человечества», отличного от старого порядка с исконно христианскими принципами. Политические руководители США, вольно или невольно, тоже встали под знамя «нового порядка».

В рукописи «Царства человеческого и Царства Божия» Евгений отметил: «Последняя надежда современного человека оказалась на деле очередной иллюзией: новая эпоха после эпохи нигилизма, на которую так уповали, оказалась очередным и последним этапом революции. И движителем ее является уже не только марксизм. Сегодня едва ли каждое правительство в ведущих развитых странах объявляет себя «революционным», едва ли не каждый влиятельный политический деятель, критикуя марксизм, не развенчивает его, а лишь «совершенствует», т. е. по сути дела призывает к тем же революционным целям. Полностью же отречься от революционной идеологии в современном «высокоумном» мире — значит признаться в политическом бессилии.

Нигилизм — это болезнь, которой суждено развиваться до конца, т. е. пока не будут достигнуты цели революции. Некогда они являлись бредом воспаленного воображения небольшой кучки людей, сегодня же захватили умы всего человечества. Царство Божие отдалилось, путь Православия слишком узок и труден. Революция поработила «дух времени», противиться ее мощной поступи современный человек не находит сил, ибо для борьбы нужны Истина и Вера, искорененные нигилизмом».

ПОДВЕРГАЯ современное мышление суровой критике, Евгений хотел не просто показать его фальшь и сравнить с истинным традиционным христианством. Он верил, что помимо Христианской Истины каждый должен распознать в себе неправду, тот нигилизм, который невольно впитываешь в наш пагубный век. «Нигилизм живет в душе каждого, и, если с Божьей помощью не ополчиться на него во имя полноты бытия живого Бога, нигилизм поглотит нас. Мы стоим на самом краю бездны — пустоты и небытия, и, сознаем ли мы или нет, что это за бездна, мы все вот–вот сгинем в ней, ибо мы тоже близки к внутренней пустоте и омертвению. Единственное спасение — прилепиться в полной и безусловной вере ко Христу, без Него мы — ничто».

Евгений работал над «Царством человеческим и Царством Божиим» в ту пору, когда многие мыслители (даже христианские, как Томас Мертон) говорили о кризисе современного мира. Евгений видел, что этот кризис — очевидное следствие отхода от абсолютной Истины, забвения Бога и преодолеть его можно лишь победив врага в душе своей. Евгений писал: «Существует множество «удобных» объяснений этого кризиса, нам предлагается некий «выбор», но что бы мы ни выбрали, поддавшись лживым объяснениям, всё ведет к нашей вечной погибели. Истинный кризис не вне, а внутри нас, и выбор таков: принять или отвергнуть Христа. Христос — вот наш кризис. Он требует от нас всего или ничего, только этот вопрос Он ставит перед нами, только ну него нужно дать ответ. Выберем ли мы Бога, единственно Сущего, или нашу самость, пустоту, бездну, ад? Век наш зиждется на пустоте, и пустота эта совершенно необъяснимо открывает нам, тем, кто способен видеть, кризис всех людей во все времена — он предстает отчетливо и неоспоримо. Наш век велит нам, тем, кто способен слышать, выбрать живого Бога».

Перелом

РАБОТАЯ над «Царством человеческим и Царством Божиим», Евгений попутно написал очерк «Философия абсурда», в котором рассмотрел последствия отхода от Истины в современной культуре. Он утверждал, что «коль скоро смерть становится пределом человеческого бытия, всё в мире обессмысливается: и любовь, и добродетель, и святость». С утратой смысла вслед за утратой веры в Бога и в бессмертие души исчезает средоточие всех вещей. И не удивительно, что многие современные художники и мыслители изображают наш мир бессмысленным, абсурдным, а человека — опустошенным и утерявшим всё человеческое. «Можно сказать, что абсурдизм — последний шаг гуманизма прочь от Христианской Истины. — писал Евгений. — Мир обессмыслился только в глазах тех, кто некогда верил (и, очевидно, небезосновательно) в этот смысл. Другими словами, абсурдизм нельзя понять в отрыве от христианской веры.

