По прихоти короля - Анри де Ренье

Коснулись личностей и, в первую очередь, г-на маршала герцога де Ворая. Герцог вел кампанию во Фландрии на Эско и Скарпе. Противник у него был смел и ловок. Каждый что-нибудь про него сказал. Разобравшись во всех этих отзывах и учитывая обстоятельства беседы, Антуан вынес такое впечатление, что по общему мнению г-н де Ворай был человеком наименее подходящим для занимаемого им положения. Некоторые с похвалой отзывались о его происхождении, другие о храбрости, кто хвалил его за набожность, кто за добрые намерения, но никто не заикнулся о его способностях. И Антуан наивно задавал себе вопрос, не прав ли был Корвизо и неужели заслуги и чины так редко соединяются, что нужно отказаться от желания найти их вместе. Да сам маршал де Маниссар составляет ли исключение из этого правила несоединимости?

Улыбаясь, он не останавливал говоривших, зная, что некоторые говорят таким образом из зависти, другие из низости, думая ему понравиться тем, что уничижают его соперника. Исчерпав тему о г-не де Ворае, каждый перешел к себе самому, о чем давно уже мечтал. Все, как оказалось, стремились к своим выгодам и удобствам. Не было ни одного, кто о чем-нибудь не жалел бы; может быть, особенно о том, что он находится в таком положении, в каком находится. Обменивались придворными новостями. Лица оживились. Очевидно, то, что происходило в Фонтенбло и в Версале, интересовало их больше, чем то, что должно было произойти перед Дортмюде. Движение против неприятеля было только способом продвижения при дворе, и никто не был доволен своим положением в армии. Вино развязало языки, и претензии высказывались совершенно открыто. Тщеславие тем, чего ты достиг, может быть иногда меньше тщеславия тем, чего ты хотел бы достичь. Всякий считал, что он не на своем месте. Недовольство сквозило в их словах, и все завистливо косились на толстого г-на де Маниссара, сидевшего в кресле, с голубой лентой на животе, как бы воплощавшей в себе все их тщеславные желания. Чем ближе по чинам к нему находились, тем более его ненавидели.

Когда они ушли, г-н де Маниссар задержал Антуана и стал смеяться над его расстроенным видом.

– Я отлично вижу, сударь,– сказал он ему,– что все это вас оскорбляет, но не надо буквально понимать речи этих господ. Они все превосходные офицеры. Судить о них следует по их поступкам; будьте уверены, что каждый из них на своем посту будет вести себя как нельзя лучше. Именно в этом большое преимущество нашего ремесла, что в нем частные интересы подчинены высшему государственному интересу. Сегодня вечером вы видели нас в настроении, которому минутами все мы бываем подвержены, но постоянно только одно желание: хорошо служить королю. Вы и по себе скоро узнаете, насколько эта великая власть преодолевает в нас самих все, что ей противопоставляется. За сим, сударь, пойдемте-ка, отольем избыток выпитого вина: я не знаю более приятного занятия, как мочиться на свежем воздухе.

Они помочились. Сад был пуст. Подстриженные буксы напоминали пирамиды сложенных ядер. Шахматная доска цветников и аллей походила на разбивку лагеря. Маршал облокотился на балюстраду террасы. Внизу на равнине все спало. Мрак краснел от сторожевых костров. Ночь была спокойна, прозрачна и серебриста от луны, поднимавшейся в небе, как молчаливая и светлая бомба. Тысячи людей слились в один сои. Там были люди всякого сорта, пришедшие из бургундских виноградников и от пикарских земель, уроженцы Мансо и Босерона, перигурдинцы и гасконцы. Здесь спала Франция. Все они покинули свои города, свои замки или лачуги, чтобы образовать эту живую массу. Теперь они одеты в синее или красное, носят мушкет или пику,: тащат пушки, следуют за рожком или штандартом. Могущество, сильнейшее, чем они, заставляет их действовать, имея в виду только общую цель – идти, останавливаться, сражаться или спать. Стоит раздаться тревоге – и они будут на ногах, каждый в своем ряду, готовые принять своим телом такие удары, что его останется лишь похоронить или оставить на корм воронам.

И Антуан стал представлять гулкий шум этого пробуждения и небо, вдруг охваченное пушечным и мушкетным огнем, крики, сигналы, звуки копыт, трубы,– и выделяющийся на этом зареве могучий профиль с царственным носом и величественно-отвислой губой, каким он уже его видел мельком при свете факелов, в тяжелом парике и в костюме из золотой парчи, посреди восторженных приветствий, ночью. И Антуан испытывал некоторую горечь, что подвиги, которые он не преминет совершить, не будут иметь свидетелем королевский взгляд, умеющий различать даже в пыли сражений тех, кто заслуживает внимания короля, для которого спят здесь тысячи людей, положив рядом с собою мушкет или пику, на шахматной доске битв, при светлой, прозрачной бомбе молчаливой луны.

Молчание было полным. Антуан слышал, как ветерок тихо шевелил перья на шляпе у г-на де Маниссара. На обратном пути они встретили г-на де Берлестанжа с бумагами. В прихожей несколько кавалеристов играли в карты. Маршал запросто подошел к ним, они были из полка его имени. На площадке лестницы нашли они г-на де Корвиля. Сельский воин спал, сидя на ступеньке, и зеленая веточка была заткнута за шнур его шляпы. Маршал отдал ему кое-какие распоряжения. Г-н де Корвиль выразил Антуану свое удовольствие вновь с ним встретиться и пригласил принять участие в рекогносцировке, которая ему поручена.

Около двух часов пополудни Антуан скакал по дороге бок о бок, сапог в сапог с г-ном де Корвилем. Весь отряд состоял из сотни людей полка Маниссара. Они носили казакины верблюжьего цвета, расшитые красным. Кобуры пузатились от пистолетов. Лица всадников отличались одно от другого – круглые, костлявые, длинные. Скоро выехали в открытое поле. Несколько деревьев венчали довольно пологий спуск. Главная часть отряда остановилась, отделилось пять или шесть лазутчиков. Вороны кружились над деревьями, словно там была засада. Антуан смотрел, как удаляются лошадиные крупы; шпоры жали бока, над плечами выдавались острия сабель. Всадники поднимались в гору, ясно выделяясь на зелени деревьев.

Вдруг одна из лошадей встала на дыбы. На опушке расплылся дымок, раздался звук выстрела. Густые ветки внезапно расступились, обнаружив лошадиные груди. Лазутчики живо повернули обратно, оставив товарища, запутавшегося в седле. Беглецы удирали, преследуемые по пятам. Еще один из них выпал из седла. Лезвие, достигнув его со спины, прошло насквозь. Лошадь продолжала скакать с пустыми стременами. Враги остановились, громко крича. Антуан взглянул на г-на де Корвиля, поглаживавшего шею лошади, и повернул голову.

За ними эскадрон стоял выстроившись. Наведенные пистолеты блестели. В промежутках первой линии видны а были головы следующих. Лица внезапно изменились, покраснели или побледнели, глаза округлились или прищурились. Антуан заметил разинутый от страха рот на загорелом лице. Толстая жила синела, вздувшись на чьем-то лбу. На щеках блестели капли пота. Кто-то снял шляпу.