Исповедь якудзы - Дзюнъити Сага

Что еще я мог сделать, чтобы не стонать и не вопить от боли? Когда я слышал ужасный свистящий звук и чувствовал особенное движение воздуха над своей спиной — это шланг заносили для удара — даже поры на моем теле захлопывались от предчувствия боли, меня всего передергивало и по спине расползались ледяные мурашки… А когда шланг опускался на тело, казалось, что он дробит кости в мелкое крошево. Я безжизненно обвис на чугунных балках, а свистящий звук — предвестник боли — снова и снова рассекал воздух. Даже звук падающих бомб, который наводил на людей ужас во время последней войны, ничто в сравнении с этим тихим зловещим свистом! Таким способом в тюрьме забили до смерти множество заключенных.

Думаю, меня спасло только то, что я был молодой, здоровый и крепкий парень. Наконец экзекуция закончилась, меня отвязали, но я, не то что шевелиться, едва дышать мог…

Израненное тело болело так, что я даже прилечь был не в состоянии — так и просидел до самого утра, неестественно выпрямив спину. В эдаком сидячем положении мне пришлось промучиться еще три дня, а потом боль понемногу отпустила, я снова мог лежать…

Наверное, прозвучит неожиданно, но у этого горького происшествия имелась и своя позитивная сторона! После жестокой экзекуции, которую мне пришлось претерпеть, заключенные стали относиться ко мне исключительно с большим уважением. Ведь я не издал под поркой ни единого крика, хотя боль была поистине адской! Даже тот гнусный горбун, который втянул меня в эту заваруху, подошел ко мне, смиренно склонив голову, и самым почтительным образом принес свои извинения — вот так!

ЧАСТЬ II

Вступление

Зимой мой почтенный пациент совсем расхворался и слег на несколько недель — с конца января до середины февраля он практически не вставал с постели. Его мучил постоянный кашель и легкий жар — я уже начал опасаться, что хроническая простуда осложнится пневмонией, если не предпринять радикальных медицинских мер. И в который раз предложил ему полечиться в стационаре. Я уговаривал почтенного лечь в больницу хотя бы ненадолго — до тех пор, пока не спадет жар. Но он опять категорически отказался, и даже стал успокаивать меня:

— Не переживайте, доктор! Я отлежусь, и все само пройдет. Мои недуги всегда рано или поздно проходят сами собой — главное этому не мешать…

А женщина, которая ухаживала за ним, только вздохнула:

— Его бесполезно уговаривать — если он что-то удумал, его не переубедить! — понизила голос и тихонько попросила меня: — Доктор, может быть, вы сможете заглядывать к нам почаще и присматривать за ним, если вас не затруднит.

Когда мой больной оказался привязан к койке, мне впервые выпал случай поговорить с его сожительницей. Женщину звали Хацуё, и она считалась женой моего пациента: второй, или третьей, или уж один Бог ведает которой по счету! Но достаточно было одного, даже случайного взгляда на нее, чтобы понять — эта дама провела большую часть жизни у барной стойки или за столиком ресторана.

Я посещал этот дом уже несколько месяцев — и каждый мой визит растягивался на долгие часы, но за все это время женщина ни разу не показалась мне на глаза, поэтому я решил, что мне придется иметь дело с очень замкнутым человеком, из той человеческой породы, про которую принято говорить “тяжелый характер”. Однако стоило нам познакомиться поближе, и я был приятно удивлен тем, какой милой и общительной она оказалась!

Во время моих частых визитов Хацуё подавала нам легкие закуски, например печенье с чаем, и шутливо замечала:

— Должна сказать, доктор, — у вас слишком много свободного времени! Если вы задумали каждый день ходить к нам и сидеть с моим ворчуном несколько часов подряд, то люди скоро начнут болтать, что я завела любовника!

Итак, я изо дня в день сидел на краешке кровати и слушал бесконечные рассказы старого якудзы. Иногда мне кажется, именно наши беседы помогли ему выкарабкаться и пойти на поправку — он начал подниматься с постели, потом ходить, и уже в середине февраля мы привычно устроились в гостиной, протянув ноги к жаркой печурке…

1. Морской карась

Я отбыл трехмесячный срок заключения и коротал последний тюремный вечер — готовился назавтра с утра пораньше вернуться на свободу, как вдруг меня вызвал сам комендант тюрьмы!

Комендант напутствовал меня настоящей назидательной речью:

— Я знаю, из какого мира ты сюда угодил и с какими людьми ты якшаешься, — начал он. — Только учти: если тебя еще раз поймают и привлекут к ответственности за преступную деятельность, тебе не удастся отделаться так легко. Постарайся держаться подальше от грязных делишек. Завтра утром тебя поднимут в четыре утра — будь готов убраться отсюда восвояси да побыстрее!