Христианство, в первую очередь, — это взаимосвязь всех вещей, ибо Бог христиан упорядочил во вселенной всё сущее, как между собой, так и по отношению к Себе, Творцу. Христианин, чья вера крепка, видит эту взаимосвязь во всех сферах жизни. Для верящего в абсурд всё разобщено, разъято на части, в том числе и сама философия, коей уготован короткий век. Для христианина мир — единое целое, даже те вещи, которые, казалось бы, не связаны друг с другом, — части этого целого. Разъятость в абсурдном тоже, в свою очередь, лишь часть чего‑то большего, взаимосвязанного. Никогда раньше не главенствовала в душе человеческой и в мире сем такая неразбериха и анархия. И неудивительно — человек отпал от Истины, от целостного восприятия мира, что открыто во всей полноте лишь во Христе».

Евгений считал, что творчество художников абсурда отчасти отражает существование без Бога, прижизненный ад, в котором пребывает их воспаленное сознание. В поисках истины очень многие (в том числе и сам Евгений) дошли до этой степени разочарования. Может, поэтому Евгений сочувствовал им более, нежели оптимистически настроенным гуманистам, тем, кто не в силах представить, к чему логически приведет их философия. Однако оставаться на этой ступени — смерти подобно. «Всё вечно и всё взаимосвязано, — писал Евгений. — Посему тщетны усилия сторонников нигилизма и абсурда. И последний для них доказательством явится огонь геенский. Всякая тварь земная, вольно или невольно, свидетельствует о всеконечной связи всего сущего. Связь эта — Любовь Господня, и она является даже в аду. И воистину пыткой эта Любовь Божия обращается для тех, кто отвергает ее».

В ЭТОТ период жизни рождались у Евгения и другие, не менее важные идеи — их можно найти на страницах его дневника, который он вел с 30–го июля 1960 года по 3–е апреля 1962 года. Об истинном искусстве он отзывается как об отражении взгляда художника на «незамутненную» реальность; о XX веке — как об эпохе суеверий; он пишет и об апокалиптическом звере — высшей точке себялюбия, самопоклонения; об олимпийских играх — еще одном средстве «объединения» людей на основе чисто внешних признаков; о национал–социализме, являющемся плодом современной революции, но не противодействием ей; приводит притчу о блудном сыне, как весьма поучительную для нашего времени, а Иуду называет первым «героем нашего времени». Евгений также указывает на верховодство в нашей жизни полового инстинкта, похоти, которая источила всю жизнь человека, вконец поработила его. Подобно тому, как сегодняшний человек напичкан политикой, он также напичкан и похотью, все его помыслы — об удовлетворении полового инстинкта, превратившегося в страшную порочащую силу. Но грядет «всемирный правитель», способный направить эту силу в нужное русло, как некогда сделал Гитлер.

В августе 1960 года на озере Бон Тэмп Евгений записал: «Какая восхитительная тишина! Изредка плеснет птица по воде или подаст голос в лесу. Легкая рябь бежит по озеру. Здесь пребывает Дух Божий, но не следует его отождествлять с самой природой, уподобляясь пантеистам. Чудо, открывшееся мне, так же внезапно может и исчезнуть — будто и не было этого прекрасного видения. Это ли не подтверждает христианское учение: возрадуйся красоте мира сегодня, благоговейно, в страхе Божием возблагодари Творца и не помышляй о дне завтрашнем, ибо завтра — конец света».

В этом описании природы чувствуется влияние китайской философии. Даже размышления о быстроконечности всего земного типично китайские, хотя Евгений и связал их с христианством. Отрывок этот в очень сжатой форме излагает взгляд Евгения на всё сущее. Ненавидел он не мир — творение Божие, а то, во что превратил его человек, возомнивший богом самого себя. «Не мир безумен, а человек», — отмечал он в записках об абсурдном[2]. Но даже среди всей пагубы нашего времени Евгений искал добро. Обратимся опять к дневнику: «Зло не может существовать иначе, как по соседству с Добром. Будь век наш средоточием Зла — не было бы никакого выхода, пессимисты оказались бы правы. Но мы верим, что мир создан Христианским Богом, а не манихейским демиургом, а значит, хотя наша эпоха и являет в основном Зло, она (не столь явно) являет и Добро. Не то мелкенькое добро, о котором твердят «просвещенные» наши мыслители, неспособные заглянуть дальше банального. (Они признают только то, что «дает» человеку эпоха, т. е. являются рабами истории, — это ли не доказательство их духовной слепоты?!) Я говорю о том