Марш обреченных - Владимир Свержин

– Вы мне угрожаете?

– Ни в коем случае. Я даю вам информацию, которую следует учесть, прежде чем предпринимать что-либо в моем направлении.

Красный огонек на циферблате перестал мигать, напоминая о необходимости заканчивать беседу.

– Простите за мою назойливость – я мягко, но твердо взял Федор Федоровича под локоть – мне пора уходить, не могли бы вы проводить меня до выхода.

Понимая, видимо, что сопротивление бесполезно и все доводы против будут мною пропущены мимо ушей, собеседник послушно бредет рядом. Если бы он мог убить меня прямо здесь, не сходя с места, то непременно воспользовался представившейся возможностью. К счастью, её нет. Поэтому он смотрит на меня с тихой ненавистью и призывает в уме на мою голову все семь казней египетских. Мы выходим на улицу. Как я и ожидал, ОМОНовское оцепление уже снято. Кое-где, поигрывая дубинками, небольшими группами стоят ратоборцы. Работы у них сейчас никакой, деньги идут, поэтому они стоят себе и травят анекдоты. И слава Богу. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Что может быть приятней после душного зала, после продымленной курилки, наполнить свои легкие свежим воздухом. Даже если этот, увы, загазованный московский воздух, а не напоенный ароматами леса кислород Рублево.

Уже темно. Но благо, устроители конкурса на поскупились на иллюминацию. Приближающийся тагировский «Опель» видно издалека.

– И последнее, Федор Федорович. Я очень тепло отношусь к Ане. Думаю, это не вызывает сомнений? Так вот, если каким-либо образом вы или ваши люди попытаетесь давить на нее, я вас оскальпирую тупым ножом. Запомнили?

Не думаю, что у него возникли какие-то сомнения по поводу правдивости моих слов. Во всяком случае, лучше бы их не возникло.

«Опель» чуть тормозит около нас. Дверца распахивается на ходу.

– Счастливо оставаться!

Прощайте, товарищ Калашников. Искренне надеюсь, что наше знакомство не станет близким.

– Неплохо ты устроился! – с завистью в голосе произносит Тагир, прибавляя скорость. – Где б себе такую работу найти?

– Только старшему офицерскому составу, – сурово отвечаю я. – Спасибо тебе, выручил.

– Красотки не отпускали?

– Что-то в этом роде.

– Та, что сейчас была с тобой, мне не понравилась.

– Да ну тебя! Лучше расскажи, что ты там выходил?

– Рассказываю. Приехал я по указанному адресу. Осмотрелся внимательно и понял, – он убирает руку с руля и многозначительно поднимает вверх указательный палец, – кадры решают все.

– Толковая мысль. Где-то я её уже слышал, – мудро соглашаюсь я.

Тагир не обращает внимания на мою шпильку.

– Хрущобу себе представляешь? Черемушки…

– Естественно.

– Так вот. Квартира, конечно же, под наблюдением. Из дома напротив смотрят во всю. Оптику видно невооруженным глазом. Телефон на прослушке. Опять же клопы[22]. И все. Представляешь! Старики разбежались по коммерческим структурам, а молодняк ещё зеленый. Нет опыта. Учить некому, – возмущенно вещает Насурутдинов.

– Что тебя печалит? А был бы опыт, перекрыли бы они все щели, тогда что? – пожимаю плечами я, вспоминая своего недавнего знакомого, одного из плеяды ушедших. Одним опытом тут пожалуй не обойтись.

– За державу обидно, – отвечает капитан Насурутдинов и я знаю, что это не поза, – а кроме того, какой интерес обыгрывать недоучек?

– Ладно, миллион терзаний Чацкого оставь для следующего раза. Говори по делу.

– Да рассказывать особо нечего. Открыл подвал в торце дома, прошел, вышел в подъезде, поднялся, тихо открыл дверь, тихо проник в квартиру…

– Ну, не тяни!

– Я не тяну. Машину «Сайга 410К»[23] знаешь?

– Представляю.

– Так вот. Сидит наш Стрельцов в кресле около двери в комнату и ствол этой штуковины прямехонько мне в грудь направлен… – мой друг сделал эффектную театральную паузу.

– Достойно уважения, – подтвердил я.

– Вне всякого сомнения. Слух у парня абсолютный. Я очень тихо вошел.

– Поскольку дырок в тебе не заметно, полагаю, вам таки удалось договориться, – высказываю я рабочую версию.

– Черт возьми, в логике не откажешь. Объяснились конечно. Слава Богу, мужик толковый оказался, не то б разговаривал бы сейчас со мной, как же!

– Будем ехать мимо храма, поставим свечку.

– Аллаху?

– Хоть Будде! Разницы никакой. Господь един.

– В общем, выдал он мне листок бумаги и ручку, после чего договаривающиеся стороны вступили в оживленную переписку.