Я буквально опешил от такой новости и, набравшись смелости, переспросил:

— В четыре утра? Не слишком ли рано для подъема?

— Нет! — отрезал комендант. — Я позвонил твоему боссу, и он соизволил сообщить, что тебя собирается встречать толпа народу. Но у населения окрестных кварталов нет никакого желания любоваться, как целая банда гангстеров разгуливает около тюрьмы. Так что, чем раньше вы отсюда уберетесь, тем лучше для всех…

Мне тогда и двадцати не исполнилось, я все еще числился в клане Дэвая новичком, и мне казалось невозможным, что хоть кто-то придет встретить меня у тюремных ворот, тем более в такую рань — четыре утра!

Но я ошибался.

Охранник поднял меня и проводил за тюремные ворота, я шел по коридорам, сжимая в руках узелок с нехитрыми пожитками. Через минуту я оказался на свободе и глазам своим не поверил! У ворот меня ожидали, считай, семьдесят человек. Можно сказать, клан Дэвая явился в полном составе.

Даже сам босс прибыл к тюрьме и удостоил меня личным приветствием!

В четыре утра было еще совсем темно, хоть глаз выколи, да и мороз пробирал до костей. Но мои собратья по клану привезли с собой изрядный запас древесного угля и жаровни. Теперь вдоль тюремной стены тянулась целая цепочка красноватых огней, а от жаровен шло гостеприимное тепло. Я так и не уразумел, что заставило клан устроить такую пышную церемонию ради мальчишки вроде меня, а просто склонил голову, как велит обычай, и подошел поприветствовать босса.

Босс Дэвая начал говорить первым. Он поблагодарил меня за все, что я перенес ради клана. Я хорошо запомнил, как он был одет, — кимоно из тяжелого черного шелка, перехваченное подобранным в тон широким изысканным поясом. Он сказал мне:

— Благодарю тебя, Эйдзи, ты стойко держался! — потом посмотрел мне в глаза долгим испытующим взглядом и добавил: — Ты был просто молодцом и вел себя правильно, как достойный человек… — Глубокий голос босса звучал так проникновенно, что у меня слезы на глаза навернулись.

А второй человек в клане после босса, Мурамацу, тепло добавил:

— Теперь не имеет значения, сколько тебе лет, — ты стал полноправным якудзой!

— Эйдзи, возьми, переоденься, — мой давний товарищ — Сиро — протянул мне сверток с одеждой. Я придвинулся ближе к огню, в несколько слоев обмотался чистой, благоухающей набедренной повязкой, каждый раз затягивая ткань как можно туже, а поверх надел кимоно. Это было одно из новеньких кимоно самого Сиро.

Первое что я сделал, вернувшись на свободу, согласно традиции нанес визит в дом босса в Асакусе, надлежащим образом засвидетельствовал ему свое почтение и поблагодарил за пышную встречу, которую мне устроил клан.

— Я рад, что ты смог пройти через все испытания, — улыбнулся босс, — ты вел себя более чем достойно!

— Я-то переживал за тебя, — заметил мой поручитель, босс Момосэ, который, по стечению обстоятельств, был в гостях у босса Дэвая, — ведь это я дал тебе рекомендации и поручился за тебя! Рад, что у тебя все благополучно…

Мурамацу — правая рука босса — присоединился к нашей беседе, произнес все положенные традицией благодарственные слова и протянул мне бумажный конверт, в котором оказалось ни много ни мало, а целые две сотни иен!

— Вот, столько тебе причитается за время, которое ты провел на работе…

Слово “работа”, употребленное в таком контексте, может удивить вас. Но в мире якудза, в котором я прожил многие годы и о котором сейчас веду рассказ, каждая отсидка в тюрьме считается разновидностью работы. Поэтому за то время, что член клана находится в заключении, ему начисляют деньги и вручают их, как только он снова окажется на свободе.

Через пару дней для меня устроили дружескую пирушку, чтобы надлежащим образом отпраздновать мой выход на свободу. Конечно, я был совсем юнец и мой ранг в иерархии клана был слишком низким, так что вечеринку в высокоразрядном ресторане для меня устроить не могли. Тем не менее для торжества сняли вполне пристойный зал на втором этаже лавочки, торгующей суши, сразу за храмом в Асакусе. Более того, меня усадили во главе стола, рядом с боссом — как почтенного гостя! — а все авторитетные люди нашего клана расселись по правую и левую руку от нас. Я относился к этим солидным людям с искренним уважением, поэтому испытывал изрядный дискомфорт от такого нарушения субординации.