– Ну ты темнила. Можешь четко доложить, о чем договорились?

– А-а-а! – разочарованно тянет Тагир, словно только сейчас понимая, чего от него хотят. Ему явно нравиться измываться над начальством. – Я-то думал, тебе интересно будет узнать, как все было.

– Позже. Пока давай результаты.

– Даю. Завтра у Мальчиша-Кибальчиша собирается клуб коллекционеров. В одиннадцать утра встречаемся там. Усек?

– Молодец! Благодарность от лица службы.

– Служу Отечеству! Ладно командир, подъезжаем. Готовь ксиву[24].

Слава Бирюков дремлет в своем неизменном кресле, ожидая нашего прихода. Журнальный столик перед ним был завален бумагами. Насколько я мог видеть, это вырезки из газет и журналов, исчерканные авторучкой и красным маркером. На лице нашего друга светится то выражение божественного наития, которое, должно было бы присутствовать на лице у Архимеда в момент открытия своего знаменитого закона, в случае если бы сей почтенный житель Сиракуз вдруг оказался немым.

– Привет, Саша, – открывая глаза и мучительным усилием воли подавляя зевоту, произносит он и, накрыв левой рукой макушку, приставляет правую к уху. – Докладываю. За время твоего отсутствия в вверенном подразделении происшествий не было. Майор Пластун роет землю в Тенешево, будет завтра утром, Тагир, я так понимаю, тебе уже доложился, у меня – работа полным ходом, в общем, как говаривал Карабас-Барабас: «Еще сто тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане!»

– Как я вижу, у тебя хорошенькое настроение?

– Да. Полагаю, когда ты услышишь о моих сегодняшних находках, оно у тебя тоже улучшится. Или наоборот ухудшится. Все зависит от того, как смотреть на вещи. Пока что о великий и ужасный, поведай нам о своих успехах на стезе разведки среди прекрасных дам.

– Пижон!

Я рассказываю о результатах сегодняшнего культпохода. Мне стыдиться нечего. Результат сегодняшнего дня если не успех, то заявка на него, это уж точно.

Слава демонстрирует мне большой палец.

– Я верил в тебя, командир, – прочувствовано произносит он. – Ладно, постараюсь тоже не ударить в грязь лицом. Тем более, что определенная работа для предотвращения этого прискорбного факта, несомненно, проведена, – актерствует Слава.

– Давай, хвастайся.

– Это сколько угодно. – Тон его становиться серьезным. – Побывал я в Управлении, с народом поговорил, походил, посмотрели вот какая картина начала вырисовываться. Подполковник ФСК Олег Георгиевич Сухорук 1950 года рождения, в Москве в центральном аппарате с января 1991 года. До этого Западная Группа Войск.

– Немец, стало быть?

– Вроде того. Женат, имеет сына, проходящего сейчас срочную службу. За годы работы проявил себя очень дотошным и умным контрразведчиком. Причем, заметь, коллеги по работе характеризуют его, как стратега, то есть человека, способного мыслить масштабно и на много ходов вперед.

– Это все анкетные данные. По сути что.

– Это не анкетные данные. Это важно. Так вот последним делом, которое вел Сухорук, было дело некоего Мухамедшина Садыка Хусейновича.

– Подожди, подожди, дай вспомнить…

– А чего тут вспоминать? – вклинивается в разговор Тагир. – Садык Мухамедшин. В прошлом полковник Советской Армии. В девяносто первом командир танкового полка. После распада Союза – большая шишка в Минобороны Узбекистана. В девяносто третьем уходит в отставку и почти тотчас получает предложение от какой-то зарубежной фирмы, название не помню, но могу уточнить. В марте этого года убит выстрелом в голову на выходе из гостиницы «Славянская».

– В какое время мы живем, – вздыхаю я. – Кстати, откуда ты все это знаешь?

– Командир. У нас в Узбекистане не так много людей имевших звание полковника. К тому же я в свое время встречался с ним в Афгане.

– Понятно. Разузнай о нем побольше.

– Без проблем.

– Хорошо, с Мухамедшиным на первых порах разобрались, – констатирует Слава. – Если нет возражений, я продолжаю.

– Да, извини, перебил.

– Так вот. У генерала Сухорук не был. Согласно заключению судмедэкспертизы, смерть наступила мгновенно от глубокого проникающего ранения в сердце. Колотый удар снизу вверх под ребра. Оружие убийства: предположительно стилет или штык. Убийство произошло вечером, когда Олег Георгиевич возвращался с работы, откуда и звонил Рыбакову, договариваясь о встрече на следующий день.

– Интересное кино получается! Что же может соединять дело Мухамедшина и смерти Николая Михайловича и Сухорука? Ты, кстати, почерк работы по картотеке проверял? Может, тут найдем зацепку?